В течение трех десятилетий интересы группировок, сосредоточенных в долине реки Св. Лаврентия и в районе Гудзонова залива, вели конкурентную борьбу за свои позиции и преимущества в торговле пушниной. Множилось количество факторий. К 1789 г. их было построено свыше ста, две трети из которых принадлежали торговцам из долины реки Св. Лаврентия. В течение следующих шестнадцати лет было построено еще 323 фактории, примерно 40 % из которых владела КГЗ. Подобное соперничество не могло продолжаться. Расходы монреальских торговцев на содержание континентальных факторий были огромными. Траты КГЗ тоже росли, хотя в 1805 г. в факториях компании работало менее пятьсот постоянных наемных работников. Конкуренция поднимала цены и истощала запасы пушнины. Когда во время Наполеоновских войн рынок мехов в Европе сократился, трудностей в отрасли стало больше. Дивиденды акционеров КГЗ, составлявшие в конце XVIII в. 8 % годовых, между 1809 и 1814 гг. не выплачивались вообще. К 1814 г. на Западе оставалось всего 100 действующих факторий (42 из которых принадлежали КГЗ). Тем не менее конкуренция подвергала опасности меховой промысел, ив 1821 г. произошло слияние КГЗ и СЗК. К 1825 г. КГЗ монопольно управляла всего лишь сорока пятью факториями.
Индейцы, проживавшие во внутренних районах континента, в десять раз превосходили по численности европейских поселенцев, до тех пор пока эпидемия оспы в 1818–1821 гг. не выкосила туземцев. Последствия активного проникновения европейских торговцев на данную территорию после 1760 г. оказались чрезвычайно значительными. К 1800 г. лишь немногие индейцы жили существенно дальше 25 км (15 миль) от ближайшей торговой фактории. Освобожденные от тяжелой необходимости долго добираться до отдаленных рынков и менее стесненные вместимостью своих каноэ, аборигены были в состоянии интенсивнее заниматься трапперством. Индейские племена кри и ассинибойнов утратили свою стратегическую роль «посредников», придававшую им мощь, и были вынуждены найти себе новую нишу на трансформировавшемся Западе, став поставщиками пропитания для мехоторговцев-европейцев. С этой целью кри переселились к западу от «межозерной» области[226] и Лесного озера, а ассинибойны двинулись на юг и вышли к окраинам области паркового леса и лугов, где стали охотиться на равнинных бизонов. Но это был традиционный промысел индейских племен черноногих и манданов, у которых теперь имелись лошади с юга и ружья, которые они получали непосредственно у американских торговцев пушниной, а также у мехоторговцев из района Гудзонова залива или из долины реки Св. Лаврентия. Конфликт между кри и ассинибойнами, с одной стороны, и их юго-западными соседями — с другой, обострялся. К 1830-м гг. черноногие вновь господствовали на равнинах, став поставщиками бизоньих шкур для Американской меховой компании и КГЗ. Получая хороший доход от охоты на бизонов, приносившей как минимум 80 тыс. меховых полостей ежегодно, черноногие пережили одно или два десятилетия культурного подъема, который слишком быстро привел к разочарованию вместе с ускоренным сокращением после 1860 г. некогда бесчисленных бизоньих стад.
Трудными оказались 1820— 1830-е гг., хотя и не до такой степени и для племени оджибве, переселившегося на территорию, освобожденную кри, и для чипевайан из северных лесов. Бобры, американские лоси и карибу, безжалостно истребляемые для продажи и пропитания, стали все реже встречаться на этих регионах. Индейцы оджибве, которые прежде обычно охотились коллективно большими группами от 20 до 35 человек на огромной территории, теперь стали зависеть от небольших обособленных семейных охотничьих угодьев. Утратив прежнюю мобильность, стали больше охотиться на кроликов и других мелких животных. В 1820-е гг. индейцы, проживавшие на берегах реки Рейни-Ривер, приобретали у КГЗ шкуры бизонов, из которых делали себе мокасины и одежду. К 1840 г. охота велась на животных с целью пропитания и на пушных зверей, в результате чего они были почти полностью истреблены. Экологические основы, на которых держался традиционный образ жизни аборигенов, оказались серьезно подорваны. Многие индейские племена попали в зависимость, по крайней мере эпизодическую, от европейской помощи, и их многовековая самодостаточность была поставлена под угрозу.
Ко всему этому следует добавить последствия алкоголизации и эпидемий. Только в одном 1803 г., когда шла активная конкурентная борьба между компаниями, во внутренние районы континента было поставлено более 21 тыс. галлонов спиртного. В 1780-е гг. индейцев чипевайан практически истребила оспа; по оценкам Сэмюэля Хёрна, вероятно завышенным, племя потеряло 90 % своих членов. Оспа также унесла жизнь многих оджибве, сиу и ассинибойнов. В 1818–1820 гг. корь и коклюш стали вероятной причиной смерти половины брандонских ассинибойнов[227], трети западных кри и других племенных групп. В 1838 г. оспа вновь выкосила огромное количество аборигенов — может быть, две трети или больше ассинибойнов, черноногих и кри из Северного Саскачевана, — хотя новая вакцина, примененная служащими КГЗ, снизила уровень смертности среди равнинных кри и других племен, живших в лесной зоне и в зоне парковых лесов в Центральной и Южной Манитобе, в южной части Саскачевана и в Восточной Альберте. Ограбленные, развращенные, вытесненные со своих исконных территорий и совершенно деморализованные из-за своей вовлеченности в периферию коммерциализированного мира европейской цивилизации, к 1840 г. индейские племена внутренних районов уже твердо встали на тот путь, который вел их к резервациям, волнениям и полному отчаянию 1870— 1880-х гг.
