И вот в 1989 г. Израильская партия труда приняла свой самый решительно сформулированный документ в пользу ухода с территорий. При этом даже премьер-министр Шамир, находясь под непрерывным давлением со стороны США и учитывая сдвиги в общественном мнении Израиля, ощутил необходимость сделать некий умеренный жест, и в марте 1989 г. он предложил провести в мае следующего года выборы, в ходе которых палестинские арабы смогли бы определить состав некоего “уполномоченного органа” для проведения дискуссий по вопросу автономии. Этот же “орган” смог бы функционировать на протяжении переходного периода продолжительностью в пять лет и в конечном итоге принять участие, совместно с Израилем и Иорданией, в переговорах относительно “окончательного раздела территорий”. Такое предложение внешне походило на Кэмп-Дэвидское соглашение и по этой причине получило неофициальную поддержку Ицхака Рабина, а также предварительное одобрение нескольких других видных деятелей Израильской партии труда.
Впрочем, предложение Шамира отнюдь не было столь далеко идущим, как это могло показаться с первого взгляда. Было ясно, что арабские жители “Большого Иерусалима”, “единой и неделимой столицы Израиля”, не будут отнесены к категории “жителей территорий”. Таким образом, численность палестинского населения Западного берега сразу уменьшалась примерно на две пятых. К тому же Шамир решительно и твердо заявил, что даже эти первоначальные палестинские выборы не смогут состояться до тех пор, пока полностью не прекратятся все насильственные акции. Это предварительное условие Шамира, этот заезженный аргумент сочли неприемлемым даже умеренные силы в лагере палестинцев. Что же касается реакции Вашингтона, то Джеймс Бейкер[84], государственный секретарь недавно избранной администрации Буша, призвал Шамира к большей гибкости по ряду вопросов; израильскому руководству предлагалось отказаться от идеи исключения жителей Восточного Иерусалима из числа палестинского населения Западного берега, а также пообещать хотя бы ограниченную автономию еще до выборов и, что самое важное, прекратить строительство новых еврейских поселений на Западном берегу и в Восточном Иерусалиме. Бейкер также добавил, что следует дать возможность каждой из сторон в ходе палестино-израильских переговоров ставить на обсуждение “любые вопросы”, а не ограничиваться, как предлагает Шамир, только намечаемыми выборами. Однако реакция премьер-министра на план Бейкера была категорически отрицательной. Он отверг все предложения государственного секретаря.
Напротив, видные деятели Партии труда сумели осознать те возможности, что заключались в плане Госсекретаря. Когда стало окончательно ясным, что Шамир не намерен принимать эти предложения, Шимон Перес решил действовать самостоятельно. В марте 1990 г. он, занимая пост министра финансов, заблокировал перевод денег на счета восьми поселений Западного берега, хотя подобное финансирование и было предусмотрено в коалиционном соглашении Ликуда и Израильской партии труда от 1988 г. Таким образом, председатель Партии труда фактически вынудил Шамира потребовать его отставки — в надежде, что за этим последует вотум недоверия Шамиру. Перес добился того, что в отставку ушли, кроме него, и остальные члены кабинета министров от Израильской партии труда. И тут немногочисленная партия Шас, прежде пообещавшая Пересу поддержать его планы, решила в последний момент не присоединяться к голосованию против Шамира. Весь план Переса был сорван. Шестилетний эксперимент по созданию правительства национального единства рухнул под грузом своей собственной нелогичности.
Прилагая лихорадочные усилия к тому, чтобы избежать тягот новых выборов, все партии принялись вести переговоры и рассматривать различные варианты сделок. Наконец, в июне 1990 г. Шамир смог собрать новую коалицию, включив в нее несколько немногочисленных религиозных партий, а также ультранационалистические партии Тхия, Моледет и Цомет. А чтобы в еще большей степени привлечь избирателей неашкеназского происхождения, Шамир отдал имеющий исключительно важное значение портфель министра иностранных дел Давиду Леви. Это был более чем странный выбор. Прибывший в Израиль в 1950-х гг. из Марокко, Леви был человеком недостаточно образованным и не владеющим английским языком. Отсутствие не только опыта дипломатической деятельности, но и элементарного такта в ходе общения с иностранными дипломатами сделалось постоянным источником смущения для всех израильских государственных деятелей. Не менее поразительным стало и назначение непотопляемого Ариэля Шарона на пост министра жилищного строительства. Занимая этот пост, Шарон мог оказывать такое же влияние на положение дел на территориях, как и в то время (1977–1981 гг.), когда он занимал пост министра сельского хозяйства и был председателем министерского комитета по вопросам поселений. Ни у кого не должно было оставаться никаких сомнений — в июне 1990 г. Израиль полностью отказался от намерений сохранять дипломатическую и прочую сдержанность. В большей степени, чем когда бы то ни было, правительство провозгласило принципы “неделимой Эрец-Исраэль”.
