Это беспокойство лишь подтвердилось последними судорогами восстаний 1837 г., справедливость этого беспокойства. Уильям Лайон Маккензи, бежавший из Торонто, был с энтузиазмом принят в Буффало. В северных штатах он вместе с другими беглецами быстро нашел поддержку, которая позволила им организовать серию пограничных налетов, чтобы вызвать страх и неуверенность в британских колониях. В 1838 г. часть мятежников создала тайное общество, называвшееся «Ложи охотников», с целью освобождения Верхней Канады от «британского рабства»; они организовали несколько небольших вторжений туда. В «Ложах» быстро стали доминировать американцы. По некоторым оценкам, численность тайного общества превысила 40 тыс. человек. Среди его наиболее дерзких попыток дестабилизировать отношения между Британией и Соединенными Штатами были сожжение парохода «Сэр Роберт Пиль» в районе архипелага «Тысяча островов»[208] и взрыв памятника Айзеку Броку на Куинстонских высотах в 1840 г. Хотя Л.-Ж. Папино отказался поддержать также пограничные рейды в Нижнюю Канаду и первый налет 6 февраля 1838 г. окончился унизительным провалом, лидеры мятежников создали в самой колонии впечатляющую подпольную организацию «Братья-охотники» («Les frères chasseurs»). В последние месяцы 1838 г. несколько тысяч инсургентов подняли второе восстание. Оно было быстро подавлено, но горькие воспоминания о событиях 1837–1838 гг. еще долго сохранялись в памяти и французов, и англичан.
Знаменательно, что постоянные уговоры американцев сбросить тиранию и гнет Британии никогда не казались канадцам очень убедительными. В 1760–1840 гг. британские колонии были неразрывно связаны со страной-матерью не только узами чувств и финансовой зависимости, но также единой системой управления и торговыми отношениями. Не считая франкоканадцев, большинство населения колоний имели корни в Британии; значительное их число прибыло на север — на британскую территорию — из Соединенных Штатов после Американской революции. По меркам того времени суммы, расходуемые Британией на колонии, были огромными. Год за годом эти расходы на военное строительство и на содержание войск вливались в денежный оборот колоний. В частности, войска потребляли так много канадской пшеницы, что купец Ричард Картрайт заявил в 1792 г.: «До тех пор пока британское правительство будет считать, что оно поступает правильно, нанимая людей и отправляя их сюда поедать нашу муку, наши дела будут идти превосходно».
Заселение провинций: случайность и катастрофа
Для тех, кто переселялся в колонии, процесс освоения земли и «отвоевания» ее у дикой природы принимал эпический размах. Колониальные сообщества образовывались в процессе борьбы за выживание в новой окружающей среде. Экономика колоний и расширение ее границ зависели как от труда мужчин и женщин, так и от местных ресурсов. Когда верховный судья Нижней Канады Уильям Смит написал в 1787 г., что «люди, а не деревья составляют богатство страны», он создал базовое уравнение: народ есть власть и процветание. Численность населения являлась мерой успеха и прогресса. Пользуясь этой простой шкалой, можно увидеть замечательный рост населения в 1760–1840 гг. Число поселенцев-европейцев — в колониях считали только их — выросло в 16 раз; к 1841 г. в Британской Северной Америке проживало более 1,5 млн человек неаборигенного населения. Численность индейцев уменьшилась за эти же 80 лет в 10 раз.
В 1760–1800 гг. иммиграция на территорию Британской Северной Америки носила произвольный характер. У Британии не было ясного плана по заселению своих заокеанских территорий. Английский парламент, убежденный в том, что эмиграция подорвет мощь нации, по большому счету выступал против переселения британцев в колонии. Поэтому британские чиновники, стремясь обеспечить безопасность населенной католиками-акадийцами Новой Шотландии после основания Галифакса в 1749 г., поощряли заселение ее «иностранными протестантами», приезжавшими в основном из долины реки Рейн. Думая о защите колоний безопасности, они также приглашали оставаться там тех солдат, чьи полки в Америке оказывались расформированными, предлагая им земельные наделы. Но в течение пятнадцати лет после 1760 г. было принято считать, что Канада и Новая Шотландия будут заселены первопроходцами, которые сами начнут продвигаться на север с территории уже сложившихся колоний Британской Северной Америки. Прокламации, в которых сообщалось о наличии свободной земли в обеих этих колониях, предназначались для жителей Массачусетса, Коннектикута, Пенсильвании и Нью-Йорка. Однако только Новая Шотландия привлекла значительное число переселенцев — и лишь в тот промежуток времени, когда было запрещено селиться к западу от Аппалачей. Поселенцев и мехоторговцев привлекали Квебек и Монреаль, но этих людей было мало. Губернатор колонии Квебек Гай Карлтон писал, что немногочисленные мигранты «предпочтут длинные, неприветливые зимы Канады более жизнерадостному климату и более плодородным землям южных провинций Его Величества»; разве что в случае «катастрофы, о которой не хотелось бы и думать», колония останется территорией франкоканадцев.
