Тем временем, в конце 1960-х — начале 1970-х гг., началось строительство большого нерелигиозного района Рамот, расположенного менее чем в четырех километрах от Кирьят-Цанза. В 1976 г. харедим осознали, что шоссе на шесть полос, соединяющее Рамот с центром Иерусалима, будет проходить у них буквально под окнами. Они немедленно обратились в мэрию и высказали свое недовольство относительно того, что в субботу на этом шоссе будет происходить интенсивное движение личного транспорта. Их беспокойство было доведено до сведения Тэдди Колека, легендарного мэра Иерусалима. Колек всегда относился с вниманием к жалобам ортодоксальных жителей Иерусалима, связанным с нарушением субботы. Именно он несколько лет спустя запретил движение транспорта по субботам примерно на двадцати улицах города. На этот раз, однако, инженерная служба мэрии оценила все предлагаемые альтернативные объезды квартала Кирьят-Цанз как небезопасные. Немедленно харедим, доведя себя до истерического состояния, вышли на те участки шоссе, которые уже были введены в эксплуатацию, и принялись забрасывать камнями проезжающие машины, нанося ущерб транспортным средствам и подвергая опасности их водителей. Полиция оказалась не в состоянии действовать решительно, и тогда жители Рамота организовали свои группы сопротивления, пригрозив даже прорваться в Кирьят-Цанз на тяжелых грузовиках.
Все эти инциденты, все взаимные угрозы, запугивания и ответные действия множились, становясь более и более серьезными. Как и в случаях столкновений между религиозными и светскими гражданами в прежние времена (Гл. XX. Конфронтация с ортодоксами), конфликт перекинулся за пределы Израиля. В апреле 1981 г. примерно 9 тыс. сатмарских хасидов Нью-Йорка организовали трехчасовой митинг протеста возле консульства Израиля. Они вышли с уже знакомыми лозунгами: “Сионизм — враг еврейского народа”, “Свободу религиозным узникам”, “Нацистская Германия 1939 года — сионистский Израиль 1981 года”. Для поддержания порядка потребовалось не менее тысячи полицейских; к тому же в час пик в центре Манхэттена митингующие вызвали значительные помехи в движении транспорта. А в Иерусалиме кризис не был урегулирован до тех пор, пока Колек не согласился на новую объездную дорогу в Рамот; строительство этой дороги было сопряжено со значительными затратами и неудобствами стратегического характера, но она полностью отводила транспортный поток от “Библейского края”.
Безудержная ненависть, нередко переходящая в насилие, вышла за пределы культуркампфа. К началу 1980-х гг. атаки фундаменталистов на гражданские права израильтян уже были на грани национального конфликта. Однако гражданские ценности, по сути дела, не укоренились в общественном сознании израильтян. Сама идея прав меньшинств так и не проникла в национальное сознание. “Разве свободные люди, — задавалась вопросом Шуламит Алони, лидер партии Рац (“Права граждан”), — вели бы себя с таким безразличием, видя, как ортодоксы накинули удавку на свободу вероисповедания, свободу вступления в брак и расторжения брака, на женское равноправие?”
“Постепенно, шаг за шагом, — предупреждала г-жа Алони, — Израиль превращается из демократического, гуманистического государства в ортодоксальную клерикальную общину… Законы, содержащие расистские, дискриминационные пункты, входят в нашу юридическую систему, приобретают нормативный характер”.
В своем эссе Бейн зхут ле-зхут (“Между правом и правом”) А. Б. Йегошуа прослеживает развитие этого смертоносного конфликта на протяжении всей непростой истории еврейского народа. Евреи провели две тысячи лет в вавилонском пленении не по принуждению, утверждает он, — таков был их осознанный выбор. Все объяснения, приводившиеся ими в оправдание их жизни в диаспоре, были не более чем подсознательной рационализацией[57]. Если они подавляли в себе желание вернуться, то причина заключается в междоусобной борьбе “между религиозной и национальной системой”, которая глубоко укоренилась в коллективной памяти народа, поскольку эта борьба раздирала народ еще в давние времена, на земле древнего Израиля. Евреи, в ужасе от перспективы возобновления этой “всепоглощающей и непрестанной борьбы” на Святой земле, предпочитали пребывать в изгнании. Ведь до тех пор, пока они не обладали достаточной властью, чтобы навязывать свою волю друг другу, вопрос главенства религиозной или национальной идеи можно было не рассматривать.
И только в XX в., продолжает свои рассуждения Йегошуа, евреи ощутили, что нет больше сил испытывать страдания, связанные с пребыванием в изгнании под игом враждебно настроенных чужестранцев. Когда в годы Катастрофы европейского еврейства эти муки стали невыносимыми, народ наконец сделал решающий шаг на пути к своей государственности. Но в условиях своего государства немедленно возобновилась извечная борьба между религиозными и светскими евреями.
“Сегодня, например, Любавичский Ребе, живущий в Нью-Йорке, в состоянии лишь… попытаться убедить евреев посылать детей в еврейские школы, есть кошерное мясо, отказаться от поездок в субботу и т. д. Но если бы Ребе поселился в Израиле, то смог бы — вернее сказать, это было бы его духовным долгом — добиться того, чтобы евреи вели религиозный образ жизни. В рамках национальной системы принуждение становится обязательным именно потому, что оно в принципе является возможным”.
