В процветающем искусстве, музыке, литературе и иных формах культуры было немало посредственности, потворства своим желаниям и подражания, но чего еще можно ожидать от юной поросли? Старшее поколение писателей, художников и исполнителей наконец обрело канадскую аудиторию, которой они всегда заслуживали: Гленн Гульд, Оскар Питерсон, Морин Форрестер, Кристофер Пламмер, Мейвис Галлант и Антонин Майе[490] — вот лишь некоторые из них. Наиболее талантливые новички учились соответствовать наивысшим требованиям мастерства. Точный, исполненный человечности язык произведений Маргарет Этвуд сделал ее самым уважаемым молодым писателем этого поколения. Из сонма современных драматургов динамизмом своих пьес и блестящим использованием жуаля 0оиа1), диалекта простых квебекцев, выделяется Мишель Трамбле[491]. Примером того, насколько важным оказался регионализм в Приморских провинциях, может служить влияние Алекса Колвилла[492] с его «ассоциативным реализмом» на таких блестящих ньюфаундлендских последователей, как Мэри и Кристофер Пратт[493].
Несмотря на все гибельные предсказания, в горниле либерализации уцелели жизненно важные институты — пострадало лишь их самомнение. Не ослабели и различные конфессии: после того как примыкавшие к ним социальные конформисты откололись, в их лоне остались только истинно верующие. В руках образованных и склонных к компромиссу членов профсоюзы стали активнее и демократичнее. Даже большинство школ и университетов пережили безрассудство и нерешительность, хоть и с трудом, но избежали последствий опрометчивых кадровых решений и чрезмерного расширения. Новые учебные программы помогли изменить отношение к женщинам, коренным народам, меньшинствам и окружающей среде. Социология добавила бизнесменам и правительству точности в делах и склонности к электронной обработке баз данных, а также привнесла в язык свой жаргон; модернизация преподавания естественнонаучных дисциплин и математики компенсировала предполагаемое снижение уровня грамотности среди образованного населения.
Богатые часто с презрением относятся к происхождению собственного богатства. Поколение, боровшееся за свободу, не было исключением. Впервые с 1930-х гг., когда существовала совершенно другая ситуация, на корпоративный капитализм так беспощадно и непрерывно нападали. Незнание того, как именно наполнялся массовый потребительский рынок, создало основание для возникшего в 1970-х гг. движения в защиту окружающей среды. После того как некоторые из прекраснейших сельхозугодий Канады исчезли под упорным наступлением пригородов, молодые и старые, консерваторы и радикалы принялись осуждать то, что приветствовали предыдущие поколения: эксплуатацию невосполнимых ресурсов, включая нефть, почву и пресную воду. Частью концепции освобождения было романтическое движение «назад к земле», поддержанное эмоциональным осуждением применения химических удобрений и пестицидов и выступлением против таких традиционно канадских отраслей промышленности, как пушной и тюлений промыслы. Коренные народы, недавно поднявшие голос в защиту своих исконных прав, с одной стороны, обрели союзников, которые поддерживали их требования, а с другой — новых врагов, осуждавших их традиционные средства к существованию в качестве охотников и трапперов.
Освобождение становилось еще более наглядным, когда речь заходила о положении женщин. Феминизм предыдущего поколения ратовал за охрану и укрепление традиционной роли женщины, связанной с заботой о домашнем очаге. Освобождение означало отмену всех предустановленных ролей. Как начали утверждать социологи, если прежде доминирующие в обществе мужчины воспитывали женщин так, чтобы те занимали низшее положение в обществе, то теперь было очевидно, что именно женщинам предстоит без промедления занять немало руководящих позиций в бизнесе, правительстве, образовании или других сферах профессиональной деятельности с целью слома старых стереотипов. Теперь для женщин важными стали стереотипы другого рода, а именно расовая принадлежность. Нация, начавшая десятилетие с самодовольного осуждения расовой политики Южной Африки и Соединенных Штатов, к концу 1960-х гг. подошла со смущенным пониманием того, что во многих частях ее собственной страны в бедственном положении находятся чернокожие и индейцы.
Движение в защиту окружающей среды, феминизм и обеспокоенность расовой дискриминацией были привнесены, как и большинство других тенденций эпохи освобождения, из-за границы. И хотя канадцы все упорнее стремились определиться со своим вкладом в мировую культуру, нелегко было найти что-нибудь сугубо канадское, например, в такой рок-группе, как «Guess Who»[494], или такой певице, как Моник Лерак[495]. Даже риторика антиамериканизма, которая в конце десятилетия помогла «подогревать» национализм канадцев, была по большей части заимствована из протестов против Вьетнамской войны в самих Соединенных Штатах. Эта война и ее влияние на американскую экономику и политику помогли канадцам ощутить самодовольную отстраненность от своего соседа. Не многих волновало то, что знаменитые зеленые береты для одноименных подразделений спецназа США производились в Квебеке. Процветание, частично зависящее от американских военных закупок, принесло Канаде дополнительное ощущение благополучия. Несмотря на его оскорбительные, неверные оценки бюджета 1963 г. и выборов 1965 г., Уолтер Гордон получил разрешение премьер-министра начать новое исследование американского преобладания в экономике Канады. Итоговый доклад Мелвилла Г. Уоткинса[496] с его статистическими данными, подтверждающими поголовную американизацию в 1970-х гг., вдохновлял руководителей и Либеральной партии, и НДП.
