Численность и активность этой торговой буржуазии всегда сдерживались теми ограничениями, которые налагались на экономическую жизнь колонии. Контроль над важнейшей статьей канадского экспорта — пушниной — в конечном счете принадлежал Вест-Индской компании, чисто французской монополии, которая закупала и перевозила на кораблях ежегодную квоту мехов. С тех пор как торговые дома метрополии стали господствовать во всех трансатлантических перевозках в город Квебек и из него, лишь немногие местные агенты обрабатывали большую часть отправленных в колонию грузов. Для горожан купцы могли быть лавочниками и предлагать отдельные виды коммерческих услуг. Однако поскольку большинство колонистов было фермерами, имевшими натуральное хозяйство, возможностей диверсифицировать предпринимательскую деятельность было немного.
Наибольшими коммерческими ограничениями подвергался Монреаль. За отсутствием других видов предпринимательства, кроме мехоторговли, монреальские купеческие семейства, например Гамелены, занялись организацией партий вояжёров и расширением зоны их деятельности. Именно Гамелены финансировали большую часть экспедиций Ла Верандри на Запад и вызвали его в суд, когда тот не смог выплатить им долг. Наилучшие коммерческие возможности имелись у Луисбура. Его прибрежное положение, разнообразные торговые связи и активное участие в добыче трески позволяли городу интенсивно торговать, вести рыболовный промысел и развивать судоходство. Купцы Квебека также выиграли от развития коммерции в XVIII в. и от роста экспорта пшеницы и леса. В 1720–1740 гг. в окрестностях Квебека было построено 200 кораблей; местные предприниматели начали использовать их для доставки грузов на Иль-Руайяль и на принадлежавшие Франции острова в Карибском море. С ростом судоходства по реке и по заливу Св. Лаврентия некоторые квебекские купцы стали вкладывать средства в рыбацкие селения и мехоторговые фактории, расположенные на полуострове Гаспе и вдоль северного побережья залива Св. Лаврентия вплоть до полуострова Лабрадор. Одним из наиболее активных предпринимателей там была МариАнн Барбель, вдова Форнель. Родив 14 детей и овдовев в 1745 г., она превратила доли супруга в торговых и рыболовецких предприятиях на северном побережье в процветающий бизнес, а затем вложила полученную прибыль в недвижимость в Квебеке и, отойдя от дел, дожила в комфорте до девяноста лет.
Другими словами, в колонии постепенно создавался коммерческий климат и вырастали талантливые предприниматели, способные воспользоваться любыми благоприятными обстоятельствами, складывавшимися в Новой Франции. Однако канадские купцы работали под двойным гнетом. Подчинение торговли пушниной контролю со стороны метрополии и трудности с поиском других выгодных предприятий для маленькой изолированной колонии оставляли ее жителям очень узкую сферу коммерческой деятельности. Одновременно местная аристократия, пользуясь всеми выгодами своего положения, очень крепко держала в руках рычаги власти, которые в ином случае могли бы поддерживать класс коммерсантов. По всей видимости, Новая Франция создала купеческое сообщество, размеры и влиятельность которого определялись условиями самой колонии, но бросить вызов господству аристократической элиты оно никогда не имело возможности.
В городах Новой Франции проживали также ремесленники и прислуга. Ядро сообщества ремесленников составляли представители «практичных» профессий — строители, плотники, столяры-мебельщики, кузнецы. Были здесь и мясники, и пекари, и хозяева гостиниц, и поставщики предметов роскоши для элиты, а именно изготовители париков, швеи и портные. Постепенно появлялись и немногочисленные отрасли производства. В 1730-х гг. на реке Сен-Морис недалеко от города Труа-Ривьер был построен железоделательный завод, разоривший своих создателей, но он продолжал работать с помощью королевских субсидий, производя значительное количество железных печей и лемехов для плуга. В последние годы существования колонии появились также гончарные и другие мастерские. Самые значительные из них были связаны со строительством кораблей в Квебеке, требовавшим большого количества плотников, бочаров и иных ремесленников. Почти все ремесленники колониальных времен трудились в маленьких семейных мастерских, состоявших из самого мастера, его жены и одного-двух учеников, которые чаще всего были сыновьями других городских ремесленников. Как и в купеческом сословии, жены и дочери ремесленников могли играть активную роль в семейном предприятии и приносить существенный доход. Жены ремесленников часто содержали маленькие таверны, шили одежду на продажу, помогали торговать в лавке и вели семейные деловые книги.
Несмотря на большие социальные различия между ними, дворяне, купцы и ремесленники жили близко друг от друга в плотно населенных городах. В домах каждого из этих трех сословий имелась прислуга. Некоторые слуги-мужчины нанимались во Франции, но женщины значительно превосходили их числом. Большинство из них были местными уроженками, а работа в качестве домашней прислуги рассматривалась в сообществе как способ оказать материальную поддержку девушкам, оказавшимся в сложном положении. В 1740-е гг. больше половины слуг в городе Квебек являлись сиротами или детьми из обедневших колониальных семейств.
