ным титулом. «Вас, господа шведские генералы», — отвечал ему царь. «Хорошо же Ваше Величество отблагодарили учителей своих!» — возразил граф. После трапезы царь велел возвратить шпаги всем шведским генералам и обращался с ними как государь, желающий дать подданным своим урок великодушия и любезного обхождения. Но этот же монарх, столь учтиво обошедшийся со шведами, приказал колесовать всех попавших в плен казаков.
Победоносной некогда шведской армии не существовало более, половина погибла от лишений, другие были убиты или пленены. За единый день Карл потерял плод девятилетних трудов и почти ста сражений. Сам он бежал в жалкой повозке вместе с тяжелораненым генерал-майором Хордом. За ним шел небольшой отряд, кто верхом, кто на тележке, а вокруг простиралась пустыня, где не было ни хижин, ни шатров, ни людей или зверей, никаких дорог, вообще ничего, даже воды. Местность сия находится у сорок седьмого градуса широты, и бесплодная сия пустыня делала еще более невыносимым палящее солнце. Лошади падали, люди чуть ли не валились замертво от жажды. Единственным источником влаги оказался найденный к вечеру мутный ручей. Бурдюки были наполнены водой, которая и спасла маленький отряд шведского короля. После пятидневного марша они вышли к берегу реки Гипаниса, сиречь Буга — так именуют ее ныне варвары, которые изуродовали все вплоть до самих имен в тех местах, где некогда процветали греческие колонии.
За Бугом, на самой границе Турецкой Империи, находится небольшой городок Очаков. Жители его, видя отряд вооруженных людей, говоривших на неизвестном языке, отказались впустить их без приказа своего губернатора Мехмед-паши. Король послал к нему нарочного, но сей турок не осмелился самолично пропустить шведов без дозволения сераскера[53], чья главная квартира находилась в бессарабском городе Бендерах. Таковая нерешительность Мехмед-паши вполне объяснима для сей страны, где за опрометчивый шаг часто приходится платить жизнью.
Тем временем русские, уже пленившие армию короля, перешли Борисфен и, казалось, сейчас захватят и его самого. Наконец, очаковский паша прислал небольшую лодку для короля и двух-трех особ его свиты. В сей крайности шведам пришлось взять силой то, что не давали им по доброй воле. Несколько человек переплыли в челноках на другой берег, захватили там лодки и вернулись к своим. Это было спасением. Одновременно получился и благоприятный ответ бендерского сераскера. Однако король имел несчастие видеть пленение пятисот человек его свиты и слышать оскорбительные насмешки неприятеля. Очаковский паша через переводчика умолял простить его проволочки, послужившие причиной захвата сих пятисот человек, и не жаловаться на него султану. Карл, учинив ему выговор, почти как своему подданному, обещал исполнить его просьбу.
Комендант Бендер, бывший одновременно и сераскером, и пашой провинции, поспешил прислать к королю агу[54] с приветствиями, роскошным шатром, провизией, повозками и всяческими предметами обихода, равно как и почетный эскорт для сопровождения в Бендеры. Таков обычай турок — доставлять все необходимое для следования в пути не только послам, но и тем высоким особам, которые ищут у них убежища.
КНИГА ПЯТАЯ
Состояние Оттоманской Порты. Карл в Бендерах.
Август возвращается на трон, датский король нападает на Швецию. Прутская история
Турецкой Империей правил тогда Ахмед III, возведенный на престол в 1703 г. вместо брата своего Мустафы, благодаря перевороту, сходственному с тем, который отдал английскую корону Иакова II его зятю Вильгельму[55]. Мустафа, находившийся под влиянием ненавистного всему народу муфтия[56], восстановил противу себя всю Империю. Войско, с помощью коего намеревался он покарать недовольных, присоединилось к восставшим. Он был схвачен, торжественно низложен, а брат его извлечен из сераля[57] и сделан султаном. Все сие произошло почти без пролития даже единой капли крови. Ахмед заточил бывшего султана в константинопольский сераль, где тот и прожил еще несколько лет, к величайшему изумлению всей Турции, привыкшей видеть смерть своих государей сразу после их низложения.
Новый султан в награду за доставленную ему корону казнил всех министров, генералов, янычарских начальников и прочих других, участвовавших в сем деле, опасаясь, как бы их не соблазнил и второй переворот. Пожертвовав столькими отважными людьми, султан ослабил силы Империи, однако же укрепил свой трон, по крайней мере, на несколько лет. Засим предался он собиранию сокровищ. Это был первый из Оттоманов, кто осмелился хотя бы незначительно изменить деньги и ввести новые налоги. Однако из страха перед бунтом он должен был остановить оба эти начинания. Алчность и тирания султанов распространяются обычно только на высших чинов Империи, которые вне зависимости от своего положения все поголовно суть домашние рабы своего государя. Но зато остальные мусульмане пользуются полной безопасностью и не боятся ни за свою жизнь, ни за свободу, ни за имущество.
