Таким образом, находившиеся на большом расстоянии друг от друга, изолированные поселения Ньюфаундленда начали принимать ту форму, которая стала для них типичной в XIX и XX вв. По сути, их социальная структура упрощалась, по мере того как стирались статусные и профессиональные различия между поселенцами. Постепенно и парадоксальным образом их общество становилось более эгалитарным, в то время как связанная с современной эпохой специализация начала видоизменять мир за пределами острова. Жизнь в островных селениях, черпавших свои ресурсы с узкой прибрежной полоски земли и из моря и концентрировавшихся вокруг семей, тесно связанных кровными и брачными узами, носила в высшей степени локальный, сугубо традиционный характер. Каждая семья напрягала все свои силы, занимаясь в течение всего года великим множеством дел. И каждый член такого домохозяйства овладевал широким набором навыков, занимаясь поочередно починкой сетей, стрижкой овец, заготовкой рыбы и укладыванием в бочки свинины. В горячие периоды года все семейство трудилось сообща, но в целом существовало четкое деление на мужские и женские виды работ. Мужчины ловили рыбу, рубили лес, выполняли тяжелую работу на полях, охотились, занимались трапперством. Еще они чинили сети и ремонтировали лодки. Женщины отвечали за огороды, коров и домашнюю птицу. Они копали картофель, собирали ягоды, помогали коптить рыбу и заготавливать сено. На них лежала также вся домашняя работа. Такая напряженная деятельность по заведенному порядку позволяла иметь средства к существованию, но не более того. Жилища были скромными. Многие дома, по словам очевидца, посетившего залив Тринити-Бей в 1819 г., «имели только один этаж»; хотя лучшие из них были обшиты досками; абсолютное большинство «было построено из кругляка, неотесанного и неровного как снаружи, так и изнутри», и они имели «только один очаг в очень больших кухнях». Материальных благ было мало, и любое падение цены на рыбу или сокращение уловов, скорее всего, вызывало «ужасающую нищету и невзгоды». После суровых зим, низких уловов и малорезультативной охоты на тюленей в 1816–1817 гг. священник-методист Джордж Кьюбит писал из Сент-Джонса о том, что «Мятеж и Голод дышат нам в лицо в течение всей нынешней зимы. Я боюсь, сэр, что Ньюфаундленд почти погиб».
Рыбный промысел в заливе Св. Лаврентия сталкивался с похожими трудностями. Он также носил комплексный характер и был сконцентрирован в портах от Паспебиака (Paspеbiac) в заливе Шалёр до Аришата (АпсЬаТ) и Шетикама (СЬеНсатр) на острове Кейп-Бретон, и в нем тоже принимали участие «мигранты» с островов в проливе Ла-Манш, опытные работники береговых баз из Квебека, ангаже (сервенты) и местные «действующие рыбаки», обладавшие собственными лодками. Как и на Ньюфаундленде, главными действующими лицами промысла были «индивидуалы», потому что на своих лодках они быстро оказывались в тех местах, где ловилась рыба. Однако они зависели от купцов, доставлявших их улов на далекие рынки. Рыбаки почти всегда нуждались в снастях и той провизии, которую не могли обеспечить сами; не имея свободного капитала, они были не защищены от нестабильности в отрасли. Плохой ход рыбы, необычно сложные погодные условия (мешавшие сушить рыбу должным образом, и потому получалась «скверная сушка») и колебания цен на рынке — все эти трудности регулярно заботили жителей этого побережья. Авансом снабжая таких рыбаков всем необходимым в счет осенних поставок рыбы, купцы устанавливали определенный контроль над промыслом, которым, как известно, было трудно управлять из-за его территориальной рассредоточенности и непредсказуемости. При этом купцы определенным образом рисковали: рыбаки могли скрыться; в плохие сезоны уловы могли не покрывать авансы. Поэтому купцы зорко следили как за ценовой разницей, так и за человеческими качествами «своих» рыбаков. Однако, говоря серьезно, долги и финансовая зависимость были общим уделом рыбаков, большинство которых рассчитывали на кредиты. Отвечая на свой собственный вопрос: «Кто видел хотя бы одного процветающего Рыбака?» — лоялист Уильям Пейн откровенно описывал людей, живших этим тяжелым промыслом, как «неизменно <…>бедных и нуждающихся».
Где бы ни функционировала эта система авансового кредитования с оплатой натуральным продуктом — на острове Ньюфаундленд, в заливе Св. Лаврентия или на южном побережье Новой Шотландии, она приносила семьям рыбаков мизерные — если вообще приносила — наличные деньги. Они покупали мало товаров, относившихся к предметам роскоши и вообще старались покупать как можно меньше. Из привозных товаров они приобретали, например, мелассу[225] или железо. Фактически не имелось стимулов для развития местного производства, и рыбацкие поселки не нуждались в дорогах и не стремились возделывать землю во внутренних районах. Здесь строили только корабли и лодки, но масштабы этого судостроения, равно как его возможности обеспечивать занятость населения, были небольшими. Кроме того, целый ряд факторов — продолжающаяся зависимость от привозных продуктов питания, бедные кислые почвы, поздняя с туманами весна и потребность самого рыбного промысла в рабочих руках в летний период — сдерживали развитие местного земледелия. Во всех рыбацких районах к нему относились лишь как к дополнительному средству к существованию. И это при том, что основные доходы от рыболовного промысла концентрировались в центрах, контролировавших отрасль, — на острове Джерси в далеком проливе Ла-Манш, в портах Сент-Джонс и Галифакс, тогда как каторжная работа рыбаков обеспечивала лишь скудное повседневное существование их семьям, жившим на изрезанных берегах Атлантического океана.
