Кто же тот Бог, которому евреи приносили жертвы, к которому они обращали молитвы? В политеистическом античном мире для большинства верующих было очень важным правильно называть то божество, с которым они хотели установить отношения. Напротив, Бог иудеев представлялся некоторым античным авторам таинственным и неосязаемым, так что в I веке н. э. Плутарх посвятил этой теме целое философское исследование (в котором заключил, исходя из характера иудейского культа, что Бог иудеев — скорее всего, Дионис, греческий бог виноделия). Сами евреи идентифицировали Бога в молитвах очень просто, называя его Богом Авраама, Исаака и Иакова, чья история описана в Библии [1].
«В начале сотворил Бог небо и землю». В Библии Бог изображается как верховный правитель вселенной, по чьему слову был создан весь материальный мир, судья и законодатель всего человечества, не сдерживаемый законами природы или конкурирующими космическими силами. В отличие от других народов Ближнего Востока и классического мира, евреи не рассказывали космологических историй о происхождении божества, которому поклонялись. Его власть просто принимается как данность. О Боге часто говорится, что Он непостижим и настолько свят, что людям не дано Его видеть, но, несмотря на это, Он то и дело изображается как отец, пастырь, судья или царь: «Господь восседал над потопом, и будет восседать Господь царем вовек». Антропоморфный образ Бога подкрепляют первые главы Книги Бытия, согласно которым мужчина и женщина были созданы по образу и подобию Божьему. Однако встречаются и другие образы, прежде всего образ Бога как солнца, сияющего ярким светом: Псалмопевец называет своего Бога «солнце и щит» [2].
У Бога было несколько имен, титулов и эпитетов, которые, по всей вероятности, накапливались постепенно, по мере слияния различных представлений о Боге. В приписываемой Соломону молитве по случаю освящения Первого храма царь спрашивает, будет ли Бог (на иврите Элоѓим) и в самом деле жить на земле: «Если небо и небеса небес не вмещают Тебя, тем менее храм сей, который построил я», а далее Соломон обращается непосредственно к Богу с просьбой: «Господи Боже мой!.. Да будут очи Твои отверсты на храм сей днем и ночью, на место, где Ты обещал положить имя Твое». На иврите в этом отрывке Соломон называет Господа именем, состоящим из букв йуд, ѓей, вав и ѓей. Божественному имени йуд-ѓей-вав-ѓей (обычно передаваемому на других языках как «Яхве») придается особое значение. Корни этого представления лежат в традиции (устоявшейся к концу эпохи Второго храма), согласно которой это имя настолько свято, что произносить его вслух может только первосвященник и только в святая святых. Мы уже отмечали принятые среди переписчиков конвенции, засвидетельствованные в ранних рукописях из числа свитков Мертвого моря, где это имя писалось палеоеврейским, а не квадратным письмом или же вместо него и вовсе ставились точки или черточки. Происхождение тетраграмматона («четырехбуквенного» имени — по четырем буквам йуд-ѓей-вав-ѓей, которыми имя записывается на иврите) связывается с библейским рассказом о том, как Моисей вопросил Бога, воззвавшего к нему из неопалимой купины — горящего, но не сгорающего куста: «Вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они скажут мне: как Ему имя? Что сказать мне им? Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий» (в оригинале — «я есмь тот, кто я есмь»; «я есмь» записывается буквами алеф-ѓей-йуд-ѓей и произносится как «эѓье́»). Но процессы изменений в языке не всегда понятны, и евреи Элефантины уже именовали Бога, которому поклонялись, буквами йуд-ѓей-вав, то есть именем всего из трех согласных. Имена Эль и Элоѓим, судя по всему, носили на Ближнем Востоке более универсальный характер: называя ими то или иное божество, обычно прибавляли уточнение — отличительное качество или название места, где этому божеству поклонялись; всемогущего же Бога Израиля могли называть Эль-Эльон, «Бог Всевышний», ибо Он был создателем неба и земли [3].
В Библии часто встречаются указания на то, что Бог действует в среде, изобилующей другими сверхъестественными существами, хотя природа этих существ, как правило, не разъясняется. Так, израильтяне восхваляют Бога после спасения из Египта, восклицая: «Кто, как Ты, Господи, между богами?» По прибытии в Ханаан народ оставляет Бога и начинает служить Ваалам, обратившись «к другим богам, богам народов, окружавших их». Этот мир, полный богов, не имеет ничего общего с радикальным монотеизмом Книги Исайи: «Я Господь, и нет иного; нет Бога кроме Меня». При божественном престоле состоят «сыны Божии», образующие нечто вроде небесного совета и служащие посланцами Бога, исполняющими Его волю. Иногда они обозначаются как «тьмы святых», или «воинство небесное», или «воинство Господне». В более поздних библейских текстах такие персонажи изображаются как ангелы, которые могут возвысить голос в защиту того или иного человека, в то время как другим существам, прежде всего Сатане, Богом поручено обвинять тех, чья преданность Ему может быть поставлена под сомнение: «И показал он мне Иисуса, великого иерея, стоящего перед Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему. И сказал Господь сатане: Господь да запретит тебе, сатана!» В Книге Иова Сатана по-прежнему играет, несомненно, подчиненную роль по отношению к Богу, но его полномочия становятся шире, и ему поручается доскональная проверка благочестия Иова — сохранит ли он веру в божественную справедливость, даже будучи незаслуженно повергнут в бездну муки и отчаяния? Но весь этот эксперимент ставится только с разрешения Бога: «И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги. И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою…» От этого представления о Господних придворных резко отличается библейская концепция «очеловеченных» атрибутов Бога, прежде всего Премудрости. В Книге притчей Соломоновых Премудрость изображена как женщина, произведенная на свет Богом еще до Творения: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони… когда полагал основания земли, тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими» [4].
