Власти страны не оставляли эти теракты без ответа. Несколько раз базы террористов на юге Ливана — часть из которых была расположена внутри лагерей беженцев или в непосредственной близости к ним — подвергались бомбардировкам. Были убиты десятки арабов — в их числе и немало ни к чему не причастных мирных жителей. Части Армии обороны Израиля не раз переходили ливанскую границу, прочесывали территорию сплошного проживания палестинцев вблизи границы с Израилем, взрывали дома террористов, захватывали их пособников. Такого рода упреждающие меры, несомненно, способствовали снижению активности федаинов; однако они создавали негативное впечатление в странах Западной Европы, нанося ущерб репутации Израиля. При этом размах террористических действий не оказывал заметного воздействия на уверенность европейцев, что Арафат умерил свои требования и готов ограничиться созданием своего государства на Западном берегу, и что после образования этого государства палестинский вопрос (“основа основ арабо-израильского конфликта”) будет решен. Поразительно, что мало кто воспринимал в полной мере суть лозунга ООП — “демократическое, светское палестинское государство” на всей территории Израиля. К 1975 г. ООП получила, в той или иной форме, признание более чем ста государств, причем отнюдь не все они принадлежали к коммунистическому лагерю или относились к числу “нейтральных”. Немалое число западных политических деятелей встречались с Арафатом и беседовали с ним.
В конце октября 1974 г. ООП добилась поразительного дипломатического успеха. Страны — члены ООН, из числа принадлежавших к коммунистическому и афро-азиатскому блоку и составлявших большинство в ООН, проголосовали за то, чтобы пригласить Арафата выступить с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН, хотя такое решение напрямую противоречило Уставу ООН, поскольку ООП не являлась ни государством, ни неправительственной организацией. Более того, это решение было в принципе одобрено и Западом. Все то, что происходило впоследствии, было воспринято как конфронтация арабской и еврейской пропаганды. Обе стороны бездарно использовали представившиеся им возможности. Не сумев верно оценить перемены в общественном мнении Запада, которое наделило федаинов и их дело тем же духом трагического благородства, что был присущ сионизму и сионистам за 27 лет до того, многие еврейские общинные организации США принялись публиковать в газетах призывы (на правах платных объявлений) и устраивать массовые демонстрации, протестуя против приглашения “убийцы женщин и детей” выступить в ООН. Своими неумело спланированными действиями руководители американского еврейства способствовали возрождению в глазах общественности того образа, ради разрушения которого не жалели сил граждане нового суверенного Израиля: образа народа-заговорщика, который стремится оказать негативное воздействие на общенациональный консенсус — в данном случае, вознамерившись не допустить на трибуну человека, желающего выступить от имени беженцев, лишенных своего крова. Но и Арафат, со своей стороны, разочаровал западных либералов, развеяв мнение о себе как о миротворце, о человеке, желающем жить в согласии с израильтянами, если только его народ получит свой национальный дом на Западном берегу. 13 ноября, широко улыбаясь, руководитель ФАТХ проследовал к трибуне Генеральной Ассамблеи ООН, даже не пытаясь скрыть висевший у него на поясе пистолет в кобуре; в своей речи он дал явственно понять, что его требования включают всю Палестину и что само существование Израиля как таковое не укладывается в его схему. В Соединенных Штатах после этого выступления мало кто из негодующих телевизионных комментаторов и авторов передовиц сказал хотя бы слово в защиту ООП.
Впрочем, сам факт появления Арафата на трибуне ООН значил существенно больше, чем любая одобрительная либо неодобрительная реакция Запада. Его выступление стало символом опасного и саморазрушительного курса, принятого этой международной организацией. Идею пригласить лидера ФАТХ поддержало подавляющее большинство стран коммунистического и афро-азиатского блоков. ООН в ее теперешнем виде разительно отличалась от вполне прагматичной и в целом умеренной организации образца 1940-1950-х гг. Теперь в состав ООН входило 138 государств-членов, и большинство из них составляли бедные, развивающиеся страны третьего мира. Практически все они, за незначительным исключением, были готовы, в обмен на те или иные благодеяния, выступить в поддержку арабского дела и арабских устремлений, вне зависимости от того, насколько правыми и справедливыми они являлись (Гл. XXV. Израиль снова в изоляции). В данной конкретной ситуации речь шла о решении ЮНЕСКО от 20 ноября 1974 г., требующем наложить санкции на Израиль. Причиной тому стало якобы нарушение Израилем “[ранее принятых] резолюций относительно сохранения культурного наследия Иерусалима”. В ходе проведения раскопок в Восточном Иерусалиме израильские археологи прилагали все возможные усилия к тому, чтобы не нанести ущерб или повреждение местам, имеющим историческую или культурную ценность, — что было, в частности, засвидетельствовано экспертами ЮНЕСКО. Однако представителей “нейтрального” лагеря мало интересовали официальные отчеты и свидетельства. Они убедительно продемонстрировали свою пристрастную позицию летом 1975 г., когда, по инициативе арабских стран, Израиль едва не был лишен членства в ООН, и этого не произошло только благодаря тому, что Соединенные Штаты резко воспротивились их попытке. Упомянутый инцидент уже в который раз продемонстрировал израильтянам, насколько глубока их дипломатическая изоляция. Относительно благоприятный период 1950-1960-х гг., когда маленькое еврейское государство пользовалось расположением западноевропейского сообщества, отдалился, казалось, на расстояние многих световых лет. Теперь, похоже, Израиль мог с полным основанием рассчитывать на дружественное отношение и поддержку всего лишь одной из Великих держав.
