огической эры”. Командир танка в израильской армии ведет свою машину в бой, стоя в башне своего танка с открытым люком. Танкисты никогда не покидают подбитую машину, оставаясь в ней до тех пор, пока танк может вести огонь. При подготовке израильских командиров, в отличие от египетских танкистов, основное внимание уделяется таким качествам, как гибкость и инициатива, а эти свойства требуют большого запаса жизненных сил. Разумеется, способность приспосабливаться к различным обстоятельствам и жизненная активность — это свойства народа, выросшего в атмосфере динамичного социального и экономического развития, народа, который смог построить новое общество в условиях постоянной осады и международного бойкота.
В этом смысле достаточно только посмотреть на высших офицеров израильской армии. Большинство генералов — Рабин, Гавиш[183], Таль, Шарон, Иоффе, Бар-Лев — происходили из семей первопроходцев и имели многолетний опыт развития военной тактики применительно к особой израильской ситуации. Тон в этом отношении задавал сам Рабин — спокойный человек сорока с небольшим лет с тронутыми сединой волосами. Уроженец Иерусалима, командир Палмаха, кадровый офицер, он посвятил свою жизнь службе в армии. Он знал своих солдат и, принимая стратегические решения, исходил из уверенности, что в большинстве своем они согласны с его мнением: самое важное в бою — это инициатива. Сказанное было верным и применительно к молодым солдатам, выходцам из восточных семейств, которые проявляли себя на поле боя значительно лучше, чем предыдущее поколение. Все еще уступая своим ашкеназским сверстникам в овладении военной техникой, они испытывали значительно меньше мотивационных проблем, нежели их старшие братья и отцы в 1956 году. А в июне 1967 г. все израильтяне, военные и гражданские, ашкеназы и сефарды, ясно осознавали — и это понимание усиливалось с каждой пропагандистской передачей арабского радио, с каждым заявлением арабских лидеров, — что их стране грозит полное уничтожение. И они, ощущая себя в первую очередь евреями, сражались за жизни своих родных и своего народа.
Принято решение атаковать
Во время заседания правительства 1 июня Эвен информировал Эшколя и всех членов кабинета, что больше не существует надежды на то, что Вашингтон сможет разрешить кризис. Белый дом признал, что планы по созданию международных морских сил потерпели неудачу. С другой стороны, неделя терпеливого дипломатического выжидания, на чем настаивал министр иностранных дел, в любом случае обеспечивала, в случае начала Израилем военных действий, хотя бы не столь единодушный и всеобщий взрыв международного возмущения, как это было при начале Синайской кампании. Однако промедление с началом военных действий более чем на неделю уже не принесет никаких политических выгод, заключил Эвен. Премьер-министр воспринял эту оценку событий с чувством известного облегчения. На следующее утро кабинет собрался вновь, чтобы выслушать сообщения Рабина и Даяна относительно неотложной необходимости нанесения удара по противнику, и на этот раз генералы не услышали фактически никаких возражений. На следующий день, 3 июня, давая свою первую пресс-конференцию в качестве министра обороны, Моше Даян приподнял завесу над планами правительства, сделав двусмысленное заявление: “Положение, в котором мы находимся в настоящий момент, можно, в известном смысле, охарактеризовать следующим образом: с одной стороны, слишком поздно, а с другой стороны, слишком рано. Слишком поздно отвечать языком силы на блокаду Тиранского пролива, и вместе с тем слишком рано делать окончательные выводы относительно успешности или безуспешности дипломатических усилий, направленных на решение этой проблемы”. В арабских странах это заявление было расценено как признание Израилем своей неготовности к военным действиям. Советский посол Чувахин информировал свое правительство из Тель-Авива, что Израиль вряд ли предпримет какие-либо шаги в течение по меньшей мере двух недель. Прибывшие в Израиль иностранные корреспонденты начали разъезжаться по домам. На семичасовом, последнем предвоенном, заседании кабинета, продолжавшемся всю ночь с 3 на 4 июня, все министры проголосовали за начало войны, кроме двух представителей партии Мапам, но и они изменили свое мнение в течение следующего дня. Даян тайным образом известил Бен-Гуриона о предстоящей атаке. “Старик” дал ему свое благословение.
Даян в качестве министра обороны уже не был тем отчаянным и безудержным генералом, каким его знали в 1956 г., на посту начальника Генерального штаба. На этот раз он руководил военными действиями с гораздо большей оглядкой на мировое общественное мнение и принимал военные решения с поразительной осторожностью. Сдержанность его поведения была очевидной даже до начала боев, когда он дал высшему командованию целый ряд очень жестких директив и установок. Прежде всего, войска на Сирийском и Иорданском фронтах обязаны придерживаться строго оборонительной тактики, не переходя в контратаку без приказа Даяна. Что касается Синая, то Даян запретил даже думать о пересечении линии перевалов Митла и Гиди и выходе к Суэцкому каналу, назвав это политическим безумием. Блокада такого водного пути немедленно приведет к крайне нежелательным международным последствиям. Помимо всего прочего, Суэцкий канал был жизненно важен для престижа и экономического положения Насера, а также мог стать ключевой проблемой для Советского Союза. “Если мы выйдем к каналу, — предупредил Даян, — Насер никогда не согласится на прекращение огня, и война будет длиться годами”.