И в самом деле, мы уже без труда представляем себе новую “войну евреев”. “Следует укреплять национальный — как противопоставляемый религиозному — компонент еврейства, и делать это необходимо ради нашего выживания”, — призывает Йегошуа. Крик души автора уже подхвачен сотнями тысяч израильтян, которые разделяют его тревогу при мысли о язвах, поразивших наше общество.
Усиление идеологического противостояния
Убедительное представление о нетерпимости и антиплюрализме ортодоксов можно получить, всесторонне изучив проявления ксенофобии, которая пышным цветом расцвела в среде израильских школьников. Это явление получило особое развитие в период, когда на посту министра образования и культуры находился Звулун Хаммер. “С пугающей быстротой распространяется ненависть к арабам и уверенность в том, что прав тот, кто силен, — говорила Ора Намир по следам своего известного доклада в кнесете в 1984 г. (Гл. XXIX. Религиозные партии называют свою цену). — Двери наших школ широко распахнуты для пропаганды шовинистических и антидемократических настроений”. Проведенное три года спустя Институтом Ван-Лира (Иерусалим) обследование показало, что примерно половина учащихся израильской средней школы положительно относились к идее ограничить гражданские права израильских арабов, включая и лишение их права голосовать на выборах в кнесет. К этому времени харедим — как, впрочем, и представители менее фундаменталистских религиозных общин — выступали с весьма активной апологией этнического шовинизма. Раввин Цви Кук, духовный отец религиозного поселенческого движения Гуш Эмуним и человек, достаточно далекий от традиций харедим, предписывал своим последователям нетерпимое отношение к арабам. “А ведь есть люди, утверждающие, что земли здесь принадлежат арабам, — говорил он саркастически, — да только все это ложь и обман”. Один из учеников раввина Цви Кука, раввин Исраэль Ариэль, возглавлявший ешиву на Западном берегу, рассуждал так: “Тора не раз говорит: “отними землю у живущих тут”, и Раши[58] объясняет смысл этих слов как “изгони их””. Раввин Элиэзер Вальденберг, известный знаток религиозного закона, говорил недвусмысленно в 1976 г.: “Язычникам запрещено жить в Иерусалиме… Если мы хотим соблюдать это [требование религиозного закона] должным образом, то нам следует изгнать всех неевреев из Иерусалима и полностью запретить их проживание здесь”. В 1988 г. раввин Исраэль Хесс, бывший раввин Университета Бар-Илан, писал: “И настанет день, когда мы будем призваны выполнить заповедь божественно предначертанной войны и уничтожить Амалека[59]” — то есть арабского врага. К 1980-м гг. ультраортодоксальные представители движения Гуш Эмуним все чаще и все убежденнее сравнивали арабов с Амалеком, имея в виду уготованную Амалеку участь быть полностью уничтоженным.
Впрочем, идея относительно того, что арабам необходимо “оказать содействие” в уходе с Западного берега, отнюдь не менее явственно прослеживалась и в идеологии крайне правых светских политиков. Наиболее четко формулировали свои принципы сторонники партии Тхия, фракции, отколовшейся в 1979 г. от Ликуда. Основатель и глава партии Тхия, д-р Юваль Неэман, не был ни фанатичным фундаменталистом, ни демагогом-расистом. Физик с мировым именем, он приобрел особую известность в начале 1960-х гг. благодаря открытию субатомной омега-минус частицы. В это же время он был научным руководителем лаборатории Израильской комиссии по атомной энергии, а впоследствии (1971–1975 гг.) президентом Тель-Авивского университета. Самый близкий политический соратник Неэма-на, Геула Коген, родившаяся в семье выходца из Йемена, получила степень магистра в Еврейском университете в Иерусалиме, и ее яростная националистическая риторика не лучшим образом оттеняла ее достойный уважения опыт борца за гражданские права и феминистки.
Получив три мандата в кнесете после выборов 1981 г., Неэман и его двое коллег по партии Тхия выступали против Кэмп-Дэвидских соглашений и мирного договора с Египтом, исходя исключительно из соображений безопасности и подчеркивая в своих программах риск возвращения Израиля к границам до 1967 г. Выступая с откровенно аннексионистских позиций, Неэман подчеркивал в 1981 г., что “мировому общественному мнению следовало бы понимать, что единственным “законным правом” арабского народа является право жить, имея статус “постоянно проживающего в стране иностранца”, в среде еврейского большинства в Израиле”. Однако ко времени проведения партийной конференции партии Тхия в 1986 г. Неэман и его коллеги пошли гораздо дальше, напрямую указывая на необходимость трансфера по меньшей мере 500 тыс. палестинских арабов в качестве обязательного условия, благодаря которому можно добиться заключения долгосрочного мира. Получив за два года до этого, причем довольно неожиданно, пять мандатов на выборах 1984 г., Тхия стала значительной силой на израильской политической сцене.