не только для того, чтобы избавиться от лишней продукции, но и для того, чтобы выдавить Герни из бизнеса. В феврале 1876 г. журнал «Грип» напечатал карикатуру с изображением закрывшейся канадской фабрики — перед ней дядя Сэм избивал толстой тростью (олицетворявшей американский протекционистский тариф) лежащую без сознания канадскую промышленность, «тарифная» трость которой была тонкой, маленькой и бесполезной. Рядом стоял без дела премьер-министр Александр Маккензи, одетый в полицейскую форму и с дубинкой в руке. Он задавался вопросом: «Почему я колеблюсь?» У карикатуриста журнала не было сомнений в том, что нужно было делать. Под карикатурой шла подпись крупными буквами: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗАЩИТА!!»
Иметь страну или не иметь ничего
Защита еще только становившейся на ноги канадской промышленности, производившей шерстяные и хлопчатобумажные ткани, изделия из железа и стали, обувь, печи, была не просто экономической проблемой, но и философской, дебатировавшейся тогда и сейчас. Этот сюжет был одним из немногих, по которому мнения двух главных политических партий Канады разделились. Макдональд, в общем-то, не преследовал никаких философских целей, так как он без всяких сомнений был сторонником свободной торговли, но у него было хорошее политическое чутье, и благодаря этому он медленно, даже против собственной воли пришел к идее протекционного тарифа. Возможно, Макдональда убедил Чарльз Таппер, который развил эту идею на основе своего новошотландского опыта, названного им Национальной политикой. В мае 1877 г. журнал «Грип» обобщил это следующим образом:
…Эту великую истину следует знать,
Государства развиваются за счет роста промышленности.
Ведь это она дает нам инструменты, оружие, одежду.
Ведь это наши фермеры снабжают наших рабочих едой,
А они дают фермерам все, что им нужно.
И те и другие помогают друг другу, и прибыль скоро будет.
Могущество будет расти, и Канада будет известна
Не только как маленькая колония. <…>
Пора покончить с бездействием прошлого
И жить настоящим.
Мы должны решить, будет у нас страна или нет.
…You this great truth should know,
Countries alone by manufactures grow.
Your tools, your raiment, make hard by.
Your farmers will your workmen all supply
With food, your workmen them with all they need,
Each helping each, and profits shall succeed.
Strength shall arise, and Canada be known
Not as a petty colony alone. <…>
The present’s here; the lazy past is done,
We’ll have a country, or we will have none.
Случилось так, что всеобщее мнение склонилось к протекционистскому тарифу (как бы конкретно его ни называли). Джон А. Макдональд поддержал эту идею, а Александр Маккензи — нет. Такие решения гораздо легче принимать, когда ты находишься в оппозиции и тебе нечего терять. В результате всеобщих выборов в сентябре 1878 г. Макдональд вернулся к власти, получив значительное большинство, численно равное тому, которое он проиграл в 1874 г. Члены Либеральной партии не могли этого пережить. Некоторые из них не могли принять и новую Национальную политику (НП), которая с подачи Макдональда стала постоянной характеристикой экономической и политической жизни Канады. Главная идея этой политики состояла в том, чтобы стимулировать развитие канадской промышленности посредством тарифной структуры. Для этого нужно было ввозить дешевое сырье — хлопок, шерсть, нерафинированный сахар или мелассу — и ввести высокие ввозные пошлины (от 20 до 30 %) на товары, которые уже могла производить канадская промышленность, а именно одежду из хлопчатобумажных или шерстяных тканей, очищенный сахар, гвозди, шурупы, машины и механизмы.
Еще одним принципом НП было постоянство, с которой она проводилась. Ни один промышленник не вложил бы 100 тыс. долл. в завод, если бы у него не было уверенности, что тарифная защита будет действовать еще некоторое время. Возможно, для становления молодой промышленности достаточно было двадцати пяти лет. Каким бы ни был этот срок, Макдональд и правительство консерваторов настаивали на важности «постоянства». Либералы, которые безуспешно боролись с НП в парламенте и на трех всеобщих выборах (1882, 1887, 1891), вероятно, сражались также с промышленниками, считавшими, что их бизнес зависел от переизбрания Консервативной партии. Было это так или нет, но вполне очевидно, что Либеральная партия начала получать реальную поддержку от бизнеса только после 1893 г. К этому времени Лорье и либеральная партия отошли от идеи свободной торговли, и консерватор сэр Джон Томпсон довольно резко обрушился на семейство Мэсси[297] и других, получавших слишком большие доходы от тарифной защиты.
Фабрики — главные бенефициары новых тарифов — работали и раньше, однако только с введением НП они стали важной частью канадской жизни. Некоторым современникам казалось, что промышленность Канады возникла почти в одночасье, во время промышленного бума начала 1880-х гг. Тогда появились целые новые отрасли, производящие столовые приборы, настольные и настенные часы, фетровые шляпы, столовую посуду, изделия из шерстяных и хлопчатобумажных тканей. Первый рулон набивной хлопчатобумажной ткани в Канаде был изготовлен в июле 1884 г. на фабрике, мощность которой позволяла выпускать 27 тыс. м (13 тыс. ярдов) в день. Рос потребительский спрос, расширялась сеть сбыта.
