довать неприятеля, чем побеждать, и они не перебили даже и шестисот человек.
Августу оставались ничтожные осколки разбитой саксонской армии, и он поспешно отступал к Торну, прусскому городу на Висле, который находился под протекторатом Польши. Карл сразу же приготовился осаждать его, и польский король, не почитая себя в оном безопасным, продолжал бегство свое далее в Польшу, где мог бы собрать хоть сколько-нибудь солдат и куда еще не достигали шведы. Карл при столь поспешных маршах, когда приходилось вплавь переправляться через реки и сажать пехоту на лошадей за седлами кавалеристов, не смог подвезти к Торну пушки, и поэтому пришлось ему ждать доставления оных по морю из Швеции.
В ожидании король остановился за несколько миль от города. Сам он слишком часто приближался к бастионам, отправляясь на рекогносцировки, и здесь неоценимую пользу оказал ему простой его мундир, о чем, впрочем, Карл никогда не задумывался — неприятелю трудно было его заметить и избрать в качестве мишени. Однажды, подъехав на весьма близкое расстояние вместе с генералом Ливеном, на котором был синий мундир с золотым шитьем, подумал он, что генерал слишком уж приметен. По столь обыкновенному для него великодушию приказал он ему встать позади себя, даже не задумываясь о том, что и сам подвергается очевидной опасности ради одного из своих подданных. Ливен слишком поздно понял, какую совершил оплошность, надевая столь приметный мундир, который навлекал опасность на всех, находившихся возле него, и посему колебался в исполнении королевского приказа. Воспоследовала некая заминка, и король, отодвинув его, встал впереди. В то же мгновение пушечный залп с фланга свалил генерала замертво на том самом месте, где только что был Карл. Смерть этого человека, убитого вместо него, чрезвычайно способствовала тому, что уже до конца жизни почитал он свою жизнь полностью предопределенной, и вселила в него уверенность, что судьба столь часто спасает его, поелику предназначен он для великих дел.
Его повсюду сопровождал успех — и на театре войны, и в переговорах дипломатических. Он как бы присутствовал во всей Польше одновременно, поскольку славный его фельдмаршал Реншильд с многочисленным корпусом находился в самом ее средоточии. Почти тридцать тысяч шведов на северных и восточных границах с Московией сдерживали все поползновения русских. Сам Карл действовал на западе во главе лучших своих войск.
Король датский, связанный Травендальским трактатом, нарушить каковой не позволяло ему собственное бессилие, пребывал в молчании. Монарх сей, как человек весьма осторожный, не осмеливался проявлять свое неудовольствие при виде столь близко подступивших к его пределам шведов. Еще далее к югозападу, между реками Эльбой и Везером, герцогство Бременское, последний оплот древних завоевателей Швеции[25], открывало для победителя путь в Саксонию и в Империю. От Германского океана почти до устья Борисфена[26], то есть по всей ширине Европы и вплоть до самой Москвы, все пребывало в страхе и ожидании некоего всеконечного переворота. Корабли Карла, хозяина Балтики, перевозили в Швецию пленников, захваченных в Польше. При всех сих великих катаклизмах сама Швеция наслаждалась глубоким миром и славою короля своего, не неся никаких при этом тягот, поелику победоносные ее войска содержались на счет побежденных.
И вот посреди безмолвия всего Севера, склонившегося пред оружием Карла XII, один только город Данциг осмелился не угодить ему. Четырнадцать фрегатов и сорок транспортных судов доставили королю еще шесть тысяч солдат с пушками и амуницией для завершения осады Торна. Все они должны были подняться вверх по Висле. В устье сей реки стоит Данциг, богатый и свободный город, который пользуется в Польше, наравне с Торном и Эльбингом, таковыми же привилегиями, как и имперские города в Германии. На него покушались то Дания, то Швеция, то немецкие герцоги, и он сохранил свою свободу лишь благодаря зависти всех сих держав друг к другу. Шведский генерал граф Стенбок от имени короля потребовал у городского совета пропустить его войска. Совет не осмеливался отказать ему, но в то же время и не решался с полной определенностью подтвердить свое согласие. Генерал Стенбок старался выказать в себе более силы, чем имел оной на самом деле, и даже потребовал от города контрибуцию в сто тысяч экю. Наконец подкрепления и артиллерия прибыли к Торну, и 22 сентября началась осада.
Целый месяц комендант города Робель со своим пятитысячным гарнизоном защищал город, но в конце концов ему пришлось сдаться на капитуляцию, и все его люди как пленники войны были отправлены в Швецию. Сам же Робель предстал перед королем. Государь сей никогда не упускал случая почтить заслуги своих неприятелей и собственноручно возвратил ему шпагу, презентовав еще и знатную сумму денег, после чего комендант был освобожден под честное слово. Однако же на город, несмотря на его малость и бедность, была наложена непомерная контрибуция в сорок тысяч экю.
Стоящий на одном из рукавов Вислы Эльбинг был основан тевтонскими рыцарями и впоследствии также захвачен Польшей. Власти сего города не воспользовались уроком Данцига и слишком долго уклонялись, прежде чем согласиться на проход шведских войск, а посему были еще более жестоко наказаны. Карл въехал в Эльбинг 13 декабря во главе четырехтысячного отряда. Пораженные ужасом горожане прямо на улицах кидались ему в ноги и умоляли о милосердии. Он повелел всех разоружить и поставил своих солдат на квартиры к бюргерам, после чего призвал к себе городской совет и потребовал сей же день уплатить двести шестьдесят тысяч экю контрибуции. Он захватил в городе двести пушек и четыреста тысяч фунтов пороха. Таковых прибытков не дала бы ему никакая выигранная баталия. Успехи сии были верными предвестниками низложения короля Августа.