Часть мигрантов пересекла Атлантический океан по собственной воле. В 1770-е гг. примерно 1 тыс. человек решились оставить свои фермы в Йоркшире, где росла арендная плата, и поселиться в имении Майкла Франклина — крупнейшего чиновника Новой Шотландии. Десятилетием ранее энергичный, умевший убеждать людей земельный спекулянт Александр Макнатт привез в свои огромные угодья в Новой Шотландии 600 ирландцев. Однако власти сразу оценили «опасность для Ирландии потери такого количества населения», и подобная практика была тотчас же запрещена. Тем не менее, игнорируя правила, ирландцы регулярно продолжали проникать на остров Ньюфаундленд вместе с рыбаками, а с 1770-х гг. в Канаду стали перемещаться небольшие группы шотландцев из Хайленда[209], заселяя земли по берегам залива Св. Лаврентия.
Куда более значительными оказались потоки миграции, вызванные событиями Американской революции. В 1783–1784 гг. большое число военнослужащих и гражданских беженцев, сохранивших во время революции верность британской Короне, покинули штаты, только что объявившие о своей независимости, и перебрались в Британскую Северную Америку. Примерно 35 тыс. этих лоялистов оказалось в Новой Шотландии, а около 9 тыс. — в Квебеке. Влияние этого потока оказалось огромным. Население полуострова Новая Шотландия сразу выросло вдвое; к северу от залива Фанди, где еще в 1780 г. проживало менее 1,75 тыс. человек европейского происхождения, спустя всего несколько лет 14–15 тыс. лоялистов господствовали в новой колонии Нью-Брансуик. Вероятно, еще 1 тыс. лоялистов осела на все еще малонаселенных островах Сент-Джон (после 1798 г. переименованный в остров Принца Эдуарда) и Кейп-Бретон (который в 1784 г. обрел статус отдельной колонии и оставался таковой вплоть до 1820 г.). Что касается внутренних районов, то примерно 7 тыс. лоялистов заняли практически пустовавшие до этого земли в верхней части озера Эри, на Ниагарском полуострове[210], вокруг залива Куинт и вдоль северного побережья залива Св. Лаврентия. Еще 1–2 тыс. лоялистов расселились в устье реки Ришельё, рядом с озером Сент-Франсис и в нижнем течении реки Оттава.
Как группа лоялисты имели друг с другом мало общего, кроме опыта переселения с обжитых мест. Военные и гражданские, чернокожие, белые и ирокезы, образованные и неграмотные, богатые и бедные, они были потомками первых колонистов и недавних переселенцев, проживавшими прежде во всех бывших тринадцати колониях Британии и представлявшими все социальные слои колониальных обществ. И хотя в сложившейся мифологии принадлежность к лоялистам обычно ассоциируется с обладателями гарвардских дипломов, бывшими владельцами брошенных плантаций, богачами и чиновниками высокого ранга, обладающими родословной, восходящей к пассажирам «Мэйфлауэра»[211], таких среди лоялистов, несомненно, было меньшинство. Большинство же составляли обычные люди: владельцы небольших ферм, ремесленники, наемные работники, мастеровые, и члены их семей. Среди приехавших в Новую Шотландию, было около 3 тыс. чернокожих, в основном беглых рабов. Они селились отдельно от белых неподалеку от Шелбурна, Дигби, Шедабукту, а также в Галифаксе. Их надежды обрести самостоятельность редко воплощались в реальность, и в 1792 г. почти 1,2 тыс. чернокожих из Новой Шотландии отправились в Сьерра-Леоне[212]. Среди тех, кто двинулся на территорию к северу от Великих озер, было и почти 2 тыс. индейцев, в основном ирокезы из Ирокезской конфедерации (Конфедерации шести племен), которых вел вождь племени мохоук Джозеф Брант. За их лояльность британской Короне и за понесенные в войну потери им были дарованы земли на реке Гранд-Ривер.
Несмотря на патетические заявления лоялистов насчет верности, такие как, например, эпитафия на могиле Томаса Гилберта в Гейджтауне (Нью-Брансуик): «Он был известен преданностью своему Королю в 1775 г.», не многие из них являлись доктринерами. Захваченные борьбой, расколовшей все сообщества пополам, многие лоялисты посчитали, что мятежным вигам не удастся одержать верх над властью Британии. Другие вообще выбрали «лоялистскую» позицию под влиянием тех решений, которые приняли их друзья (или враги). Как показала жизнь, они сделали неверную ставку и поэтому, проиграв, должны были уйти. Были и такие, кто пришел на север просто потому, что там раздавали землю и продовольствие. Губернатор Новой Шотландии Джон Парр был определенно прав, когда заявил, что «большинство из тех», кто прибыл в Шелбурн — главный распределительный пункт, «были не так уж озабочены лояльностью — это было слово, из которого они просто извлекали выгоду».
Вне зависимости от причин переезда на новых ме