Возрождение иммиграции из Восточной Европы
Отнюдь не случайным совпадением являлось то обстоятельство, что премьер-министр Шамир вернулся к своей жесткой позиции именно тогда, когда страна находилась в ожидании значительного прироста численности населения, — благодаря чему возникала возможность заселить и Восточный Иерусалим, и Западный берег десятками тысяч евреев. Новая ситуация была самым непосредственным образом связана с приходом к власти в Советском Союзе в 1985 г. М. С. Горбачева, который вскоре начал претворять в жизнь экономические и политические реформы по всей стране. Поначалу советские евреи с радостью восприняли пьянящую новую атмосферу свободы. Они получили возможность учиться в лучших университетах, заняли высокие должности в соответствии со своими способностями; стали открываться заброшенные синагоги и выходить в свет книги и периодические издания, посвященные еврейской тематике. Однако новая либерализация повлекла за собой массу непредвиденных последствий, и среди них — развал советской экономики. Стремительность экономического падения вызывала серьезное беспокойство у представителей среднего класса, к которому традиционно относились евреи. Более того, советский колосс начал тонуть в трясине этнических беспорядков и националистических волнений, а евреи из собственного многовекового опыта знали, кто становится первыми жертвами шовинистического экстремизма.
И вот евреи, во все больших количествах, стали обращаться к той возможности, которую им предоставляла либерализация, — воспользоваться свободой выезда из страны. Что касается позиции властей, то Горбачев не собирался чинить препятствий желающим уехать. Готовый на все, чтобы модернизировать свою экономику и получить доступ к американским технологиям и рынку, на основе режима наибольшего благоприятствования в торговле, советский лидер на примере своих предшественников осознал, насколько важна добрая воля американского еврейства и какую высокую цену можно заплатить, утратив это расположение. Наконец-то дали свои плоды усилия, связанные с развернувшейся в 1972–1975 гг. борьбой за поправку Джексона—Вэника (Гл. XXIV. Садат принимает решение. Гл. XXV. Цена неокончательной победы). По прошествии полутора десятилетий шлюзы еврейской эмиграции открылись едва ли не чудесным образом. В 1987 г. разрешения на выезд получили 8144 еврея. В 1988 г. это число увеличилось до 18 965 человек, в 1989 г. — до 71 тыс. человек, и в 1990 г. — до 200 тыс. человек!
Как и в конце 1970-х гг., сначала этот поток хлынул по проторенному советскими евреями руслу — в США. Тогда, в ожидании новой лавины, руководство американского Объединенного еврейского призыва в 1989 г. ориентировало свою экстренную кампанию (стоившую 75 млн долларов) исключительно на помощь еврейской миграции в США. Это стало беспрецедентным изменением системы филантропических приоритетов; узнав об этой кампании, правительство Израиля и Еврейское агентство пришли в ярость. Аналогичным образом отреагировали, хотя и с некоторой задержкой, также и активисты американского еврейства, осознавшие, что приток советских евреев может стать исторической возможностью улучшить демографический баланс еврейского государства. К тому же “сионисты” получили неожиданную поддержку из такого источника, о котором они не могли и мечтать, — от правительства США. Администрация Буша довольно скоро увидела, что в составе последней волны советских беженцев были тысячи неевреев — армяне, грузины, эстонцы, латыши, искавшие укрытия от этнических беспорядков или от господства русских. Новый неупорядоченный приток беженцев грозил стать непосильной нагрузкой на федеральную систему США в период бюджетных сокращений.
И вот, впервые за много десятилетий, Иммиграционная служба США объявила о прекращении автоматического предоставления разрешений на въезд тем евреям, которые не в состоянии продемонстрировать “с достаточной обоснованностью”, что они подвергались преследованиям. Собственно говоря, при Горбачеве уже не было антисемитизма как государственной политики. К концу 1980-х гг. большинство советских евреев уезжало не из-за ксенофобских настроений в обществе, а скорее из-за экономических трудностей, с которыми сталкивались все советские люди (хотя не все евреи были склонны это признавать). Что же касается дверей в Израиль, то они были широко открыты. Вместе с тем новая директива американских властей требовала от советских евреев, подававших заявление на въезд в США, представить подтверждения каждого случая их преследований на антисемитской почве, и потому лишь меньшинство было в состоянии получить американскую визу. Это решение Иммиграционной службы США стало победой для Израиля, одержавшего верх над американским еврейством в борьбе за советских евреев. Более того, теперь и советские власти в известном смысле способствовали тому, чтобы евреи направлялись именно в Израиль. Сохраняя запрет на прямое воздушное сообщение между Москвой и Тель-Авивом (чтобы не вызывать протестов арабского мира), советские власти разрешили “пересадочные” рейсы черед Будапешт и Софию. Эти маршруты намеренно шли не через Вену, которая была тем самым транзитным пунктом, где советские евреи меняли направление с Израиля на США. Такая политика принесла свои плоды. В 1990 г. в Израиль прибыло 181 759 советских евреев — таких темпов страна не знала за 42 года своей истории. И в ближайшем будущем можно было ожидать прибытия еще сотен тысяч советских евреев — возможно, до полумиллиона. Для Израиля это были в высшей степени радужные