рмальностями, как объявление войны и распубликование соответственных манифестов. Тем временем тучи сгущались и со стороны Московии, где правил тогда монарх, достойный внимания потомков.
Русский царь Петр Алексеевич уже выказал себя грозным государем, одержав в 1698 г. победу над турками и взяв Азов[6], что позволило ему господствовать на Черном море. Но имя Великого заслужил он не столько победами, сколько другими, еще более поразительными деяниями. Московия, или Россия, занимает собою север Азии и Европы и, начиная от границ Китая, протянулась на полторы тысячи лье вплоть до пределов Польши и Швеции. Однако огромная сия страна оставалась почти неизвестной в Европе, пока на ее престоле не оказался царь Петр. Московиты были менее цивилизованы, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они, властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел и не разумея пользы оных. Древний священный закон воспрещал им под страхом смерти покидать свою страну без дозволения патриарха, чтобы не было у них возможности восчувствовать угнетавшее их иго. Закон сей вполне соответствовал духу этой нации, которая во глубине своего невежества и прозябания пренебрегала всяческими сношениями с иностранными державами.
Летоисчисление московитов велось от сотворения мира; начало прошлого века они считали 7207 годом, не заботясь о каком-либо сему объяснении. Первый день их года приходился на тринадцатое число нашего сентября. Причиной сего установления полагали они то, что Бог должен был сотворить мир осенью, когда созревают плоды земли. Даже та видимость познаний, каковой они обладали, представляла собой собрание грубых заблуждений: никто среди них и не подозревал, что московитская осень может соответствовать весне в другой стране, находящейся в противоположном климате. Совсем недавно народ хотел сжечь в Москве секретаря персидского посланника, который предсказал затмение солнца. Им неведомо было даже употребление цифр, и для расчетов они пользовались шариками, натянутыми на проволочные нити. Иных способов не существовало и в самой царской казне.
Их религия происходит от греческих христиан, однако же перемешана с суевериями, к коим они тем сильнее привержены, чем оные нелепее и непереносимее. Мало кто из московитов осмеливается есть голубиное мясо, поелику Св. Дух принято изображать в виде голубя. Они неукоснительно соблюдают четыре поста в году, не употребляя при этом ни яиц, ни молока. Предметами их поклонения являются Бог и Св. Николай и вслед за ними — царь и патриарх. Власть сего последнего столь же безгранична, как и московитское невежество. Он выносит смертные приговоры и подвергает жесточайшим пыткам. Дважды в год патриарх торжественно выезжает верхом на лошади в сопровождении всего духовенства, и народ простирается пред ним ниц, как это делают татары пред своим великим ламой. Исповедь практикуется лишь для тягчайших преступников, ибо московитам надобно только отпущение грехов, но отнюдь не раскаяние. Получив благословение своих попов, они почитают себя очистившимися, и страх исповеди в противоположность другим христианам не удерживает их ни от воровства, ни от смертоубийства. Они почитают за грех выпить молока в постный день, однако же поголовно все — отцы семейств, священники, жены и девицы — упиваются до бесчувствия по праздникам. Впрочем, здесь, как и в других странах, тоже спорят о вере: самый главный предмет распрей состоит в том, как должны креститься миряне — двумя или тремя перстами. В предыдущее царствование из-за этого даже произошел бунт в Астрахани.
В огромных владениях царя есть также множество подданных нехристиан: татары, живущие на западном берегу моря Каспийского, и у Азовского моря — магометане; обитатели Сибири, остяки и самоеды — это дикари, частию идолопоклонники, а частию вообще не знающие никакого божества, хотя поселенные среди них шведские пленники почитали оных лучшими, нежели старые московиты.
Петр Алексеевич получил такое воспитание, которое способствовало тому, чтобы еще более усилить преобладавшее в этой стране варварство. По природной своей склонности он полюбил иностранцев еще до того, как понял, насколько они могут быть полезны. Лефорт был первым из тех, кого он использовал для перемены лица всей Московии. Мощный гений царя, не укрощенный даже варварским воспитанием, развился почти с молниеносной быстротой. Он решил стать человеком, повелевать людьми и создать новую нацию. Многие государи до него отрекались от престолов из одного только отвращения к связанным с оными тяготам. Но никто еще не слагал с себя королевский сан, дабы обучаться искусству править. Однако же именно так поступил Петр Великий.
В 1698 г., процарствовав всего два года, он уехал из России[7] и явился в Голландию под именем слуги того самого Лефорта, коего сам отправил посланником к Генеральным Штатам. В Амстердаме он записался плотником в Ост-Индское Адмиралтейство и трудился на верфи как простой работник, а в свободное время изучал математику, фортификацию, мореплавание и искусство снимать планы. Он бывал в мастерских ремесленников и посещал все мануфактуры, где ничто не ускользало от его внимания.
