и толпа реальных или считавшихся таковыми экспертов, как независимых, так и настроенных предвзято. В то время как канадская экономика переживала худшие с 1930-х гг. времена, правительство, оппозиция и заезжие британские парламентарии, плохо понимающие, куда они попали, яростно спорили друг с другом по вопросам, которые большинству канадцев казались малопонятными или не относившимися к делу. Провинции апеллировали к судам. Духовенство, феминистки, аборигенные лидеры, инвалиды и представители других групп боролись за свой особый статус в нарождающейся конституции. Несогласные премьеры встретились в Ванкувере, чтобы разработать собственную комплексную формулу поправок, согласно которой ни одна из провинций не имела бы права вето. Ее одобрил даже Рене Левек, уверенный, что Ванкуверская хартия все равно останется только на бумаге. В Оттаве дебаты о конституции парализовали работу парламента.
В сентябре 1981 г. Верховный суд Канады вынес решение о законности инициативы Трюдо: большинство судей согласились с тем, что демарш правительства был законным, однако противоречил традициям. Поскольку патриацию раньше не проводили, а значит, и традиции на этот счет никакой не было, то, как корректно заявил своим коллегам верховный судья Бора Ласкин, данный вердикт — полная ерунда. Однако это решение вынудило Трюдо еще раз попытаться достичь консенсуса. Премьеры опять съехались в Оттаву на новую, но, казалось, такую же бесплодную встречу. И тогда в ночь с 4 на 5 ноября 1981 г. Кретьен, Романов и генеральный прокурор Онтарио Рой Макмёртри совместными усилиями все-таки договорились о компромиссе. В предложенную Трюдо Хартию прав и свобод вносился ванкуверский вариант формулы поправок. Премьер-министров разбудили и срочно вызвали в здание старого железнодорожного вокзала, служившее в Оттаве конференц-центром, — всех, кроме Левека, крепко спавшего на другом берегу реки в Халле (теперь Гатино). Когда он проснулся, дело было уже сделано. Ночной компромисс, приукрашенный пунктами о провинциальном контроле над ресурсами, разделении налоговых доходов и другими мелкими изменениями в предметах федерально-провинциальных споров, стал конституционным документом. Историческое право вето Квебека, которым беспечно пожертвовали в Ванкувере, ушло в прошлое. То же самое случилось и со многими положениями, за которые боролись женщины и аборигенное население. Правда, после дальнейшего бешеного лоббирования гендерное равноправие и весьма туманные обязательства перед индейцами были восстановлены, а право вето Квебека — нет. Холодным дождливым днем 17 апреля 1982 г. королева Елизавета II санкционировала Конституционный акт[526], который читали лишь немногие канадцы, а понимали и того меньше. Пьер Эллиот Трюдо оставил свой след в истории. Новое широкое влияние приобрели адвокаты и судьи, способные толковать напыщенные фразы Акта и Хартии прав и свобод. Теперь только время могло показать, сколько власти осталось у избираемых членов парламента и провинциальных законодательных органов.
Конец достатка?
Оглядываясь назад, начинаешь думать, что после патриации конституции Пьеру Эллиоту Трюдо следовало бы уйти в отставку. Результат Квебекского референдума сделал его присутствие уже необязательным. Принятие Конституционного акта обеспечило ему такое место в истории, которое он не смог бы заслужить ничем другим за всю свою долгую политическую карьеру. Эра освобождения, олицетворением которой он когда-то служил, переродилась в эгоистичный консерватизм. Кроме того, к 1982 г. Канада завязла в экономическом кризисе, в котором Трюдо проявил себя не самым лучшим образом.
Стагфляция 1970-х гг. подорвала послевоенную веру в правительство как умелого «хозяйственника». Начиная с 1978 г. средний реальный доход в Канаде начал уменьшаться. Это явление не было столь заметно, поскольку одновременно выросло число семей с обоими работающими супругами и соответственно с двойным доходом. Однако по мере того как увеличивался процент разводов, таких семей становилось все меньше, а понятие «мать-одиночка» стало практически синонимом бедности. В США реформизм в стиле Нового курса потерял популярность даже среди демократов задолго до того, как в 1980 г. президентом был избран Рональд Рейган. В 1979 г. британские избиратели выбрали самое бескомпромиссное с 1920-х гг. консервативное правительство. Американцы последовали их примеру[527].