Кризис челночной дипломатии
Оценивая все аспекты своей ближневосточной политики в их совокупности, Соединенные Штаты со всей очевидностью должны были принимать во внимание и другие проблемы, помимо благополучия Израиля. Одной из таких проблем, имевших особо важное значение для Киссинджера, была нефть. На протяжении ряда месяцев он прилагал значительные усилия — впрочем, без особых результатов — к тому, чтобы обратить вспять процесс роста цен на нефть, начало которому положили страны — члены ОПЕК. Особенно Киссинджера угнетали непрекращающиеся опасения, что очередная вспышка арабо-израильских военных действий способна привести к немедленному возобновлению арабского нефтяного эмбарго. Для того чтобы избежать такого развития событий любыми путями, Киссинджер весной 1975 г. принялся зондировать настроения руководителей в Каире и Иерусалиме, чтобы выяснить возможности возобновления переговоров — разумеется, непрямых — о дополнительном разъединении сторон.
Ответ был положительным. Садат к тому времени не очень-то стремился вернуться в Женеву. Возобновление работы конференции не могло не поднять взрывоопасный вопрос относительно участия в ней ООП, а израильтяне предупредили, что в таком случае они, безусловно, не приедут. Советский Союз, со своей стороны, принимал все меры к тому, чтобы всячески поддерживать в своих арабских союзниках дух непримиримости, сводя тем самым к нулю даже малейшую вероятность израильского отступления на Синайском полуострове. Посредничество Киссинджера в складывающейся ситуации представлялось более приемлемой альтернативой, и правительство Рабина было с этим согласно — хотя это и было сопряжено с известным риском. Как уже было сказано, одной из основных причин среди тех, по которым правительство Голды Меир согласилось с прекращением огня начиная с 22 октября 1973 г., стало заверение Киссинджера, воплощенное в Резолюции Совета Безопасности ООН № 338, относительно того, что противоборствующие стороны должны приступить к переговорам, ведущим к “справедливому и прочному миру на Ближнем Востоке”. Перед сторонами, таким образом, открывались самые широкие дипломатические перспективы. Однако с самого начала работы этой собравшейся не в полном составе конференции в декабре 1973 г. стало очевидно, что “переговоры” превращаются в не что иное, как обмен пропагандистскими заявлениями. Помимо всего прочего, египтяне постоянно повторяли, что они ведут переговоры исключительно с председательствующим на конференции Генеральным секретарем ООН Куртом Вальдхаймом, но отнюдь не с израильской делегацией. В таких обстоятельствах израильтяне согласились в конце концов положиться на челночную дипломатию Киссинджера, с тем, чтобы добиться первоначального разъединения воюющих сторон. Вот и теперь они объявили о готовности к аналогичному развитию событий.
Эта готовность была немедленно встречена рядом возражений. Аба Эвен, который в ходе формирования правительства Рабина был весьма бестактно выставлен из своего министерского кабинета (после чего, исполненный обиды, уехал из страны), обрушил из Нью-Йорка на своих бывших коллег град критических замечаний, суть которых сводилась к тому, что Израилю не следовало соглашаться на второй раунд переговоров об отводе войск, а вместо этого надо вернуться в Женеву для достижения всеобъемлющего соглашения. Все, уступающее по масштабам мирному договору, утверждал Эвен, является не чем иным, как тактикой “постепенного, или поэтапного, урезывания”, причем терять на каждом из этапов предстоит только Израилю. По мнению Эвена, Израиль смог бы извлечь определенную выгоду даже в случае полного провала женевских переговоров. Как минимум, ему удалось бы в полной мере разоблачить ни на чем не основанные заявления арабов об их мирных намерениях и нежелание правительств арабских стран согласиться с самим фактом существования Израиля на карте. Такого рода аргументация была характерна для Эвена в бытность его министром иностранных дел, когда эффективность усилий, направленных на защиту позиций Израиля на международной арене, определялась не столько практическими достижениями и переговорами, сколько возвышенными речами перед аудиторией государственных деятелей или филантропов.