<…> [и] неподалеку — господская усадьба». Среди жителей Сореля было много «весьма состоятельных» людей, а также торговцев и ремесленников. Двадцать пять лет спустя в Сен-Дени имелось 123 дома, винокуренный завод, мельница и лесопилки. Среди его жителей, которых насчитывалось более 600 человек, были купцы, нотариусы, мельники и такие мастеровые, как кузнецы и плотники. К 1825 г. в этих трех приходах проживало 11 тыс. человек.
За много лет до этого наступило время, когда большинство сыновей уже не могли создавать себе собственные фермы поблизости от родительских домов. На бедных почвах прихода Сорель абитаны стали делить свои наделы для детей, подрабатывая при этом на сезонных работах в пушном промысле. Получаемое ими жалованье в 1790-е гг. принесло этим людям относительное процветание. Однако хорошие времена быстро кончились. По мере того как в 1790–1831 гг. население прихода выросло в четыре раза, потребность в работниках в пушном деле уменьшилась. С сокращением дополнительного дохода мелких ферм к 1831 г. (площадь немногих из них превышала 35 акров, или 14 га) и община стала беднеть.
Фермеры прихода Сен-Дени, в 1831 г. имевшие в среднем по 67 акров пахотной земли, напротив, разбогатели. В целом, как и их соседи из прихода Сент-Урс, они старались прежде всего накормить свои семьи, но при этом производили довольно большие излишки пшеницы для монреальского рынка. Осознав, что количество пшеницы на продажу — и тот ром, чай и перец, которые можно было за нее получить, — зависят от большего количества возделываемой ими земли, чем нужно для простого выживания, фермеры Сен-Дени изменили относительно демократическую систему ее наследования, которая использовалась в XVIII в. По мере роста населения прихода только родители, имевшие необычно большие наделы земли, продолжали делить ее более или менее равными долями между своими отпрысками. Остальные стремились передать свои фермы целиком одному из сыновей. В результате население прихода стало уменьшаться, так как молодые мужчины и женщины уходили из него в поисках лучшей доли; некоторые стекались в растущие города, чтобы стать чернорабочими или ремесленниками. Те, кто оставался в приходе, во все большем количестве являлись безземельными. К 1831 г. в Сен-Дени владевшие землей абитаны (составлявшие в 1765 г. ⁹⁄₁₀ глав домохозяйств в долине реки Ришельё) оказались в меньшинстве. По большей части они жили относительно хорошо, в более просторных и гораздо лучше обставленных домах, чем жилище Аллеров. И хотя наделы этих абитанов не очень существенно превосходили размерами ферму Теофиля, они были намного лучше возделаны и имели гораздо больше скота. Однако каждый седьмой из этих земледельцев был арендатором, а почти четверть из них зарабатывала на жизнь поденной работой. Большинство таких людей жили бедно, подвергаясь опасностям, под бременем долгов и не имели даже той уверенности в завтрашнем дне, которую собственная земля давала таким семьям, как Аллеры. Когда в 1830-е гг. несколько неурожайных лет подряд оставили большую часть обитателей Сент-Урса и Сен-Дени без излишков пшеницы, вызвав экономические затруднения, многие из них полностью обнищали.
Среди настоящих джентльменов и честных бедняков
Тауншип Гамильтон, расположенный на северном берегу озера Онтарио на полпути из Кингстона в Торонто, поднимается с плоской, плодородной, лежащей в низменности равнины к холмистой горной гряде с ледниковыми отложениями в центре. К северу эта гряда кончается отвесными откосами, обозначаюшими северную границу данного тауншипа на озере Райс. Это очень красивая местность. В конце XVIII в. ее большую часть покрывал кленовый лес. На возвышенности росли дуб и сосна, а во влажных местах хорошо произрастали ясени, кедры и тсуги. Период вегетации равнялся здесь в среднем 188–195 дням, а лето без заморозков длилось 140 дней на берегу озера и 120 дней или около того во внутренней территории. Этот район с преобладавшими здесь плодородными серокоричневыми почвами, был словно создан для фермерства.
Тауншип Гамильтон, лежащий на основной водной артерии, которая вела в западные районы Верхней Канады, был быстро заселен. Среди его жителей оказался Роберт Уэйд, эмигрировавший в 1819 г. из графства Дарэм на северо-востоке Англии. Ему было 42 года, он имел жену и восьмерых детей. В Англии он был довольно успешным арендатором и прибыл в Новый Свет с суммой, которой хватило на покупку 200 акров (80 гектаров) земли в Гамильтоне, на самом берегу озера. Будучи одним из приблизительно семьсот колонистов, поселившихся здесь в течение второго десятилетия XIX в., он быстро обустроился. Разместив семью в двух бревенчатых хижинах, которые были построены в его новых владениях, Роберт Уэйд приобрел 6 коров, 18 овец, 10 свиней, 2 лошади и жеребенка и начал использовать 30 акров очищенной от леса земли — половина представляла собой пастбище. В течение года он получил еще один участок земли в тауншипе Отонаби к северу от озера Райс. В 1821 г. Роберт Уэйд обладал в тауншипе Гамильтон одной из лучших ферм со смешанным хозяйством.
