инины, а к западу от него продажи ржи, табака и ячменя, как правило, превосходили закупку пшеницы. И хотя от 40 до 50 % расчищенной земли на окраинах поселков отводилось под пшеницу, земледелие Верхней Канады в целом зиждилось на более широком, смешанном базисе.
Не многие поселенцы в колониях были способны или хотели бы совсем отказаться от рынка. Если им нечего было продавать, то долги, в которые они залезали, приобретая у местных лавочников все необходимое, привязывали колонистов к коммерческой системе. Абсолютная самодостаточность была недостижима и нежелательна. В те годы, когда они очищали свою землю от деревьев и строили дома в глухом лесу, многие из них рассматривали свои фермы не столько как средство получения прибыли, сколько как способ и смысл существования на новых территориях. Но если рабочих рук хватало и рынок для продажи их продукции был доступен, то поселенцы, предполагая, что в наступающем году цены могут быть хорошие, уже могли засадить несколько лишних акров не для того, чтобы кормить семью, а в надежде на то, что эти излишки принесут им наличные деньги или помогут выплатить долги. Во многом таким же образом другие трудились некоторое время на рубке леса, чтобы увеличить свои доходы. Причем производство товарных излишков часто являлось результатом больших, чем ожидалось, урожаев либо большого и здорового приплода, а не продуманного решения. Основной целью создания многих ферм в ранний колониальный период оставалось самоснабжение фермеров вне зависимости от превратностей рынка. В целом фермер продавал только то, что он и его семья не могли потребить сами.
Конечно, не все фермы были такими. Особенно на берегах Великих озер в Верхней Канаде, которые заселялись раньше всего и где в первые десятилетия XIX в. уже существовали крупные хозяйства, а фермеры, впитав дух и теории передового английского земледелия, осуществляли чисто коммерческую деятельность. Их поля имели дренаж и были удобрены; севооборот производился ими согласно одобренным воззрениям; их кобыл и телок для улучшения породы покрывали только привозные жеребцы и быки. Тем не менее до 1840-х гг. в большей части Верхней Канады связи между фермой и рынком оставались непрочными. Язвительные визитеры жаловались на «неподобающую и расточительную роскошь» фермеров, предпочитавших питаться только самым лучшим («ростбиф чуть ли не каждый день»). Местные энтузиасты, проповедовавшие идеи научного земледелия и создававшие для их популяризации сельскохозяйственные общества, которые мало кто посещал, сетовали на невежество и апатию фермеров, которые отказывались улучшать породу своих домашних животных и качество зерновых. Однако фермеры не могли оценить реформы, до тех пор пока не побеждали окончательно в борьбе за создание своего дома и семьи и пока усовершенствования в транспортировке не делали надежные рынки сбыта вполне доступными для них.
Многие черты сельскохозяйственной экономики в Верхней Канаде раннего колониального периода были характерны для земледелия на всех остальных территориях Британской Северной Америки. Во множестве районов Нью-Брансуика, Новой Шотландии и Острова Принца Эдуарда мелкие фермеры были связаны с большим миром коммерции посредством кредитов, долгов и векселей. Но на менее богатых почвах и в более сложных климатических условиях в этих провинциях производство излишков сельскохозяйственной продукции, если оно вообще было, оказывалось меньше по объему и в большей степени непостоянными, а рыночные отношения не имели такого же значения, как в Верхней Канаде. «Просвещенные» лидеры местных сельскохозяйственных сообществ напрасно старались всю первую половину XIX в. преодолеть традиционные «предрассудки» шотландцев и других земледельцев, приверженных работе по старинке. Известный человек, но закоренелый тори из Новой Шотландии, выдающийся общественный деятель и создатель литературного образа Сэмюэла Слика Томас Чандлер Халибёртон[229] писал в конце 1820-х гг., что потребности шотландских хайлендеров «сравнительно малы; все их амбиции по преимуществу ограничены приобретением лишь самых насущных жизненных благ». Ни премии, стимулирующие повышение урожайности и улучшение породы скота, ни те неимоверные усилия, которые были затрачены в 1820-х гг. на то, чтобы «недосягаемая наука облагородила труды пахаря», не привели к тому уровню коммерциализации и к усовершенствованию сельского хозяйства, на которые рассчитывали сторонники этих мер. «Я никогда не видел и даже не слышал рассказов о другой такой стране, где бы имелось столько же естественных преимуществ, как здесь», — объявил коробейнику-янки Слик, сетуя на то, что местное население, прозванное им «синие носы» (Bluenoses)[230], «либо спит, либо не видит этих преимуществ». Жителям Новой Шотландии недостает трех качеств — «Трудолюбия, Предприимчивости, Хозяйственности», поэтому, продолжил Слик, им следовало бы иметь «на гербе <…> Сову» и надпись: «Она спит всю жизнь напролет» в качестве девиза.
Описывая Нижнюю Канаду, комментаторы начала XIX в. также сокрушались по поводу той неторопливости, с какой велось традиционное сельское хозяйство. Однако в этом уже давно заселенном регионе, где фермы заняли все плодородные земли долины реки Св. Лаврентия, заходя на более бедные почвы Канадского щита, характер сельской жизни и ее проблемы были иными. В течение последних четырех десятилетий XVIII в. растущее население расчищало новые земли в сеньориях, расположенных в долинах, с поразительной скоростью. В 1790-е гг. доступ к рынкам Вест-Индии и рост цен в Англии стимулировали развитие местного земледелия, и квебекские купцы рассылали по долине агентов, чтобы они «скупали все зерно, которое не было нужно самим фермерам для пропитания». Сельская местность Нижняя Канада процветала, так что многие франкоканадцы, по заявлению заместителя главного почтмейстера провинции Джорджа Хериота, стали «отказываться от старинного костюма и пристрастились к европейским промышленным товарам и платью». И хотя земледелие, основанное на простом двух- или трехлетнем цикле севооборота, при котором доминировали пшеница и пастбища, представлялось европейским визитерам предельно неэффективным, к 1802 г. экспорт пшеницы по стоимости соперничал с экспортом пушнины. И лишь в последующие годы он стремительно сократился. Быстро растущее внутреннее потребление уменьшало количество пшеницы, предназначенной для экспорта, а необходимость расселять новые семьи заставляла постоянно делить старые сеньориальные земли на все более мелкие участки. Снижение урожаев из-за обильного зарастания полей чертополохом и прочими сорняками, что ухудшало качество росшей на них пшеницы и изготовленной из нее муки, а также увеличение плотности населения побуждали фермеров диверсифицировать производство. Они стали сажать все больше картофеля, который к концу 1820-х гг. составлял почти половину всего урожая. Свинина вновь стала неотъемлемой частью рациона абитанов, и к 1840 г. экстенсивное натуральное хозяйство смешанного типа стало нормой в Нижней Канаде. Абитаны из перенаселенных сеньорий, из которых небольшое, но постоянное количество эмигрантов уже выехало в Соединенные Штаты в поисках лучшей доли, старались собственноручно выращивать все, что было необходимо для удовлетворения своих нужд. Уровень жизни в сельской местности Нижней Канады в XVIII–XIX вв. всегда был низким.
Повседневный уклад
Рыболовство, торговля пушниной, лесозаготовки и земледелие — виды хозяйственной деятельности, каждый из которых отличался собственной, вполне четкой цикличностью, методами и приемами работы; они влияли на жизнь в Британской Северной Америке. Однако необходимо помнить, что люди живут в конкретных местах, что каждое сообщество имеет специфический набор видов деятельности и что условия их повседневного существования создаются отдельными людьми и социальными группами, которые в течение определенного времени используют имеющиеся различные возможности, решая при этом возникающие проблемы. Только пристально всмотревшись в местный быт, мы можем хоть в какой-то мере постигнуть богатство и разнообразие того мира, в котором жили, любили, трудились, развлекались, надеялись и приходили в отчаяние, боролись и побеждали жители Британской Северной Америки. Мы полагаем, что лишь таким образом можно извлечь из призрачного небытия прошлого жизнь обычных колонистов, сделав их понятнее современным читателям, имеющим свой жизненный опыт, далеких от тех людей, кто в меру собственных сил вносил лепту в развитие страны в ранний колониальный период.
Жизнь абитанов
В начале 1760-х гг. Теофиль и Фелиситэ Аллер жили в скромном доме на берегу реки Ришельё в приходе и сеньории Сент-Урс. Их относительно небольшая по местным понятиям ферма имела всего лишь 100 м (110 ярдов) в ширину, прямо по берегу реки, но в длину участок был в 15 раз больше, простираясь на запад примерно на 730 м (800 ярдов) от берега реки. Аллеры расчистили землю, сохранив на остальном наделе лес и кустарник, которые большую часть года давали им дрова, материалы для строительства изгородей и другие стройматериалы, а также фураж для домашнего скота. Грубые ограды делили 27 арпанов принадлежавшей Аллерам расчищенной земли (примерно 23 акра, или 9 гектаров) на огород (0,6 арпана), луг (приблизительно 7,4 арпана) и пашню (19 арпанов), половина которой оставалась под паром. И хотя Теофиль каждый год засевал свой участок по-разному и собирал разные урожаи, пшеница (две трети урожая), овес (вероятно, четверть урожая) и горох были у него основными культурами. В 1765 г. учетчик при переписи насчитал у него в собственности две лошади, две коровы, две овцы и две свиньи. В действительности это означало, что ферма едва обеспечивала пропитанием Теофиля, Фелиситэ, их маленьких детей (которых к 1767 г. было трое) и двух старших дочерей от прежних браков. По сравнению с большинством своих соседей Аллеры жили в трудных условиях.