моряк и знаешь свое дело, то нет корабля лучше, чем этот. Работать нужно много, но хорошо кормят и хорошо относятся, если ты выполняешь свою работу». Этот человек говорил о судне «Уильям Д. Лоуренс», оно было построено в Мейтленде и сошло со стапелей в 1874 г. Корабль приносил прибыль своим владельцам, но в 1883 г., когда он устарел, его продали норвежцам, и там он был еще на ходу даже в 1890 г.
Проблема этих «синих носов» — кораблей из мягкой древесины — заключалась в том, что после десятилетия усиленной эксплуатации они начинали течь, а к 1890-м гг. с ними уже стали конкурировать парусные суда с железным корпусом. Этим огромным баркам с металлическим корпусом не нужен был длительный ремонт, так как они не текли после десяти лет плавания, страховые ставки на них были ниже, а водоизмещение — больше. Постепенно из мягкой древесины строилось все меньше кораблей. Почти таким же большим, как «Уильям Д. Лоуренс», было судно «Кэнэда», построенное в 1891 г. в Кингспорте около Уолфвилла. В 1895 г. он совершил рейс из Рио-де-Жанейро в австралийский Сидней за 54 дня. Через 25 лет этот корабль превратился в перевозящую гипс баржу, которую позорно таскали на буксире из залива Майнас в Нью-Йорк. Такова была судьба судов из мягкой древесины. Единственное, что оставалось деревянным кораблям, как и матросам, когда-то плававшим на них, — это вспоминать о прошлой славе:
Не могу не тосковать по старым кораблям, которые ушли,
По закатам в тропиках и по предрассветной мгле,
По белым парусам, которые туго надувал теплый и ровный ветер,
По запаху жареного кофе, и по склянкам, бьющим на корме.
Как хочется снова уплыть в открытое море на таком «синем носу»
И затянуть вместе с матросами песню под ветреным звездным небом
Или сжать в кулаке убранный топсель в ревущей тьме юго-восточных широт,
Но что толку предаваться бесполезным мечтам, время этих кораблей ушло.
I can’t help feelin’ lonesome for the old ships that have gone,
For the sight o’tropic sunsets and the hour before the dawn,
And the white sails pullin’ stoutly to a warm and steady draft,
And the smell o’roastin’ coffee, and the watches must’rin’ aft.
I’d like to ship off-shore again upon some Bluenose bargue,
And shout a sailor chantey in the windy, starry dark,
Or first a clewed-up tops’l in a black south-easter’s roar,
But it ain’t no use a-wishin’, for them days will come no more.
Новая Шотландия горевала по этим уходящим морским парусным кораблям. Однако не все жители этой провинции тяжело переживали перемены — часть из них вполне преуспевала, благодаря НП с ее системой протекционистских тарифов. В 1880-х гг. промышленность Новой Шотландии бурно развивалась в новых растущих небольших городах — Амхерсте, Труро, Нью-Глазго, Пикту и Сидни, возникших вдоль железных дорог благодаря НП. Однако постепенно начала заявлять о себе конкуренция со стороны центральной Канады. Символом начинающихся перемен стало перенесение в 1900 г. главного офиса «Бэнк оф Нова Скошиа» из Галифакса в Монреаль, поскольку в Новой Шотландии было слишком много ограничений. После Первой мировой войны здесь осталось лишь несколько отраслей промышленности.
Изменения в политической жизни в 1890-е гг. были более очевидными и резкими. Шестого июня 1891 г. скончался сэр Джон А. Макдональд, выиграв свои последние выборы в марте того же года под знаменем НП. Когда он ушел из жизни, стране стало не хватать его обаяния, она испытывала гордость от его достижений и легкую печаль от доставшихся ей от Макдональда методов. Как сказал сэр Джон Томпсон, он являлся отцом своей страны; не было ни одного члена Консервативной партии, который не отдал бы ему своего сердца. Лишь немногие знали, какой трудной была жизнь Джона А. Макдональда, казавшаяся такой насыщенной проектами и достижениями. Еще меньше людей знало, добавил Томпсон, каким мягким и добрым по натуре был этот человек. Тем не менее Консервативную партию смущали проявления слишком большой доброты Макдональда, его привычка ручаться за министров, как только он начинал доверять им. К 1890 гг. сэр Эктор-Луи Ланжевен был старшим министром и даже одно время считался будущим преемником Макдональда, когда над ним начали сгущаться тучи назревающего скандала, известного как скандал Макгриви — Ланжевена. Эктор-Луи Ланжевен был министром общественных работ, а Томас Макгриви — членом парламента от Квебека и его другом, действовавшим как посредник между правительством и подрядчиками. Последние должны были делать взносы в партийный «смазочный фонд»[313] Макгриви и взамен получать выгодные контракты. После этого стало очевидно, что преемником Макдональда будет сэр Джон Томпсон, но он был новообращенным католиком, а в Канаде еще не было премьер-министра, исповедующего католицизм.