Как показывают огромные состояния и особняки, принадлежавшие семействам Макгилл, Маккензи, Мактавиш, Фробишер и Эллис из Монреаля, и фешенебельный образ жизни британских акционеров КГЗ, торговля пушниной являлась очень прибыльным делом. Но точно так же как и в случае с рыболовством, доходы от него концентрировались в тех центрах, откуда велось управление отраслью, а отнюдь не в тех местах, откуда поступал товар. Поскольку потребности индейцев удовлетворялись продукцией, производимой в Европе, торговля мало стимулировала экономическое развитие на местах. Значение коммерции определялось тем общим влиянием, которое она оказывала на туземные племена, и последствиями с точки зрения нужд политического и институционального развития Британской Северной Америки. Торговля пушниной была той формой, в которой отливалась современная Канада. Возникшая благодаря бобровым мехам из северных лесов и создавшая два основных торговых пути в глубь континента, распространяясь по рекам, она в конечном счете и определила границы страны.
«В поисках древесины всякого сорта»
При всей обширности и богатстве лесов Британской Северной Америки они не имели большого коммерческого значения, до тех пор пока наполеоновская блокада европейских портов не взвинтила английские цены на древесину и не создала канал ее трансатлантических поставок, которые и сделали лес главной статьей экспорта Британской Северной Америки в начале XIX в. Меха, составлявшие до 1790 г. основную часть корабельных грузов из Нижней Канады, к 1810 г. стали занимать всего 10 % от их общего объема, тогда как лес и изделия из древесины, включая корабли, приносили колонии три четверти экспортного дохода. Вплоть до 1830 г. экспортировались в основном грубо отесанные топором бревна прямоугольной формы, главным образом «стволы», но затем начался постоянный рост спроса на пиломатериалы — дильсы (доски толщиной 7,5 см / 3 дюйма), доски толщиной 5 см / 2 дюйма и на обшивную доску толщиной в один дюйм 2,5 см / 1 дюйм. В 1840 г. эти пиломатериалы составляли более одной трети всей древесины, импортированной Британией из колоний.
К тому времени лишь леса, произраставшие по берегам притоков рек Мирамиши, Сент-Джон и Оттава, не знали топора дровосека. Лес (тес и разного рода пиломатериалы, а также товары вроде бочарных клепок) поступал на рынок Квебека из бассейнов рек Трент и Ришельё, отправлялся через Атлантический океан из района реки Сагеней и многих маленьких бухт залива Св. Лаврентия. Связанные с реками лесозаготовки сначала быстро продвигались во внутренние районы, при этом вырубались лучшие сосны на довольно узкой полосе смешанного леса, состоявшего из канадской ели, белой сосны и северного темнохвойного леса. Только по мере того как количество больших деревьев в доступных местах стало сокращаться, а производительность лесопилок возрастать, вырубать начали и деревья не столь впечатляющих размеров. Затем лесорубы перебрались на небольшие речки, где им приходилось подчас расчищать заторы, возводить плотины и дамбы, чтобы усиливать водный поток для промыва лесосеки, или строить «каналы» на болотистых участках, а также спуски и лесосплавные желоба, чтобы обходить пороги. И если в начале XIX в. еще редко встречались сколько-нибудь обширные пространства очищенной от леса земли, то к 1840 г. в гуще смешанных лесов появились большие вырубленные участки леса. Из-за частых пожаров, даже если немногие из них принимали гигантские размеры, подобно случившемуся в 1825 г. на реке Мирамиши пресловутому «Большому пожару», уничтожившему тысячи квадратных миль леса, к середине столетия ландшафт был обезображен шрамами в виде многочисленных сгоревших и почерневших лесных участков.
Лесную промышленность в первые годы ее развития сформировали три основных фактора — технология, климат и регламентации. В технологическом отношении вся отрасль была поразительно однородной: производство кругляка или пиломатериалов требовало больших физических усилий людей и животных при использовании энергии ветра и воды. От Новой Шотландии до Канадского щита деревья валили топорами, затем на быках их тащили к берегам рек (причем со временем быков вытеснили лошади) и сплавляли по весеннему половодью. Все эта работа была тяжелой, а часть операций еще и опасной. Лучшие деревья в среднем достигали 46 м в высоту (150 футов), и их осторожная валка требовала особого умения и усилий. Топор с односторонним лезвием, использовавшийся для рубки деревьев и обрубания ветвей, весил 2 кг (около 5 фунтов). Топор с широким лезвием, применяемый при обтесывании бревен для получения гладкого прямоугольного бруса, был в два раза тяжелее. Даже после распила деревьев на несколько частей (более удобных для обработки) и их обтесывания (при котором терялось около четверти древесины) брусья часто достигали 12–15 м (40–50 футов) в длину и 60 см (24 дюйма) в ширину. Это был очень гром