Едва только кардинал-примас поклялся ничего не предпринимать противу короля своего, как сразу же поехал на варшавский Сейм, якобы заботясь о всеобщем умиротворении. Говорил он только о согласии и послушании, но его сопровождали солдаты, набранные в архиепископских владениях. Наконец сбросил он свою маску и от имени всего собрания провозгласил «Августа, курфюрста Саксонского, неспособным носить корону Польши». Единодушным решением трон был объявлен вакантным. Желание шведского короля, а следовательно и сего Сейма, заключалось в том, чтобы отдать Якову Собескому престол отца его, Яна Собеского. Сам Яков находился тогда в Бреслау, с не-терпеливостию ожидая для себя отцовскую корону. Однажды вместе с братом своим Константином он поехал на охоту, где они были схвачены тридцатью саксонцами, коих тайно подослал король Август. Везде уже стояли наготове перекладные лошади, оба принца были незамедлительно отвезены в Лейпциг и заключены под крепкую стражу. Удар сей расстроил все планы Карла, кардинала-примаса и варшавского Сейма.
Почти одновременно с этим Фортуна, играющая коронованными головами, устроила так, что едва не был похищен и сам Август. Как-то раз, когда обедал он в трех лье от Кракова, внезапно появился генерал Реншильд, сбивший поставленный для охраны короля аванпост. Августу только-только хватило времени, чтобы вспрыгнуть в седло и ускакать со свитою всего из десяти человек. Четыре дня Реншильд продолжал погоню, надеясь всякую минуту схватить его. Король бежал до самого Сандомира, и только по счастливой случайности удалось ему ускользнуть от преследователей.
Тем временем партия Августа переговаривалась со сторонниками кардинала-примаса, хотя обе стороны и почитали друг друга за изменников отечеству. Коронная армия тоже разделилась на две части. Август, принужденный просить помощи у московитов, уже раскаивался, что не прибегнул к оной ранее. Он метался между истощенной Саксонией и Польшей, которая не осмеливалась поддерживать его, ибо там правил теперь победоносный и неколебимый шведский король.
Политичный граф Пипер предложил Карлу самому восприять польскую корону и убеждал его в том, сколь легко можно сие произвесть, имея победоносную армию и влиятельную придворную партию в покоренном уже королевстве. Он соблазнял Карла славою защитника евангелической веры, указывая на незатруднительность того, что было когда-то сделано Густавом Вазой для Швеции, то есть установления лютеранства и освобождения народа от цепей рабства. В какой-то момент Карл почти уже согласился, однако идолом его всегда была слава, и поэтому собственный свой интерес, равно как и удовольствие отнять у Папы Польшу, принес он ей в жертву. Король ответствовал Пиперу, что для него более лестно раздавать короны, нежели завоевывать оные для себя, и присовокупил с улыбкою: «А вы созданы для того, чтобы быть министром какого-нибудь италианского государя».
Карл еще находился у Торна, в той части Пруссии, каковая принадлежит Польше, но уже простирал виды свои на то, что происходило в Варшаве. К нему явился принц Александр, брат похищенных Якова и Константина Собеских, и просил о возмездии, каковое король обещал ему, почитая оное легким и совпадающим с собственными своими интересами. Нетерпеливо поспешая дать Польше короля, предложил он принцу Александру самому взойти на престол, коль скоро Фортуна столь упорно не благоприятствует Якову. Он совершенно не ожидал отказа Александра, который заявил, что не намерен пользоваться несчастиями старшего своего брата. Карл и граф Пипер, а более всех других молодой познанский воевода Станислав Лещинский, уговаривали его согласиться, но не преуспели в этом. Соседние государи с изумлением известились о неслыханном сем отказе, не зная кому более поражаться — королю Швеции, который двадцати двух лет от роду распоряжался короной Польши, или же принцу Александру, отвергнувшему оную.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Станислав Лещинский избран королем Польши.
Подвиги царя. Основание Петербурга.
Битва при Фрауенштадте. Альтранштадтский мир
Молодой Станислав Лещинский был избран варшавским Сеймом для того, чтобы сообщить шведскому королю о тех многочисленных распрях, кои проистекли вследствие похищения князя Якова Собеского. Станислав имел приятную наружность, в коей соединялись непринужденность с мягкостию, а вся его манера держаться свидетельствовала о порядочности и открытости, каковые изо всех внешних качеств суть, несомненно, благоприятнейшие и придают словам тот вес, который ценнее любого красноречия. Благоразумие его речей, когда говорил он про короля Августа, Сейм, кардинала-примаса и противоречивых интересах, разделявших Польшу, поразило Карла. Король Станислав удостоил меня рассказом о том, что говорил он по-латыни шведскому королю: «Как можно заниматься выборами, когда два принца, Яков и Константин Собеские, остаются в неволе?», на что Карл ответствовал: «А как спасти Республику, не прибегая к выборам?» Сия беседа и оказалась той единственной интригой, которая возвела Станислава на трон. Карл продлил разговор нарочито для того, чтобы лучше понять характер молодого воеводы. После аудиенции он объявил, что ему не приходилось еще видеть человека, столь искусного в примирении интересов различных партий. Он и далее осведомлялся о качествах Лещинского и узнал, что человек этот от