[217] и Шалома Когена. Столкнувшись со стратегической опасностью раскола слева и осознавая, наряду с этим, что переговоры с арабским правительством или с палестинской группой — это отнюдь не вопрос ближайшего будущего, кабинет Голды Меир выбрал тактику проволочек. Было принято решение не принимать никаких решений.
Такой подход был понятным и органичным для нового премьер-министра. Подобно Бен-Гуриону и многим другим ветеранам первых волн алии.) Голда Меир имела свою личную точку зрения по арабскому вопросу: она считала арабов непримиримыми врагами Израиля, и на нее не действовали призывы относительно необходимости примирительных жестов в их сторону, с целью их умиротворения. Выросшая в Америке, Голда Меерсон (урожденная Мабович) приехала в Палестину со своим мужем в 1921 г. и практически сразу же занялась политической деятельностью. В 1930-х гг., занимая посты в исполнительных органах Гистадрута и партии Мапай, она сблизилась с Бен-Гурионом и Эшколем. Будучи незадолго до провозглашения независимости Израиля исполнительным директором политического отдела Еврейского агентства, Голда Меир досконально ознакомилась с арабской политикой и политиками. Она и в то время не была склонна занимать примиренческую позицию — как это понял, к своему сожалению, иорданский король Абдаллах в ходе их тайных встреч в Иордании в 1947 и 1948 гг. (Гл. XIII). В дальнейшем, будучи первым послом Израиля в СССР, затем министром труда, затем министром иностранных дел и генеральным секретарем партии Мапай, Голда Меир последовательно придерживалась своей откровенной, прямой и отчасти резковатой манеры в общении как с израильтянами, так и с иностранцами.
Приземистая женщина с грубоватыми чертами лица, Голда Меир давно уже была бабушкой, когда в марте 1969 г., после смерти Эшколя, она стала премьер-министром Израиля. Ни ее характер, ни возраст не способствовали изменению ее мнения об арабах как об извечных врагах, отношения с которыми строятся не на доверии, а на основе политики силы. Тем не менее, будучи опытным политиком, она заняла компромиссную позицию, одобрив формулу Алона относительно сохранения безопасной границы по реке Иордан. Такая позиция оставляла правительству возможность либо вернуть, либо (к чему Израиль, похоже, склонялся все больше и больше) аннексировать Западный берег. Тем временем Голда Меир в неофициальном порядке поощряла строительство еврейских поселений в долине Иордана, в районе Хеврона, в секторе Газа, в коридоре Рафа, на севере Синайского полуострова, по берегу Красного моря от Эйлата до Шарм-аш-Шейха, на Голанских высотах. Экономика и рабочая сила оккупированных территорий постепенно объединялись в единое целое с экономической системой Израиля. Таким образом, действительность периода после 1967 г. вырисовывалась со всей отчетливостью и необратимостью.
Эти факты стали причиной душевных мук многих израильских интеллектуалов и общественных деятелей. Арье Элиав[218], в прошлом генеральный секретарь партии Мапай, расценивал складывающуюся ситуацию в контексте более широком, чем только лишь национальная безопасность, и он изложил свои мысли в опубликованной в 1970 г. книге Эрец га-цви (“Страна оленя”). Прилагая все усилия к тому, чтобы не допустить какого бы то ни было отрицания прав Израиля на контролируемые территории, Элиав просто отмечал, что права арабов неотъемлемы не в меньшей степени. “Что бы арабы ни сделали (или сделали) для создания своей страны — это их дело, а не наше (и ведь, в сущности, они смогли создать за 1300 лет великую культуру и многочисленную общину). Мы должны придерживаться тех же принципов, которые были выдвинуты в 1936–1937 гг., затем в 1947–1949 гг. и далее, вплоть до 1967 г. Мы должны признать, что в Палестине есть место для Государства Израиль и для палестино-иорданского арабского государства. В обмен на устойчивый и постоянный мир нам следует отказаться от реализации части наших исторических прав в этом арабском государстве”. Элиав призывает правительство объявить об этом принципе взаимного примирения, причем немедленно, еще до того, как палестинские арабы сообщат о своей готовности к переговорам или будет достигнуто соглашение относительно их представителя для ведения переговоров:
“Нет партнера для переговоров? А это потому, что мы не формулируем со всей ясностью принципы, связанные с проблемой палестинских арабов, а также их и наших национально-исторических прав. Если мы приступим к такому обсуждению, то сможем побудить арабов начать соответствующую дискуссию — и между собой, и с нами. Если же, с другой стороны, мы не даем никакого ответа на вопросы принципиального характера и если мы продолжаем — с идиотским прагматизмом — “создавать факты” в западной части Эрец-Исраэль, занимаясь строительством поселений, то неудивительно, что это вызывает подозрение и что палестинские арабы говорят себе: “У нас нет партнера для переговоров”. Если мы гордимся достижениями Израиля на территориях, то основой этой гордости может быть лишь одно соображение: все, что мы там делаем, делается ради будущего жителей этих территорий. В противном же случае все щедроты, расточаемые нами, становятся для этих жителей лишь поводом подозревать, что в действительности мы создаем там резервации класса “люкс” для своего блага”.