«Меха собраны и променены»
Разделенная между долиной реки Св. Лаврентия и районом Гудзонова залива, но концентрировавшаяся в основном в Монреале, мехоторговля серьезно пострадала в период Семилетней войны. На самом деле столкновения начались в долине реки Огайо за два года до официального объявления войны между Францией и Англией в 1756 г. Оказавшись отрезанными от долины реки Св. Лаврентия, большинство французский факторий на территории Саскачевана закрылись еще до падения Квебека. К 1760 г. английские торговцы, действовавшие в районе Гудзонова залива, получили монополию на все меха, добываемые в западной части Североамериканского континента. Однако это преимущество оказалось недолговечным. Благодаря своему впечатляющему мастерству и опыту франкоканадские «вояжёры» — переводчики и торговцы, — обладая бренди и высококачественными английскими товарами, предназначенными для обмена, вскоре вновь стали опасными конкурентами в борьбе за пушнину Запада. В начале 1770-х гг. индеец Уапинесиу из племени кри, который в 1755–1770 гг. ежегодно доставлял в Факторию Йорк, принадлежавшую КГЗ, 20 или 30 каноэ с мехами, через посредника передал ее начальнику Эндрю Грэму, «чтоб тот не серчал, потому что этой зимой он выпил столько бренди, что не смог прийти». Стремление торговцев из Монреаля установить контакты с аборигенами и имевшиеся у них товары в виде боеприпасов, табака и спиртного, по мнению Грэма, означали, что «забывается стимул посещать Фактории Компании (КГЗ. — Ред.) и лучшие меха собраны и променены. То, что остается, собирается и привозится нам».
В течение большей части периода энергичной экспансии на Запад монреальские купцы вели весьма хаотичную, но в высшей степени конкурентоспособную торговлю. После завоевания Новой Франции ее государственная монополия на торговлю пушниной уступила место предпринимательству, в котором главную роль играли частные лица, компаньонства и их свободные содружества. Конкуренция часто была жестокой: Питер Понд дважды был замешан в гибели своих конкурентов, однако постепенно стали складываться устойчивые группировки. Крупнейшей из них стала СЗК, в которой доминировали шотландцы, первыми объединившие свои ресурсы в 1776 г. В 1779 г. 16 паев компании были распределены между девятью компаньонами, а через год их число увеличилось. У нее оставались конкуренты, но самые сильные из них в 1787 г. были приняты в новую коалицию, и в начале 1790-х гг. с ними были заключены соглашения о сотрудничестве. В соответствии с договором Джея между Соединенными Штатами и Британией 1794 г. все английские мехоторговцы должны были покинуть американскую территорию и земли к юго-западу от Великих озер. Часть из них в 1795 г. примкнула к СЗК, но остальные сохранили независимость и начали конкурировать с компанией во внутриконтинентальных районах. Чтобы усилить свои позиции, компания Форсайта-Ричардсона и компания Джеймса Лейта образовали в 1798 г. Новую Северо-Западную компанию (также известную как Компания XY по маркировке на тюках ее мехового товара). К ним вскоре присоединился Александр Маккензи и другие зимующие в Северной Америке партнеры старой СЗК, недовольные своим положением в этой организации. Ожесточенное, дорогостоящее соперничество между двумя монреальскими группами захватило все внутренние районы континента. Оно тяжело сказалось на самой маленькой по размерам Компании XY, однако после смерти Саймона Мактавиша, властного «Маркиза» старой СЗК, в 1804 г. бывшие конкуренты объединились для проведения совместных операций.
Столкнувшись с уменьшением оборота в те годы, когда агрессивные монреальские торговцы осваивали Запад, КГЗ начала подражать своим конкурентам и бросать им вызов, ведя торговлю с аборигенами. В стремлении сравняться с соперниками компания проявила характерную для нее методичность: реки наносились на карты и строились фактории. Однако она уже на 20 лет отставала от Питера Понда, открывшего на реке Атабаска свое Эльдорадо, и не могла эффективно эксплуатировать богатства этой территории, до тех пор пока в 1815 г. не взяла к себе на службу вояжёров. Прочная вместительная «йоркская» лодка стала основой транспортной системы КГЗ в континентальных областях. Она была медленной и неповоротливой, но управлять ею было проще, чем каноэ, и в целом она могла бы служить символом самой компании в эти годы.