Из Голландии Петр поехал в Англию и совершенствовался там в науке кораблестроения, а затем возвратился в Голландию и обозревал все, что могло быть полезно для его страны. Наконец, после двухлетнего отсутствия и тех трудов, коим ни один другой человек не согласился бы добровольно себя подвергнуть, вернулся он в Россию, привезя с собой все искусства Европы. За ним следовала толпа разнообразных ремесленников и мастеров. Впервые на Черном море, на Балтике и в Океане появились большие русские корабли. Среди московитских хижин воздвиглись дома регулярной архитектуры. Царь основывал коллегии, академии, типографии, библиотеки. Города получали упорядоченное правление; мало-помалу, хотя и с трудом, но менялись костюмы и нравы. Постепенно московиты узнали, что такое общество цивилизованных людей. Устранились даже суеверия, величие патриарха померкло, а царь провозгласил себя главою церкви, и столь дерзновенное дело, стоившее бы трона и жизни менее самовластному государю, завершилось почти беспрепятственно и обеспечило успехи всех прочих нововведений.
Лишив власти невежественное и варварское духовенство, решился он и на просвещение оного, хотя уже одним тем рисковал сделать его сильным и опасно влиятельным. Однако же почитал он себя самого достаточно могущественным, дабы не бояться подобной угрозы. В немногих из оставшихся монастырей повелел он изучать философию и богословие. Правда, сие последнее принадлежало еще к тому варварскому состоянию, из коего Петр Алексеевич вывел свое отечество. Одна достойная доверия особа рассказывала мне, что он самолично присутствовал на публичном прении, где речь шла о том, является ли грехом курение табака. Один из говоривших утверждал, будто опьяняться водкой вполне позволительно, не в пример курению, поелику в Св. Писании сказано, что выходящее изо рта оскверняет, а входящее нет.
Монахам весьма не нравились произведенные им преобразования. Стоило царю учредить типографии, как они воспользовались оными, дабы распространять пасквили, в коих объявляли его Антихристом, в доказательство чего приводилось обрезание бород и рассечение мертвых тел в Академии. Однако один из монахов корысти ради опроверг сии поношения и доказал, что Петр не Антихрист, поелику в имени его не содержится число 666. Сочинитель пасквиля был колесован, а автор опровержения стал епископом Рязанским.
В назидание многим цивилизованным государствам преобразователь Московии установил мудрый закон, по которому всем, состоящим на царской службе, равно как мещанам или малолетним, воспрещалось уходить в монастыри.
Сей государь понимал, сколь важно не допускать до праздности тех подданных, кои могут приносить пользу, а также не позволять того, чтобы неспособные еще распоряжаться даже малой частию своего состояния навсегда сами лишали себя свободы. Однако монашеская изворотливость каждый день обходит сей закон, установленный на благо человечества.
Царь не только подчинил церковь государству, последовав в этом примеру турецких султанов, но, будучи более дальновидным политиком, упразднил еще и подобное янычарам войско. То, что тщетно пытались произвести Оттоманы, сделал он за короткое время — распустил именовавшихся стрельцами московских янычар, кои прежде держали в повиновении и самих царей. Войско сие, более опасное для своих повелителей, нежели для соседей, состояло из тридцати тысяч пехоты, одна половина которой находилась в Москве, а другая на границах. Каждый стрелец получал в год всего четыре рубля жалованья, однако же льготы и злоупотребления достаточно вознаграждали их. По первоначалу Петр сформировал роту иноземцев и самолично записался в оную, не погнушавшись должностью барабанщика, поелику нации надобно было показывать пример. Постепенно он дослужился до офицера и стал исподволь создавать новые полки. Наконец, почувствовав себя повелителем регулярного войска, он распустил стрельцов, каковые не решились при этом на ослушание.
Кавалерия московитов представляла собой почти то же самое, что польская или французская, когда Франция была еще совокупностью феодальных владений. Русские дворяне шли на войну на собственные свои средства и сражались безо всякого порядка, подчас с одной только саблей или луком. Они не умели подчиняться командам, а потому не могли и побеждать.
Петр Великий собственным своим примером и жесточайшим принуждением научил их повиновению. Сам он служил в должностях солдата и унтер-офицера и строго карал тех бояр, кои полагали своей привилегией службу лишь по собственной своей охоте. Он учредил регулярный артиллерийский корпус и снял с церквей пятьсот колоколов для литья пушек, коих к 1714 г. насчитывалось у него уже тридцать тысяч.
Были сформированы также и драгунские полки, весьма сходственные с натурою московитов. Сейчас (1738 г.) в Московии тридцать таких полков по тысяче человек в каждом, весьма изрядно содержащихся.