Попадая в более благополучные домохозяйства в юном возрасте, эти молодые служанки воспитывались и кормились в обмен на их работу, до тех пор пока (как было написано в некоторых договорах) они «не выйдут замуж или не будут как-то иначе материально обеспечены».
Среди домашней прислуги в городах имелись также рабы. Рабство было узаконено в Новой Франции со времен Самюэля де Шамплена, и в 1750-х гг. здесь трудились около 3,6 тыс. рабов. Некоторые из них были чернокожими выходцами из Африки, но завезенными с плантаций, расположенных на островах Карибского моря. Еще больше было индейских мужчин и женщин, взятых в плен французами из Новой Франции и их союзниками-туземцами. Аристократы, по-видимому, предпочитали таких рабов, которых называли «panis» от названия индейского племени пауни (Pawnee), хотя они были из разных племен, даже из инуитов. Считалось, что такие рабы выглядят экзотично и колоритно. В Канаде рабство никогда не имело того экономического значения, которое оно приобрело в южных плантационных колониях. Большинство рабов приобретались только как домашняя прислуга. Некоторым рабам разрешали обзаводиться семьями, а небольшому числу даровали свободу, но в целом их жизнь была трудной и недолгой. Матьё Левейе, например, болел в течение всего десятилетия, которое он провел в городе Квебеке, куда его привезли для того, чтобы он исполнял постыдную роль палача; там он и умер, едва достигнув тридцати лет. Кончина монреальской рабыни Мари-Жозеф-Анжелик была зрелищнее: она была казнена за поджог, в результате которого в 1734 г. сгорело почти 50 домов. В том же году Киала из племени фоксов был отправлен на рабовладельческую плантацию на остров Мартиника в качестве наказания за то, что возглавил сопротивление своего племени французам и их союзникам на Северо-Западе.
По сравнению с европейскими городами того времени города Новой Франции были слишком малы для проживания большого числа бедняков. Не имея развитых отраслей промышленности, они никогда не притягивали к себе сельскую бедноту. Мало чем отличалась от городского низшего класса солдатская масса из рот морской пехоты, расквартированных по городам. Рекрутированные во Франции для службы в Новой Франции «по воле короля», т. е. на неопределенных условиях солдаты проживали вместе с горожанами и соседствовали с фермерами. В мирное время они могли наняться в качестве работников, и те, кто привыкал к местным условиям, могли попытаться уволиться с воинской службы, чтобы жениться и поселиться в колонии. Тем не менее присутствие нескольких сотен молодых одиноких мужчин, не особенно стесненных строгой военной дисциплиной, могло легко стать опасным. Солдаты совершали в городах большинство мелких краж и порой учиняли пьяные дебоши. С ростом численности вооруженных сил число незаконнорожденных детей в тех районах, где стояли войска, резко возрастало.
При сравнении с сельскими сообществами города Новой Франции выглядят едва ли не другими мирами. Торговля, медицина, ремесла и образование — все было собрано в городах. Королевский суд редко функционировал вне городской черты (хотя сеньоры имели право выступать в качестве судей и порой рассматривали в собственных судах дела своих держателей). Крупные города являлись также центрами искусства. Аристократия, хотя и не блиставшая культурой, поощряла труды ювелиров, портретистов и других художников, оставивших отдельные произведения очень высокого художественного уровня. Ювелиры также извлекали пользу из дипломатических сношений с индейцами, поскольку «торговое серебро», производившееся в колониях, часто преподносилось в качестве даров племенным вождям как знак дружбы и союза. Самым важным покровителем наук и искусств была Церковь. Она обладала не только почти полной монополией на образование, науку и знания, но также приобретала значительное количество художественных произведений на религиозные темы. Большая часть живописных и скульптурных работ в Новой Франции принадлежала к произведениям религиозного искусства, включавшим изображения святых, богослужебную живопись ex voto[152], украшения и церковную утварь для храмов и монастырей. Почти исключительно для церкви создавалась и серьезная музыка, в особенности органная и хоровая. Марк Лескарбо, один из соратников Самюэля де Шамплена в Акадии, поставил в 1606 г. в Пор-Руайяле пьесу собственного сочинения «Театр Нептуна» («Le Thèâ tre de Neptune»), а в 1690-е гг. епископ Сен-Валье выразил недовольство тем, что в городе Квебеке сыграли комедию Мольера «Тартюф». Однако литературой, а тем более беллетристикой в колонии интересовались мало, и здесь никогда не было собственного печатного станка. Большую часть библиотек даже обеспеченных колонистов составляла религиозная литература, а также справочники делового, научного или географического характера. Все это позволяет прийти к выводу, что сфера художественных и интеллектуальных интересов жителей Новой Франции была ограниченной, традиционной и соответствовала устойчивым вкусам правящей элиты и духовенства.