Этот крик души Элиава был понятен многим. Кое-кто — хотя бы тот же Амос Кенан, бывший член Лехи — брал на себя смелость поставить под сомнение даже такой священный символ, как объединенный Иерусалим. Кенан писал: “Никому не пришло в голову спросить у аннексированных арабов их мнение относительно судьбы Иерусалима. Относительно той косметической операции, которой был подвергнут Старый город, относительно тех строений, которые мы снесли на площади перед Стеной Плача. Да, город был объединен, но не воссоединен”. С сарказмом комментирует Кенан упоминание Даяном таких “драгоценных для памяти Израиля” мест, как Хеврон, Шилоах, Анатот, которые являются неотъемлемой частью библейской земли: “Никого не беспокоили эти святые места на протяжении последних девятнадцати лет. Мы превосходно обходились и без них. Что же касается живших там ортодоксальных поборников святости, то они все это время были слишком заняты борьбой с чиновниками налогового ведомства в попытках уменьшить ставку своего подоходного налога”.
Выдающийся писатель Амос Оз писал о трагедии населения контролируемых территорий, о дилемме Израиля и арабов, в своей статье, опубликованной в “Нью аутлук”, издании, известном своими умеренными взглядами:
“Это наша страна, и это их страна. Права приходят в столкновение с правами. “Быть свободным народом в своей стране” — такое право либо носит универсальный характер, либо оно не существует вообще. Я верю в сионизм, который воспринимает еврейское прошлое как урок, но не как мистический императив либо дурной сон; который воспринимает палестинских арабов как палестинских арабов, а не как закамуфлированное воплощение древних племен Ханаана либо как бесформенную массу, ожидающую, пока мы придадим ей должную форму”.
Это ощущение душевных страданий хорошо передал историк Яаков Талмон[219], один из самых уважаемых израильских ученых и человек, заслуживший славу интеллектуальной совести еврейского народа. В своей жесткой пророческой статье “Может ли сила быть универсальным ответом?” Талмон определяет концепцию “свершившихся фактов” как бесчеловечную, наводящую на мысли об идее Муссолини относительно “священного эгоизма” или о более ранних европейских мечтаниях относительно “особой миссии” и “исторически сложившихся границ”. Все эти “миссии” были аналогичным образом основаны на древних притязаниях, отмечает Талмон, и каждая из них привела к катастрофе, поскольку игнорировала очевидный факт: на той же земле, в пределах тех же границ жили и другие народы. Талмон, равно как и Сапир, и Эвен, расценивали социальную и моральную опасность “ползучей аннексии” как не только гибельную для Израиля, но и таящую опасность проявления крайнего арабского национализма. Он писал:
“Люди лучше меня рассматривали во всех деталях этот мрачный парадокс, представляющий угрозу сионистской мечте, ведущий к социальному и моральному краху этой мечты, когда евреи превратятся в начальников, надсмотрщиков и работодателей арабских дровосеков и водоносов — и все это будет происходить под знаменем “интеграции”. А именно таков неизбежный исход в стране, разделенной на два народа: правящий и управляемый. Нет! Государство Израиль не станет таким чудовищем. Не для того мы провели две тысячи лет в молитвах”.
Статья Талмона увидела свет летом 1973 г.
За шесть лет до этого, сразу после победы в Шестидневной войне, это пророчество историка было предугадано выдающимся государственным деятелем. На протяжении всего своего жизненного пути Давид Бен-Гурион считался воплощением беспощадной израильской воинственности. И вот теперь, беседуя с журналистами в своем пустынном уединении, в Сде-Бокер, бывший премьер-министр поразил присутствующих, спокойно поддержав идею отхода со всех оккупированных территорий, кроме Иерусалима и Голанских высот. Все остальное, сказал он с глубоким убеждением, повиснет мертвым грузом на шее Израиля и станет поводом для непрестанных провокаций всего арабского мира. Тогда реакцией на предупреждение Бен-Гуриона были насмешки с примесью легкой грусти. И едва ли не каждый подумал: “У старого льва притупились когти”.
Глава XXIII.Израиль и мировое еврейство
Мобилизация диаспоры
Мы уже говорили об эйфории, захлестнувшей Израиль сразу же после окончания Шестидневной войны; точно такая же реакция наблюдалась и в еврейских общинах всего мира. Вскоре стало очевидным, что масштабы зарубежной поддержки вполне соответствуют новым территориальным просторам страны. В июне-июле 1967 г. еврейские общины Северной и Южной Америки, Западной Европы, Южной Африки и других мест стали оказывать Израилю все возрастающую моральную и финансовую поддержку. Было ясно, что евреи диаспоры во время летнего кризиса испытывали угрызения совести, и их помощь по сути своей сейчас была, помимо всего прочего, еще и попыткой эти угрызения хоть как-то загладить. Вплоть до последних предвоенных дней лишь немногие евреи в странах Запада были в состоянии осознать, насколько жизненно важным стал сам факт существования Израиля для их собственной безопасности и чувства самоуважения. Остальные же, незаметно для себя, привыкли к “обыденности” еврейского государства. Каждый новый год существования независимого и сильного Израиля все больше стирал в их памяти суда с беженцами, брошенные на произвол судьбы и дрейфующие по морю, еврейских посредников, ждущих со шляпами в руках в приемных иностранных посольств решения о пересмотре квот на въездные визы, и даже процентную норму, препятствовавшую поступлению евреев в хорошие учебные заведения. Все это стерлось из памяти — до мая 1967 г. И вдруг, в эти тревожные дни, земля неожиданно разверзлась под ногами еврейского народа во всех концах света, вновь сделав вполне реальной перспективу изгнания. Победа Израиля на полях сражений стала для них избавлением не в меньшей степени, чем для жителей Тель-Авива или Иерусалима.