Таков был турецкий император, у коего король Швеции искал для себя убежища. Оказавшись в его владениях, Карл незамедлительно отписал ему. Сохранилось несколько списков с этого письма от 13 июля 1709 г., но теперь все они почитаются недостоверными. Из тех, кои были у меня в руках, все без исключения написаны в тоне высокомерном, свидетельствующем скорее о неустрашимости автора, нежели соответствующем его положению. Султан ответил лишь в конце сентября. Блистательная Порта[58] дала почувствовать Карлу всю разницу между турецким императором и королем какой-то части Скандинавии, к тому же еще христианином и побежденным беглецом.
Да и на самом деле, оказавшись в Турции, Карл превратился в почетного пленника. Тем не менее он вынашивал планы обращения Оттоманской Империи противу своих врагов и лелеял надежду возвратить под свое владычество Польшу и покорить Россию. В Константинополе у него был посланник, но более всех других послужил ему граф Понятовский, который отправился в турецкую столицу как частное лицо и за недолгое время сделался необходимым королю, приятным Порте и стал опасен даже великим визирям[59].
Весьма изрядно помогал ему португальский еврей Фонеска, обосновавшийся в Константинополе в качестве врача. Человек сей отличался ученостию и проницательным умом, ловкостью в делах и, быть может, был единственным философом среди всей своей нации. Его занятия открывали ему доступ к Порте, а часто и к доверию визирей. Я хорошо знал его в Париже и во многом основывался на беседах с ним. Граф Понятовский сам говорил и писал мне, что ему удалось передать письмо к султанше валиде[60], матери царствующего императора; сын ее сначала обращался с ней пренебрежительно, но в то время она уже приобретала влияние в серале. Некая приближенная к сей принцессе еврейка очаровала ее своими постоянными рассказами о подвигах шведского короля. Благодаря той тайной склонности, каковая свойственна почти всем женщинам, к людям необыкновенным, даже если они никогда оных и не видели, султанша возглавила в серале партию сего государя и называла его не иначе, как своим львом. «Когда же, наконец, ты поможешь моему льву пожрать этого царя?» — спрашивала она у своего сына-султана и дошла даже до того, что преступила жесткие законы сераля, собственноручно написав несколько писем к графу Понятовскому, каковые и до сего времени еще у него сохраняются.
Короля с почестями сопровождали через пустыню, некогда именовавшуюся Гетской, до Бендер, и турки озаботились, дабы у него в пути не было никакого недостатка. Одновременно его свита значительно пополнилась теми из поляков, шведов и казаков, которым удалось спастись от московитов. Когда он доехал до Бендер, с ним было уже тысяча восемьсот человек, и всем им предоставили жилище и пропитание за счет султана.
Король пожелал встать лагерем под Бендерами, чтобы не жить в самом городе. По приказу сераскера Юсуф-паши для него поставили великолепный шатер, и то же самое было сделано для всех знатных особ его свиты, а через некоторое время Карл велел построить в том же самом месте небольшой дом. Его примеру последовали офицеры, солдаты же соорудили некое подобие казарм. Таким образом, лагерь сей превратился как бы в маленький город. Король еще не излечился от раны, и у него из ноги пришлось извлечь загнившую кость. Но как только смог он сесть в седло, то сразу же возобновил обыкновенные свои труды, вставал раньше света, загонял каждый день трех лошадей и занимался обучением солдат. Иногда ради забавы он играл в шахматы. И если мелочи могут показывать человека, то стоит сказать, что в игре сей Карл всегда ходил королем и употреблял его чаще всех других фигур, отчего и проигрывал все партии.
Он жил в Бендерах среди полнейшего изобилия, столь редкого для побежденных изгнанников. Кроме более чем достаточной провизии и пятисот экю в день, которыми щедро одаривала его Порта, он получал еще деньги от Франции и занимал у константинопольских купцов. Часть этих денег шла на интриги в серале и подкуп визирей. К тому же он обильно одаривал своих офицеров и охранявших его янычар[61]. Распределял все сии щедроты его любимец и казначей Гротгусен, человек, совершенно не похожий на тех, которые обыкновенно исполняют подобные должности, ибо не менее своего повелителя любил все раздавать. Однажды он принес королю счет на шестьдесят тысяч экю, состоявший из двух строк: десять тысяч отдано шведам и янычарам по приказанию и от щедрот Вашего Величества, остальное мною проедено. «Мне нравятся таковые отчеты моих друзей, — сказал на это Карл, — а то Мюллерн заставляет читать бесконечные листы из-за каких-то десяти тысяч франков. Куда приятнее лаконическая манера Гротгусена». Один из старых его офицеров, заподозренный в некоторой скаредности, пожаловался на то, что Его Величество отдает все Гротгусену. Король ответил ему: «Я даю деньги только тем, кто с толком их тратит». Из-за безрассудной щедрости у него самого часто ничего не оставалось, и небольшая экономия была бы не менее благородна и много более полезна, но порок сего государя состоял в том, что он доводил до крайности все добродетели.