Как всегда в Канаде, движению за либерализацию приходилось подпитывать не один национализм, а два. Стоило канадцам заявить о своем праве на запоздалую независимость, как им тут же вторили квебекцы. В эру либерализации оказались упразднены прежние стражи национализма — Церковь, уровень рождаемости, ярый консерватизм. Но возникли новые. Почему молодые квебекцы, тысячами хлынувшие во вновь открытые и расширявшиеся колледжи и университеты, обязаны владеть английским языком просто ради того, чтобы получить работу в Оттаве или даже в офисе какой-нибудь корпорации в собственной провинции? Десять лет «Тихой революции» наводили на мысль, что квебекцы способны достичь всего, если не подходить к ним со стандартами Конфедерации. Если канадцев воодушевляло бесконечное процветание и возбуждала их культурная креативность, это же относилось и к квебекцам, и даже в большей степени, поскольку в более компактной франкоязычной культуре процветающее в Квебеке сообщество писателей, певцов и художников имело куда большее значение.
Национализм, как канадский, так и квебекский, являлся вызовом для политических деятелей Оттавы и города Квебека. В Оттаве политические деятели хотя бы менялись. В 1965 г. в ходе выборов либералам удалось укрепить свои позиции на квебекском направлении тремя сильными фигурами. Если была потребность в таких людях, как профсоюзный лидер Жан Маршан и редактор газеты «Ля Пресс» («La Presse») Жерар Пеллетье, то третий — Пьер Эллиот Трюдо, еще недавно поддерживавший НДП, — был принят только по настоянию Маршана. Через несколько месяцев жесткий ум и пропагандистский талант Трюдо сделали его звездой этого трио. К концу 1967 г. в качестве министра юстиции он вынудил парламент провести реформы, касающиеся разводов, абортов, прав гомосексуалистов, т. е. решить все те вопросы, которые министры-католики из Квебека раньше даже не рассматривали. «Государству, — заявил Трюдо, — не место в спальне своих граждан». Трудно найти высказывание, более точно отражавшее ценности поколения освобождения.
В сентябре 1967 г. консерваторы смогли сместить Джона Джорджа Дифенбейкера с поста лидера. Вместо него был избран деятельный премьер-министр Новой Шотландии Роберт Стэнфилд, что сразу привело к резкому всплеску положительных отзывов о партии в опросах общественного мнения. Усилия полудюжины либералов, интриговавших в пользу Пирсона, не были поддержаны народом. В феврале 1968 г., ободренный своими успехами в год проведения Экспо-67, квебекский премьер Даниэль Джонсон-старший с прекрасным настроением и новыми требованиями присоединился к федерально-провинциальной телеконференции, хорошо показанной по телевидению. Трюдо, как министр юстиции, был на стороне Пирсона. И вот тут впервые на памяти канадцев федеральный министр экспрессивно и грубовато возразил Квебеку на французском языке. Возможно, по утверждению наблюдателей, результатом стала ничья. Но большинство-то канадцев увидели совсем не это.
Началась кампания за избрание Пьера Эллиота Трюдо новым лидером. Уставшие от правления двух одноязычных премьеров подряд, квебекцы одобрили единственного франкоговорящего кандидата. Пирсон и сам согласился с принципом чередования франко- и англоязычных руководителей своей партии. Канадцы, независимо от членства в Либеральной партии, восприняли Трюдо как человека, который разрушил стереотипы политического лидерства. Его победа на съезде Либеральной партии отнюдь не была предрешенной, а вот триумф на следующих выборах был таковым. За несколько теплых весенних месяцев 1968 г. Трюдо обобщил мечты, достижения и иллюзии эры освобождения. Запомнились лишь несколько обещаний Трюдо — «больше никакой бесплатной дряни» да лозунг о «Справедливом обществе». К его словам мало кто прислушивался. Впрочем, канадцы тепло относились к его дерзкому, вызывающему поведению на партийных съездах, к элегантности его манер и невозмутимости под градом насмешек и камней во время акции сепаратистов на уставленной телекамерами площади в Монреале. Двадцать пятого июня на волне всеобщей «трюдомании» его партия получила в палате общин абсолютное большинство (в котором канадцы отказывали Пирсону): 155 мест достались либералам, 77 — консерваторам Стэнфилда. Возмущенные консерваторы Дифенбейкера на Западе помогли Томми Дугласу из НДП завоевать 22 места. Эра освобождения пришла в Оттаву? Или она закончилась?