На протяжении большей части Библии речь идет о взаимоотношениях этого всемогущего Бога с человечеством. О взаимоотношениях Бога с остальным творением говорится меньше, если не считать настойчиво повторяемой мысли, что все, в том числе природные тела, — например солнце, которому поклоняются недалекие люди, — находится всецело под властью Бога, так что Он может приказать Солнцу не восходить, или остановиться, или двинуться вспять. Бог изображается величественным и справедливым в своем отношении к человечеству; Он столь надмирен, что обитатели земли для Него «как саранча». Но в то же время Он добр, полон сострадания и быстро прощает грехи. Из этих несхожих атрибутов трудно слепить непротиворечивый образ — даже в краткой декларации божественных качеств, вложенной в Книге Исхода в уста самого Бога, прошедшего перед лицом Моисея:
Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный, сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода [5].
В псалмах Бог часто описывается как источник милосердия, говоря словами Псалма 135, «вовек милость Его», — но он же и Господь воинствующий, который «сокрушил голову левиафана» (мифического морского чудовища), который «выйдет, как исполин, как муж браней возбудит ревность; воззовет и поднимет воинский крик, и покажет Себя сильным против врагов Своих». Согласно Книге притчей Соломоновых, истинная мудрость — в страхе Господнем [6].
Вера в то, что евреи избраны для особого Завета, и ободряла, и ужасала народ Израиля. На горе Синай, согласно Торе, Господь открыл Моисею законы, по которым должен жить весь Израиль, и народ принял свой особый статус вместе с ответственностью, которую он предполагал: «Моисей… предложил им все сии слова, которые заповедал ему Господь. И весь народ отвечал единогласно, говоря: все, что сказал Господь, исполним». В библейском рассказе за принятием Завета почти сразу последовало его нарушение, когда Моисей задержался на горе и народ убедил Аарона изготовить для поклонения золотого тельца: «Сделай нам бога, который бы шел перед нами, ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось». За неповиновением быстро последовало наказание — мор. В заключительной книге Пятикнижия Моисей недвусмысленно разъясняет народу последствия принятия Завета: «Если будешь слушать заповеди Господа Бога твоего… то будешь жить и размножишься, и благословит тебя Господь Бог твой… если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и заблудишь… то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете». И Моисей велит народу: «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое». Проклятия, которые обрушатся на Израиль за нарушение заповедей и велений Божьих, перечисляются в ужасающих подробностях: «Пошлет Господь на тебя проклятие, смятение и несчастье во всяком деле рук твоих, какое ни станешь ты делать, доколе не будешь истреблен, — и ты скоро погибнешь за злые дела твои, за то, что ты оставил Меня». Ничто не могло служить оправданием для неповиновения: «Ибо заповедь сия, которую я заповедую тебе сегодня, не недоступна для тебя и не далека. Она не на небе, чтобы можно было говорить: „кто взошел бы для нас на небо, и принес бы ее нам, и дал бы нам услышать ее, и мы исполнили бы ее?“… но весьма близко к тебе слово сие: оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнять его» [7].
Сила этой особой связи между Богом и Израилем является доминантой библейского мировоззрения. Концепция особого Завета в Пятикнижии, судя по всему, по форме перекликается как с международными договорами позднего бронзового века (около 1200–1000 года до н. э.), так и с принятыми в Ассирийском царстве во времена царей Израиля и Иудеи клятвами верности, в которых немалое место отводится наказаниям за неповиновение. Иногда в Библии изображается божественное вмешательство в ход истории, но судьбы великих царств Египта, Ассирии, Вавилона и Персии представляют интерес для пророков и авторов исторических книг Библии лишь в той мере, в какой они затрагивают Израиль. При этом принимается как данность, что Бог и далее, как прежде, будет обращаться к своему народу, чтобы предостеречь его от последствий грехов, пусть и не столь явным образом, как при откровении на горе Синай, когда Бог говорил с Моисеем лицом к лицу. Из пр