В Канаде сочетание тревог и личных интересов также остудило либеральный оптимизм послевоенных лет. Дети, родившиеся во время беби-бума, выросли и превратились в «большое поколение» эгоистичных потребителей. Поддержание хорошей физической формы и здоровья превратилось в индустрию. От того, что общественное мнение выступило против курения, пострадали производители сигарет и выращивавшие табак фермеры. Потребители среднего возраста переключились на вино и экзотические сорта пива. Садиться за руль под хмельком стало позорным. Сторонники и противники абортов отстаивали свои позиции без жалости или снисхождения к противнику. Консерваторы требовали ужесточить школьные программы и экзамены, обуздать радикальные убеждения и (безуспешно) вернуть смертную казнь, которую Канада отменила в 1964 г. Феминистки спорили, что важнее — порнография или полная свобода слова. Студенты в 1980-х гг. поддерживали консервативные идеи, боролись за хорошие оценки и выбирали программы обучения, ориентированные на карьеру. Опросы общественного мнения показывали, что своим злейшим врагом канадцы считали «Большое правительство»[528], не намного лучше относясь и к «Большим профсоюзам». Одна из немногих успешных правительственных инициатив 1970-х гг. распространилась по Канаде в 1980-е гг. Лотереи, запущенные как «добровольный налог» Жаном Драпо, которому нужно было откуда-то брать деньги для своих олимпийских амбиций, создали «мгновенных» миллионеров и «карманный» политический капитал для провинциальных правительств. Послевоенная вера в то, что усердный труд вкупе с экономическим ростом способны исполнить любую разумную мечту, переросла в молитвы об удаче в общенациональном «Лото 6 из 49» и выигрыше в 10 млн долл. и больше.
В Квебеке результаты референдума 1980 г., казалось, похоронили национализм. Когда после поражения на переговорах о конституции Левек во всеуслышание сокрушался по поводу предательства, насмешек ему перепадало ничуть не меньше, чем сочувствия. В действительности сепаратистскую идею подорвал его же собственный языковой закон № 101. Кого могло тревожить преобладание английского языка, когда сам язык практически исчез из поля зрения, а рабочее место отъезжающего англоговорящего жителя мог занять любой честолюбивый франкоговорящий квебекец? Языком делового общения в Монреале стал французский, а вот идеология администрации осталась такой же консервативной. Приняв секуляризм и демократический социализм, лидеры общественного мнения Квебека теперь утверждали, что обрели вкус к бизнесу. Сама КП все больше напоминала старый Национальный союз. Снова придя к власти в 1981 г., после того как квебекцы опять забаллотировали либералов, на сей раз во главе с нехаризматичным Клодом Райяном; эта партия отреагировала на экономический спад, лишив государственных служащих щедрого повышения заработной платы, которым привлекла их перед референдумом. Учителям и чиновникам, некогда составлявшим активное ядро сепаратистского движения, не приходилось ждать поблажек от либералов.
В Оттаве, наоборот, переизбрали либералов, которые поначалу не обращали внимания на правый уклон. Сами они возлагали ответственность за поражение партии в 1979 г. на монетаризм правительства и сокращение социальных программ. Пока Трюдо со своими конституционными планами настойчиво шел к цели, его коллеги пытались выполнить предвыборные обещания о налоговой реформе и «внутриканадской» энергетической политике. Министр финансов Аллан Мак-Икен использовал свой первый бюджет для того, чтобы заблокировать длинный список прежде неприкосновенных лазеек в налоговом законодательстве. К грубым ошибкам Джо Кларка можно отнести угрозу закрыть «Петро-Кэнэда» — нефтяную компанию, принадлежащую правительству. У избирателей на Востоке страны популярностью пользовалось любое контролируемое канадцами предприятие, которое могло бы защитить их от арабов, Альберты и компании «Эссо». Когда в конце 1981 г. Трюдо объявил о начале реализации Национальной энергетической программы (НЭП), «Петро-Кэнэда» стала лидером в гонке за удержание предприятий отрасли в канадской собственности, самостоятельность и отмену налоговых льгот, которые ранее пополняли казну нефтяных компаний. Правительство намеревалось само финансировать разработку шельфовых месторождений на всем протяжении от моря Бофорта до нефтяного поля Иберния, расположенного к юго-востоку от Ньюфаундленда, одновременно участвуя в разведке новых залежей.
Десятью годами ранее и налоговая реформа, и НЭП, возможно, могли бы иметь успех, но в 1981 г. они вызвали взрыв возмущения на Западе страны, а также среди влиятельных бизнесменов. После целой серии яростных нападок правительство поспешно вернуло большинство отмененных налоговых лазеек и забыло о реформе. Однако с НЭП Оттава сохраняла твердость. Ожидая обвала цен на нефть, после того как в 1979 г. они выросли втрое, премьер Альберты Питер Лоухид закрыл два гигантских проекта по разработке нефтеносных песков и вдвое сократил поставки нефти и нефтепродуктов в Восточную Канаду. К осени 1982 г. Оттава все же договорилась с Эдмонтоном, хотя интересы нефтяных компаний не были приняты в расчет. Тогда их руководители закрыли инвестиционные программы, перевели свои капиталы в США, где при Рейгане им обеспечивались более благоприятные условия, и напомнили Вашингтону о том, как дурно обошлись с ними в Канаде. Из сотен канадских компаний, возникших или разросшихся на волне нефтяного бума, одни вообще закрылись, а другие перенесли свои буровые установки на юг в надежде на американский бизнес. Соблазнившись рассказами о богатствах Альберты, туда широким потоком хлынули рабочие с Востока Канады, но вскоре они развернулись и отправились назад. Другие остались, чтобы присоединиться к армии местных безработных. В 1979 г. Альберта гордилась практически полной занятостью населения — 96,3 %. К 1983 г. работу искал уже каждый десятый трудоспособный житель провинции. Западный бум закончился. Обозленные жители Альберты знали, кого в этом винить.