циаль ными паспортами. Не было конца эпитетам, которыми Луцкий награждал несчастного итальянца. Самыми мяг кими из них были: бандиты, доносчики, сукины дети... Оба собеседника были небольшого роста. Вначале Тор ретта, мягкий, корректный и педантично вежливый, пы тался возражать. Его протесты вызвали новую бурю ругательств. Тогда Торретта начал нервничать и едва не расплакался. Его лицо смертельно побледнело. Седовла сый, одетый в короткий черный сюртук, он напомнил мне кролика из «Алисы в стране чудес». Руки его нервно подергивались. Потом он тоже начал кричать. Казалось, еще несколько секунд, и оба дойдут до рукопашной.
Я с увлечением наблюдал за сценой, однако, мне нужно было сделать еще одно свое дело. Среди отвергну тых паспортов лежал паспорт Теренса Кейса, брата ад мирала Кейса, служившего полковником в нашей контр разведке. Я знал, что он участвовал в различных анти большевистских планах. Если его паспорт задержат, это может грозить для него неприятными последствиями. В это время машинистка ставила печати, одним глазом смотря на работу, а другим следя за развертывающейся пеРед нами драмой. Она была хорошенькая. Я сказал ей
какуюто лк>беэность, я она улыбнулась. Я продолжа говорить, перебирая в то же время груду паспорто Продолжая нашептывать ей любезности, я сунул паспоп Кейса в большую пачку. И, да благословит Бог ее голу бые глаза, она поставила на нем печать. ^'
В тот момент, когда она кончала работу, я услы шал последние слова Луцкого: «Ни один итальянец не выедет отсюда», и подавленный и сгорбившийся мар киз Торретта вышел из комнаты. Вполне довольный собой Луцкий вернулся за свой стол. Я держал в ру ке визированные паспорта, среди которых был и пас порт Кейса. Полдюжины отвергнутых паспортов ле жали на столе. «Можно мне уйти?» — вежливо спро сил я.
— Разумеется, — ответил он.
Я пошел к выходу, но вернулся с полдороги.
— Может быть, мне лучше взять и остальные, — сказал я. — Их владельцы могут без них попасть в неприятное положение.
Он пожал плечами. Его мысли были все еще заняты битвой с Торреттой. «Возьмите их», — сказал он. И, медленно собрав паспорта, я с достоинством покинул комнату.
В тот же вечер британские и французские чиновни ки (итальянцев, разумеется, не было) выехали специаль ным поездом в Белоостров на финскую границу. Петров, заместитель народного комиссара по иностранным де лам, явился на вокзал для окончательной проверки па спортов. С французами были какието неприятности, но все наши, включая Теренса Кейса, благополучно проеха ли границу.
Если даже моя миссия в России была во всех других отношениях неудачной, она дала какието результаты хотя бы в том отношении, что она спасла 40 или 50 британских представителей от оскорблений, которым подверглись их коллеги французы и итальянцы.
Драма с паспортами закончилась приятным трюком под занавес. На другой день после отбытия посольств Луцкого арестовали за незаконную выдачу виз некото рым французским гражданам. Его обвинили в том, что он получал от них взятки. В этот вечер я хорошо п00°^" дал по поводу удачного исхода дела. Мне помогли н взятки, а моя врожденная кельтская способность уое ждать людей и пара русских глаз.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Союзнические посольства выехали 28 февраля. На следующий день я пошел в Смольный, где впервые встре тился с Лениным.
Я почувствовал себя несколько растерянным. Моя позиция была теперь еще более неясна, чем всегда. Но я решил остаться на посту по двум причинам. Большевики еще не подписали мирный договор. Они, очевидно, под пишут его, но даже тогда мир будет недолговременным. Эту ситуацию я мог использовать в своих целях. Во вторых, поскольку большевики все еще держали в своих руках власть в России, я чувствовал, что было бы глупо прервать всякие сношения с ними и оставить поле битвы немцам. Я был убежден, что большевики внутренне го раздо сильней, чем предполагали в большинстве своем иностранные наблюдатели, и что в России не было силы, способной заменить их.
В этомто заключалось основное расхождение между мной и Уайтхоллом. В лондонских официальных кругах господствовало мнение, что большевизм будет сметен через несколько недель. Мой инстинкт говорил мне, что, какими бы слабыми ни были большевики, их деморали зованные противники в России были еще слабей. Во вспыхнувшей гражданской войне мировая война потеря ла всякое значение для всех классов русского общества. Поскольку нашим главным врагом была Германия (а в то время очень немногие из англичан рассматривали большевизм как серьезную угрозу западной цивилиза ции), разжигание гражданской войны не принесло бы нам никакой пользы. Если бы мы стали на сторону врагов большевизма, мы поставили бы на более слабую лошадь и нам пришлось бы бросить много сил, чтобы добиться хотя бы временного успеха.
Информируя Линдли о своем желании остаться, я повторил ему все эти аргументы. Он не возражал. Поэто му я отпустил в Англию Филена и Бёрза, которые при создавшемся положении вещей вряд ли смогли бы быть мне полезными, и попросил, чтобы мне разрешили взять к себе Рекса Хоара, взгляды которого совпадали с моими и растущее влияние которого представило бы для меня большую ценность. Он хотел остаться, но Линдли — и в Этом он, может быть, был прав — решил, что, поскольку моя миссия была номинально неофициальной, он не имел
права разрешить мне держать у себя на службе npodW сновального дипломата. Он не возражал, если бы я вз любого чиновника, желавшего остаться, но не входящег^ в штат посольства. Желающих нашлось несколько и них я выбрал Давида Гарстина, брата известного рома ниста. Это был молодой кавалерийский офицер, доволь но хорошо говоривший порусски. Кроме того, из ан глийских представителей остались морской атташе капи тан Кроми, не хотевший допустить, чтобы Балтийский флот попал в руки немцев, консул Вудхауз, майор Мак Альпайн и капитан Швабе из миссии генерала Пуля и еще несколько офицеров и чиновников нашей контрразведки Они совершенно не зависели от меня и сами посылали отчеты в Лондон.
Следовательно, отъезд Линдли оставил меня на про извол судьбы. Кроме того, проезд через Финляндию был закрыт, и на ближайшие шесть месяцев мне предстояло потерять всякую возможность сноситься с Англией, ина че как по телеграфу. Робине также присоединился к аме риканскому посольству, бежавшему в Вологду. Он сооб щил мне, что, по всей вероятности, посол со своим шта том на следующий день выедет в Америку через Сибирь. Если бы мне удалось заручиться содействием со стороны Ленина, он остался бы и постарался убедить американско го посланника последовать своему примеру.
Мое настроение было поэтому подавленным, когда я шел утром в Смольный на свидание с вождем большеви ков. Он принял меня в маленькой комнате в том же этаже, где был кабинет Троцкого. Комната была грязно ватая и лишенная всякой мебели, если не считать пись менного стола и нескольких простых стульев. Это была не только моя первая встреча. Я видел его вообще впер вые. В его внешнем виде не было ничего, хотя бы отда ленно напоминающего сверхчеловека. Невысокий, до вольно полный, с короткой толстой шеей, широкими плечами, круглым красным лицом, высоким умным лбом, слегка вздернутым носом, каштановыми усами и корот кой щетинистой бородкой, он казался на первый взгляд похожим скорее на провинциального лавочника, чем н вождя человечества. Чтото было, однако, в его стальны глазах, что привлекло внимание, было чтото в его наi мешливом, наполовину презрительном, наполовину ул бающемся взгляде, что говорило о безграничной увере ности в себе и сознании собственного превосходства.
Позднее я проникся большим уважением к его умст венным способностям, но в тот момент гораздо большее впечатление произвела на меня его потрясающая сила воли, непреклонная решимость и полное отсутствие эмо ций. Он представлял полную противоположность Троц кому, который, странномолчаливый, тоже присутство вал при нашей беседе. Троцкий был весь темперамент — индивидуалист и художник, на тщеславии которого я мог не без успеха играть. Ленин был безличен и почти бесче ловечен. Его тщеславие не поддавалось лести. Единствен ное, к чему можно было в нем апеллировать, был сардо нический юмор, высоко развитый у него. В течение бли жайших нескольких месяцев меня засыпали запросами из Лондона, где хотели проверить слухи о серьезных расхо ждениях между Лениным и Троцким; наше правительст во многого ожидало от этих расхождений. Я мог бы ответить на них после этого первого свидания. Троцкий был великим организатором и человеком огромного фи зического мужества. В моральном отношении, однако, он был неспособен противостоять Ленину, как блоха не может противостоять слону. В Совете комиссаров не было человека, который не считал бы Троцкого равным себе; с другой стороны, не было комиссара, который не смотрел бы на Ленина как на полубога, решения которо го принимаются без возражений. Ссоры, нередко проис ходившие между комиссарами, никогда не касались Ленина.
Я вспоминаю, как Чичерин описывал мне заседание Совета комиссаров. Троцкий выдвигает предложение. Другие комиссары горячо оспаривают его. Следует бес конечная дискуссия, во время которой Ленин делает за метки у себя на колене, сосредоточивая все внимание на какойнибудь своей работе. Наконец ктонибудь говорит: «Пусть решает Владимир Ильич» (имя и отчество Лени на). Ленин подымает глаза от работы, дает в одной фразе свое решение, и все успокаиваются.
В своей вере в мировую революцию Ленин был безза стенчив и непреклонен, как иезуит. В его кодексе полити ческой морали цель оправдывала все средства. Иногда, впрочем, он умел быть изумительно откровенным. Таким °н был в беседе со.мной. Он дал мне все сведения, которые я спрашивал. Дальнейшие события показали правильность его информации. Разрыв мирных перегово ров — эхо была чистейшая выдумка. Условия были таки
ми, каких можно ожидать от милитаристического права тельства. Они скандальны, но на них придется согласить ся. Предварительное подписание состоится завтра; дого вор будет ратифицирован подавляющим большинством партии.