Оперативные планы разрабатывались Рабином и офицерами Генштаба. В пустыне Негев, напротив египетского пограничного города Аль-Кунтилла, было размещено несколько десятков ложных танков, с тем чтобы оттянуть дополнительные силы противника в южном направлении — в расчете на то, что они решат, будто израильтяне планируют рывок вдоль побережья на юг, в направлении Шарм-аш-Шейха, как это было сделано в 1956 году. Впрочем, Рабин понимал, что сейчас вряд ли удастся повторить стратегию операции Кадеш. В 1956 г. израильтяне смогли продвинуться в южном направлении лишь благодаря слабости египетской армии на севере, так как их основные силы были размещены таким образом, чтобы противостоять англо-французскому наступлению на Каир и Суэц. В 1967 г. Рабин знал — пусть этого, возможно, не знал Насер, — что ему придется прорвать египетский фронт в том месте, где египтяне особенно сильны, то есть на севере. Если это удастся сделать, то Шарм-аш-Шейх в любом случае останется непригодным для обороны, и блокада с Акабского залива будет снята сама собой. Семи египетским дивизиям на Синае противостояла армия Южного фронта под командованием генерала Иешаягу Гавиша, в составе трех дивизий под командованием бригадных генералов Таля, Иоффе и Шарона. Гавиш, сорока двух лет, уроженец Израиля, был убежден в том, что выбрал правильную стратегию для прорыва в Синай. Сначала надо было пробиться через египетские оборонительные сооружения в Рафе и Абу-Агейле, затем направить танковую армию к перевалу Митла, чтобы блокировать египтянам пути отхода, и, наконец, уничтожить попавшего в окружение противника.
Таль, получивший задание прорваться через оборону Рафы, на юге сектора Газа, имел в своем распоряжении 300 танков, элиту танковых частей страны. Его первоначальной целью было пробить коридор через Хан-Юнис, в 30 милях к западу, через мощные египетские укрепления и расположенную там пехотную дивизию, в направлении Эль-Ариша на побережье. Там находилась основная египетская база тылового обеспечения на Синае. Используя излюбленную Гавишем тактику “бронированного кулака”, Таль рассчитывал прорвать линию Эль-Ариша с максимальной быстротой, что позволило бы ему оставить на некоторое время неприкрытыми свои фланги. Но все здесь зависело от мощи удара при первом соприкосновении с противником. В свою очередь, танковая дивизия Шарона получила в высшей степени непростое задание прорваться к системе оборонительных сооружений Абу-Агейла и захватить ее. Шарон рассчитывал выполнить это задание, ударив по Абу-Агейле с фронта и с тыла. Прежде чем обе танковые группы сойдутся у Абу-Агейлы, пехотинцы его дивизии должны будут атаковать укрепления с флангов, имея целью также и Умм-Катаф. И наконец, бригадный генерал Иоффе, командовавший марш-броском во время операции Кадеш, и имевший сейчас под началом дивизию резервистов, должен был проникнуть между группировками Таля и Шарона, по практически непроходимым песчаным дюнам, выйдя наконец в глубокий тыл противника, в районе Митлы и других горных перевалов, и там блокировать последние пути отступления египтян.
Гром с небес, бронированный кулак
В семь часов десять минут утра 5 июня генерал-майор Мордехай Год[184], командующий военно-воздушными силами Израиля, находясь на командном пункте в здании Министерства обороны в Тель-Авиве, отдал приказ о начале боевых действий. В воздух поднялись самолеты, пилотируемые летчиками мирового класса — пилоты и бригады наземного обслуживания израильских ВВС недаром пользовались столь высокой репутацией. Благодаря практически идеальной работе разведки израильское командование было осведомлено о местонахождении фактически всех египетских самолетов, всех зенитных батарей и даже деревянных моделей самолетов, расположенных на аэродромах для введения противника в заблуждение. Было известно также, когда египетские пилоты вылетают на утреннее патрулирование и когда они приземляются для перерыва на кофе. Все было изучено, подготовлено и отрепетировано бесчисленное количество раз еще до дня начала военных действий. И вот первые израильские самолеты вылетели, соблюдая заранее определенные временные интервалы, в направлении ключевых египетских авиабаз на Синайском полуострове, в Суэцком прямоугольнике и долине реки Нил. Двухмоторные легкие бомбардировщики “Вотур” получили самую дальнюю цель, в районе Луксора на Ниле, и им предстояло покрыть расстояние почти вдвое большее, чем до Каира. Одномоторные “Миражи” были направлены на ближайшие аэродромы в Эль-Арише и на Синае. Предполагалось, что все самолеты выйдут на цели синхронно, в семь сорок пять утра по израильскому времени. Пилоты имели задание сначала уничтожить египетские бомбардировщики и перехватчики, а затем разрушить авиабазы.