инджер сделал первый шаг в этом направлении, обратившись к Израилю с просьбой проявить “гибкость” в вопросе снабжения Третьей армии.
После такого обращения Голда Меир поняла, что нельзя терять драгоценное время, и 31 октября вылетела в Вашингтон для личных переговоров с Киссинджером и Никсоном. В ходе беседы с Госсекретарем она определила основные претензии ее правительства. На каком моральном основании, спросила она, Израиль должен платить более высокую цену в ходе улаживания этого конфликта? Разве не египтяне развязали эту войну, хотя и не смогли ее выиграть? Киссинджер признал обоснованность доводов Голды Меир, однако и его аргументация выглядела не менее убедительной. В самом деле, согласился он, Израиль одержал победу на поле боя. Его армия продвинулась далеко на территорию противника, а его потери составили менее одной пятой потерь арабских стран. Но вместе с тем Госсекретарю было хорошо известно, что победа далась Израилю весьма дорогой ценой. Слишком велики были человеческие жертвы и материальные потери. Более того, Израиль оказался фактически в состоянии дипломатической изоляции. Арабов поддержали не только страны коммунистического блока, но и почти весь третий мир, в том числе такие крупные азиатские страны, как Индия, Пакистан, Шри-Ланка и Бирма, Турция и Иран и даже Япония.
Особенно серьезный урон был нанесен отношениям Израиля со странами Африки — притом что в 1960-х гг. было приложено столько усилий по выстраиванию и налаживанию этих отношений. Правда, следует признать, что охлаждение между Израилем и прежними африканскими колониями началось уже несколько лет тому назад, и оно отчасти явилось отражением общего разочарования африканских стран в контактах со странами Запада, которые будто бы прилагали недостаточные усилия для спасения разваливающейся африканской экономики. Израильские программы технической помощи также начали сворачиваться, поскольку после победы в Шестидневной войне израильские советники и специалисты занялись реализацией аналогичных программ на оккупированных арабских территориях. Что же касается техмадрихим (советников), которых направляли в Африку, то они не отличались высокими профессиональными качествами, и не случайно некоторые из них способствовали созданию образа “гадкого израильтянина”.
Впрочем, охлаждению стран Африки по отношению к Израилю во многом способствовало и вмешательство арабских стран. В ряде случаев нажим осуществлялся экономическими методами — так, ливийский лидер Муамар Каддафи просто-напросто заплатил руководителям Уганды и Чада за разрыв дипломатических отношений с Израилем. Впрочем, зачастую ситуация бывала не столь однозначной, и это можно рассмотреть на примере бывшего лучшего друга Израиля, Эфиопии. У властей Аддис-Абебы существовали две неразделимые проблемы: сепаратизм Эритреи и территориальные претензии Сомали. И арабы предложили императору Эфиопии Хайле Селассие I[262] призвать к порядку как Народный фронт освобождения Эритреи[263], так и воинственных сомалийцев — при условии, что он пойдет на разрыв с Израилем. После определенных колебаний император согласился, как раз во время Войны Судного дня. Свою роль сыграл и рост влияния исламских стран Африки в рамках Организации африканского единства. Необходимость достижения африканской солидарности в рамках ОАЕ привела к тому, что африканские страны заняли общую позицию с мусульманскими странами по вопросам, связанным с Израилем, и голосовали за резолюции, содержавшие требования о безоговорочном выводе израильских войск с оккупированных территорий. Своих целей арабы достигали также путем откровенного запугивания — в частности, угрозами покушения на президентов Либерии и Берега Слоновой Кости.
Был, однако, еще один фактор — более значимый, нежели арабское влияние. Речь идет об изменении имиджа Израиля после Шестидневной войны. Еврейское государство обрело черты империалистической державы, и африканцы стали рассматривать его в одном ряду с Родезией, Южной Африкой и Португалией. В самом деле, для жителей Африки фраза из Резолюции Совета Безопасности № 242 о “недопустимости приобретения территории с применением силы” имела весьма и весьма глубокий смысл. В свое время европейские правители определяли границы между своими африканскими колониями по большей части без учета соображений демографического или хотя бы топографического характера. Унаследовав эти границы, новые независимые государства стали относиться с особой чувствительностью к любым попыткам изменить их с применением силы, особенно если это могло способствовать созданию прецедента. И вот когда израильтяне во время Войны Судного дня, форсировав Суэцкий канал, вошли на территорию африканской страны Египет, они тем самым нанесли смертельный удар по былой дружбе. Последовала волна разрывов дипломатических отношений; первыми это сделали Танзания, Мадагаскар, Дагомея, Верхняя Вольта, Камерун и страны Экваториальной Африки. К ним присоединились даже такие верные друзья Израиля, как Берег Слоновой Кости и Кения. В общей сложности дипломатические отношения с Израилем разорвали 32 африканские страны. Для Израиля это стало сокрушительным дипломатическим поражением.
Но значительно более прискорбным для Израиля — как и для США — стало резкое сокращение европейской поддержки. Во время войны общественное мнение в странах Европы было скорее на стороне Израиля, что, впрочем, не оказывало особого воздействия на внешнюю политику этих стран. Вскоре после начала военных действий Мишель Жобер[264], министр иностранных дел Франции, выразил позицию своего правительства посредством язвительного замечания: “Разве мы можем называть совершенно неожиданной агрессией попытку государства вернуть себе свою землю?” Тем временем Лондон не только наложил эмбарго на предусмотренные контрактом поставки запасных частей к танкам, но и запретил доставку в Израиль лекарств, закупленных евреями Великобритании для раненых израильских солдат. Защищая политику своего правительства в палате общин, министр иностранных дел сэр Алек Дуглас-Хьюм[265] заверил — не без некоторого смущения — своих критиков, что “правительство может пересмотреть свою позицию относительно эмбарго, если существование Израиля окажется под угрозой”. Канцлер ФРГ Вилли Брандт выразил твердое намерение не ставить под угрозу свою новую восточную политику, ориентированную на установление дружественных отношений со странами Восточной Европы, покровителями арабов. Таким образом, правительство ФРГ с самого начала всячески воздерживалось от того, чтобы занять определенную позицию в арабо-израильском конфликте.
Более того, стремясь к разрядке напряженности с Советским Союзом, почти все западноевропейские государства приступили к значительному сокращению своих вооруженных сил — рассчитывая тем самым предупредить развитие новых международных кризисов. Министры иностранных дел один за другим определяли американскую помощь Израилю как негативный фактор, объясняемый исключительно особым статусом еврейской общины в жизни США. В этой атмосфере стремления к разрядке практически любой ценой солидарность членов НАТО рухнула как карточный домик — что стало очевидным на примере отношения к воздушным перевозкам вооружений на Ближний Восток, осуществлявшимся СССР и США. С одной стороны, Турция на протяжении многих дней позволяла советским самолетам, направлявшимся в Сирию, нарушать свое воздушное пространство; с другой стороны, премьер-министр Великобритании Эдуард Хит[266] отклонил личную просьбу Никсона предоставить американским самолетам право посадки на Кипре. Греция запретила американцам использовать ее воздушное пространство. Бонн сначала позволил Соединенным Штатам использовать порт Бремерхафена для погрузки американских вооружений, хранившихся на складах ФРГ, но затем, под нажимом арабских стран, отменил свое разрешение. Лиссабон в конечном итоге предоставил американским самолетам право посадки на аэродромах Азорских островов — но лишь при условии, что взамен США поддержат Португалию в ходе ооновских дискуссий по вопросу о португальской колониальной политике на Африканском континенте. В результате всех этих ограничений восемнадцать американских истребителей-бомбардировщиков “Фантом” во время перелета в Израиль вынуждены были дозаправляться над Атлантикой в воздухе.
И все-таки такое поведение европейских союзников Америки вряд ли можно было объяснить исключительно политикой разрядки. Следовало скорее говорить о самом мощном арабском оружии — нефтяном эмбарго. Западная Европа получала почти 85 % необходимой нефти из арабских стран (а Япония — и все 90 %) — в отличие от США, чья зависимость от арабской нефти составляла лишь 7 %. Именно эта уязвимость западной экономики и была использована арабами во время Войны Судного дня. Благодаря своим дипломатическим усилиям Садат добился того, что арабские нефтедобывающие страны оказали поддержку Каиру и Дамаску. Министры нефтяной промышленности этих стран собрались в отеле “Шератон” в Кувейте 17 октября 1973 г. и в течение нескольких часов приняли решение об уменьшении добычи нефти, идущей на экспорт, на 5 %, с тем чтобы в последующие месяцы еще уменьшить объем добычи, “если этого потребует ситуация, которая будет складываться на Ближнем Востоке”. В дальнейшем министры установили ряд категорий для стран Европы, в зависимости от того, в какой степени те поддерживают арабский мир в борьбе против Израиля, и соответствующим образом увеличивали или уменьшали квоты приходившейся на их долю нефти. После того как американцы начали воздушные переброски вооружений в Израиль, все страны Персидского залива, включая и традиционно дружественную Саудовскую Аравию, полностью прекратили поставки нефти в США. Вскоре полный запрет на поставки был введен и для Нидерландов, вследствие того что Гаага выразила безусловную поддержку Израилю. Более того, под предлогом кризиса, вызванного военным положением, арабские страны не упустили возможности взвинтить цены на нефть. Ливия объявила 18 октября, что цена ее нефти поднимается на 28 % — вне зависимости от ситуации на фронтах и действий Израиля. Тут же Ирак объявил о повышении цен на 70 %, и то же самое сделал Кувейт. Вскоре примеру арабских нефтедобывающих стран последовали и другие страны — экспортеры нефти.