Партия, обеспокоенная этим обстоятельством, выбрала в качестве лидера сенатора сэра Джона Эббота. Эббот и Томпсон были полны решимости как следует «почистить» Консервативную партию независимо от того, нравится ей это или нет. Ланжевена заставили уйти в отставку, что помогло правительству выстоять в ходе исключительно важного голосовании в палате общин 26 сентября 1891 г., при этом соотношение голосов составило 101: 86. Когда же Эббот через год ушел в отставку по причине плохого здоровья, стало ясно, что другой кандидатуры на пост премьер-министра, кроме Томпсона, нет.
Постепенно Консервативная партия начала «обретать свою прежнюю форму». К тому небольшому преимуществу, которое она имела в 1891 г., прибавились победы на дополнительных выборах, проводившихся в 1892 г. в нескольких округах, — эти выборы были навязаны Либеральной партией, надеявшейся, как оказалось тщетно, получить выгоду от скандала с Ланжевеном. К 1893 г. Томпсон и другие члены Консервативной партии имели в парламенте достаточное большинство, составлявшее около шестидесяти голосов. Несмотря на ожесточенные религиозные трения между католиками и протестантами, столь типичные для конца 1880 и 1890-х гг., терпение, ум и здравый смысл Томпсона помогли стране обрести новое ощущение себя.
Однако в декабре 1894 г. он внезапно умер в Виндзорском замке через час после того, как был приведен королевой Викторией к присяге в качестве члена Тайного совета Британской империи. Через две недели после его смерти Судебный комитет Тайного совета в Лондоне принял решение, которое потребовало от склонного к колебаниям нового правительства Маккензи Боуэлла того, что было для него страшнее чаши с ядом, — действий. Причем решать надо было запутанный, трудный, вызывавший бурю эмоций вопрос о школьном обучении в Манитобе.
Решения этой проблемы, по крайней мере такого, которое бы удовлетворяло обе стороны, не существовало. С одной стороны, нужно было учитывать позицию правительства провинции Манитоба с его неистовыми протестантскими настроениями, а с другой — позицию Римско-католической церкви, которую представлял архиепископ Сен-Бонифаса Александр-Антонэн Ташэ (в прошлом наставник Риэля) и его более радикально настроенный преемник Аделяр Ланжевен. Сам по себе вопрос не был сложным и заключался в следующем: должно ли право на отдельные школы, предоставленное католикам Манитобы в 1870 г., сохраняться спустя двадцать лет? Являлись ли конституционные права постоянными или их можно было аннулировать последующим законодательным актом? В 1890 г. протестанты Манитобы полагали, что большинство могло отменять прежние решения и какие бы права ни были даны в 1870 г., в 1890 г. большинство может аннулировать их. Обе стороны занимали совершенно непримиримые позиции. Решить эту проблему было невозможно, как невозможно извлечь квадратный корень из минус единицы, — и ни одна из сторон не хотела пойти на компромисс. Поэтому по обоюдному согласию этот вопрос был передан на рассмотрение суда; депутаты обеих партий федерального парламента считали, что туда нужно обратиться как можно скорее и это самое лучшее решение. К сожалению, в конце концов, суды вынесли противоречивые решения, особенно это касалось решения суда последней инстанции — Судебного комитета Тайного совета в Лондоне. Это решение гласило, что, во-первых, Манитоба имела право отменять законы, касающиеся католических школ; во-вторых, за католиками Манитобы признавалось право подать апелляционную жалобу правительству доминиона, с тем чтобы восстановить аннулированные таким образом законы. Это было удивительное решение, как будто специально призванное перессорить оба правительства — Манитобы и Канады. Провести его в жизнь было не под силу ни одному премьер-министру, не говоря уже о таком слабом, тщеславном и заурядном старике, каким был сэр Маккензи Боуэлл. В конечном итоге на выборах 23 июня 1896 г. правительство доминиона лишилось поддержки сначала в Манитобе, а затем и в масштабах всей Канады. Боуэлл и его сторонники проиграли Уилфриду Лорье, который сравнивал себя с путником из басни Эзопа[314]: он заставит Манитобу пойти на компромисс с помощью здравого смысла. Однако сделать это, как оказалось, было трудно даже Лорье.
То, что объединяло и до сих пор объединяет канадцев, не менее важно, чем то, по поводу чего их мнения расходятся. Как показал вопрос школьного образования в Манитобе, англо- и франкоканадцы воспринимают себя совершенно по-разному, и эти расхождения во взглядах нельзя игнорировать.
Действительно, в конце XIX в. четыре или пять поколений отделяло франкоканадцев от Завоевания 1760 г., однако для народной памяти это не очень большой срок. В 1880-х гг. поэт и драматург Луи-Оноре Фрешетт вспоминал, как в 1855 г., когда ему было пять лет, они с отцом смотрели на «Ла Каприсьёз» — первый французский военный корабль, который вошел в реку Св. Лаврентия впервые почти за сто лет. Показывая на развевавшийся на гафеле французский флаг, отец говорил со слезами на глазах: «Это твой флаг, мой сын! Вот откуда ты родом!»