Соседи Уэйда представляли собой довольно пеструю по составу группу. В течение первых двух десятилетий XIX в. в Гамильтон стекались поселившиеся поначалу в разных уголках колонии семьи лоялистов. Американцы пересекали озеро Онтарио, чтобы воссоединиться с родственниками, которые прибыли сюда в числе первых переселенцев. Другие приехали из Британии. По меньшей мере восемь человек из них оказались бывшими военно-морскими офицерами, пенсии которых обеспечивали им постоянный и значительный доход. Некоторые, подобно Роберту Уэйду, прибыли с солидными деньгами. У многих людей было мало денег, но предостаточно физических сил и горячего желания работать. Для большинства из них путь к успеху в Новом Свете оказался куда длиннее, тяжелее и тернистее, чем тот, по которому шел Роберт Уэйд.
В 1821 г. в тауншипе Гамильтон проживало менее 200 семей (1,25 тыс. человек). Но земель, принадлежавших Короне и открытых для заселения, там уже не оставалось. Большая часть этих владений Короны, находившихся в резерве для поддержки Церкви и администрации, уже была сдана в аренду, а более половины территории все еще поросшего лесом тауншипа Гамильтон оказалась в руках спекулянтов. Такое спекулятивное землевладение заведомо означало, что вновь прибывшим необходимо было иметь солидную сумму для приобретения собственности в этой чрезвычайно привлекательной местности.
По сравнению со стоимостью коронных земель (доступных за пределами Гамильтона по 5 пенсов за акр) фермы в пределах тауншипа стоили дорого. Дороже всего стоили участки на берегу озера, хотя цены варьировались в зависимости от степени и качества проведенных там улучшений. В начале 1820-х гг. расчищенная земля продавалась в среднем по 15 шилл. за акр. Нерасчищенную землю можно было купить за половину этой стоимости, но требовалось еще 80—100 ф. ст. на покупку орудий труда, скота и семян, чтобы построить дом и амбар и расчистить несколько акров. Короче говоря, чтобы обустроиться на участке площадью в 100 акров, переселенцам нужно было иметь по крайней мере 150 ф. ст. Без такой суммы они становились бы арендаторами или наемными работниками. Последствия были очевидны. В 1821 г. треть фермеров в тауншипе Гамильтон обрабатывала взятую в аренду землю коронного резерва, а почти половина держателей земли являлись арендаторами. Более трети всего благосостояния тауншипа находилось в руках ⅒ части его населения.
К 1840-м гг., т. е. примерно через 20 лет после прибытия Роберта Уэйда в Гамильтон, средняя стоимость расчищенной земли в нем почти утроилась, а нерасчищенной — поднялась более чем в два раза, а арендная плата по сравнению с уровнем 1819 г. выросла в пять раз. Собственникам земли подобная инфляция дала значительный рост капитала; в 1834 г. Уэйд оценивал свое имущество в 1,6 тыс. ф.ст. Чтобы реализовать эту прибыль, фермы стали делить, и по мере того как новые семьи обзаводились своими домами, лес оттеснялся все дальше и дальше. Многие фермы на берегу озера теперь имели добротные дома и крепкие амбары, стоявшие посреди огороженных полей. Дороги стали удобнее, а с 1842 г. открылось движение почтовых дилижансов, связавшее Кобург — процветавший торговый центр, с местной глубинкой. Однако из-за постоянного притока новых иммигрантов рынок труда в Гамильтоне был перенасыщен, и хотя цены на землю росли, оплата труда снижалась. Это быстро придало обществу Гамильтона характерную сословную замкнутость. Для иммигрантов со скромными средствами, прибывшими с Британских островов или из других мест, этот тауншип являлся перевалочным пунктом, где можно было познакомиться с реалиями Нового Света и немного подзаработать, прежде чем продолжить борьбу за умеренный комфорт и самостоятельность. В то же время для тех, кто имел капитал либо связи или кто мог сразу приобрести землю в собственность, Гамильтон был подходящим местом для того, чтобы здесь осесть и наслаждаться всеми атрибутами английской сельской жизни. К середине XIX в. в этом тауншипе имелось сельскохозяйственное общество, общественная библиотека, где выдавались на дом книги, любительское театральное общество, крикетный клуб и общество охотников. Чарльз Батлер, в 1830-е гг. эмигрировавший с женой и семьей из Миддлсекса с капиталом примерно в 1 тыс. ф.ст., оценил эти достоинства, решив обосноваться в окрестностях Кобурга. Поселиться же в Питерборо — всего в 40 км (25 милях) от Гамильтона, на другом берегу озера Райс, — полагал он, значило бы «полностью изолировать себя и Семейство от Общества…».
Роберт Уэйд относился к этим новичкам довольно критически, считая их «разорившимися джентри». Вполне типичным для них было семейство Данбара и Сюзанны Муди. Данбар, уроженец Оркнейских островов, бывший военный, обнаружил, что его пенсия не дает ему возможности жить в Англии на приемлемом для него уровне. Его жена Сюзанна была сестрой Кэтрин Парр Трейл. Еще в Англии она написала два трактата, направленных против рабства. Она выросла в обеспеченной, культурной, образованной семье, в которой дети были очень начитанны и получали хорошее образование, изучая поэзию, живопись и естествознание. По финансовым соображениям после своего бракосочетания в 1831 г. супруги Муди переехали в Канаду и вскоре поселились на земельном участке в четвертой концессии