Истории о жизни и труде
Высокая производительность, несомненно, способствовала процветанию и повышению благосостояния страны. В 1840–1900 гг. вырос уровень жизни, измерявшийся количеством того, что можно было купить на 1 долл.; в 1900 г. на эти деньги можно было купить на 25 % больше, чем в начале данного периода. Вместе с тем в 1900 г. доллары, возможно, было труднее заработать, но об этом сложно судить. Конечно, рабочий, живущий в городе, был более экономически зависимым, чем если бы он работал на ферме. Ему приходилось покупать товары и услуги у кого-то другого. Когда люди переезжали с ферм в города, они предполагали, что их жизнь в городе будет лучше. Но этот процесс, похоже, был неоднозначным: квартирная плата в городах была высокой, и иногда семья, переехавшая в город, оказывалась в ловушке из-за неблагоприятной экономической ситуации и уже не могла вернуться назад. И все-таки не вызывает сомнений тот факт, что производительность фабрик была во много раз выше. Возьмем, например, обувь. В 1840-х гг. за день сапожник мог сшить две пары обуви, а в 1880-х гг. рабочий на новой швейной машине мог фактически сделать сотню. На самом деле он изготавливал отдельные элементы для тысячи пар, а другие девять рабочих делали остальные. Выпуск продукции резко возрастал, цены падали.
В техническом оснащении также произошли заметные перемены. Превращение ремесленника 1840-х гг. в фабричного рабочего 1880-х гг. привело к тому, что многие операции стали более однообразными. Естественно, гордость ремесленника была уязвлена работой на фабрике, поскольку для нее уже больше не требовались квалифицированные и опытные мастера, познававшие свое ремесло в течение пятнадцати или двадцати лет. Большая часть операций могла производиться неквалифицированной рабочей силой — мальчиками и девочками. Этот труд был гораздо дешевле. Детский труд — труд мальчиков младше двенадцати лет и девочек младше четырнадцати — был запрещен как в Онтарио, так и в Квебеке в 1880-х гг., но этот закон было невозможно провести в жизнь. В Новой Шотландии на работу нанимали мальчиков начиная с десяти лет, и они не должны были работать больше шестидесяти часов в неделю, пока им не исполнится двенадцать лет! Детский труд не был изобретением проклятых капиталистов, он был результатом сговора родителей и работодателей. Ребенка нужно было чему-то обучить, родителям были нужны деньги, заработанные ребенком, а работодателям нужна рабочая сила. Эти факторы не делают детский труд менее предосудительным, но виноваты в этом были обе стороны. К тому же городская семья была ответвлением фермерской семьи, так что детям приходилось работать по многу часов как в городе, так и на ферме.
Рассмотрим случай четырнадцатилетнего Теофиля Каррона, работавшего по найму на производстве сигар. В возрасте одиннадцати лет, скорее всего, по инициативе отца или матери его отдали в ученики по нотариальному договору ученичества. Через три года Теофиль начал работать по найму, и со временем он должен был превратиться в квалифицированного рабочего на сигарном производстве. Таких молодых рабочих было трудно контролировать, и фабричные мастера не особенно с ними церемонились. При малейшем нарушении дисциплины юных учеников сажали в фабричную тюрьму. Можно предположить, что если бы рабочие не хотели принимать эти условия, они бы этого не делали. У них была возможность уйти, но это было не так легко, как кажется. Можно запасать зерно или деньги, но рабочую силу нельзя запасти, как нельзя было положить на полку голод и забыть о нем. В этой сделке у рабочей силы и капитала были разные возможности. Рабочим нужно было работать, чтобы питаться. Капитал просто сидел, дьявольски усмехаясь и извлекая деньги из них самих.
С болезнями дела обстояли еще хуже. Если вы заболевали на ферме, то всегда находился кто-то, кто мог ухаживать за вами и делать вашу работу. Если же это происходило в городе и из-за болезни вы не могли работать, то заработать деньги вы уже не могли. От неожиданного удара судьбы или невезения не было никакой защиты. Несмотря на это, рабочие продолжали приезжать с ферм в города, соглашаясь поменять плохо оплачиваемую рутинную работу на ферме на более тяжелый и обязательный труд на фабрике, за который они тем не менее получали зарплату наличными и выходной в воскресенье. Эти перемены не были легкими. В таких фабричных городках, как Мэрисвилл, провинция Нью-Брансуик (к северу-востоку от Фредериктона), каждое утро рабочие вставали по гудку фабрики по производству хлопчатобумажных тканей. Так же по гудку они шли на работу, ели свой ланч, пили чай и после десятичасового рабочего дня приходили домой. На ферме нужно было постоянно ухаживать за домашними животными, но при всех ограничениях и зависимости от урожая фермер в определенной степени был сам себе хозяином. На фабрике все шло в установленном порядке, который вы не могли изменить. Выросший в сельской местности поэт Арчибальд Лампман возненавидел многие стороны жизни в новых крупных городах 1880-х гг.: