Когда Нерон выдвинулся, Британник не получал ни почестей, ни заботы. Наоборот, Агриппина удалила и даже предала смерти тех, кто был предан ему; Сосибия, которому было доверено его воспитание и обучение, она убила под предлогом того, что он злоумышлял против Нерона. После этого она передала Британника тем, кто подходил для ее целей, и причиняла ему всякий вред, какой только могла[378]. Она совсем не позволяла ему быть с отцом или появляться на людях, но содержала его в некоем заключении, только без оков.
Когда префекты Криспин и Лукий Гета не угодили ей в чем-то, она устранила их с должностей[379].
Никто не осмеливался хоть каким-нибудь образом останавливать Агриппину; в самом деле, она имела большее могущество, чем сам Клавдий, и ее приветствовав на людях все, кто того желал, обстоятельство, вошедшее в записи.
Она обладала всей полнотой власти, ибо господствовала над Клавдием и взяла верх над Наркиссом и Паплантом (Каллист умер после того, как достиг влиятельнейшего положения).
В то время астрологи были изгнаны изо всей Италии, а связанные с ними наказаны[380].
Тогда же Каратак, варвар-британец, взятый в плен и доставленный в Рим, а затем прошенный Клавдием, бродил по городу после своего освобождения и, насмотревшись на его великолепие и размах, воскликнул: «И можете же вы, владеющие таким и в таком количестве, зариться на наши бедные хижины?»[381].
Клавдий возымел желание показать морское сражение на одном озере[382]; потому, после постройки деревянной стены вокруг него и установки трибун, была собрана огромная толпа. Клавдий и Нерон были в воинском облачении, тогда как Агриппина надела великолепную хламиду, затканную золотыми нитями, а остальные зрители — все, на что только было способно их воображение. Те, кто должны были участвовать в морском бою, были осужденными преступниками, и каждая сторона насчитывала пятьдесят кораблей, одна была убрана как родийцы, а другая — как сицилийцы[383].
Сначала они собрались в одно соединение, и все вместе обратились к Клавдию по своему обычаю: «Здравствуй, император, мы, идущие на смерть, приветствуем тебя!» Но когда такой способ оказался бесполезным, чтобы спасти их, и им было все равно приказано сражаться, они просто прошли через ряды противников, раня друг друга как можно меньше. Это продолжалось, пока их не заставили уничтожить друг друга[384].
Когда было раскопано Фукинское озеро, Наркисса сурово укоряли за это. Ведь он отвечал за это предприятие, и полагали, что, израсходовав гораздо меньше, чем получил, он умышленно устроил бедствие с тем, чтобы его злоупотребления не были обнаружены[385].
Наркисс открыто издевался над Клавдием. В самом деле, есть рассказ о том, как в одном случае, когда Клавдий вершил суд, и вифинцы подняли большой крик против Юния Килона[386], бывшего их правителем, утверждая, что тот вымогал огромные взятки, а император, не поняв причину поднятого ими шума, спросил присутствующих, что они говорят, Наркисс, вместо того, чтобы сообщить ему правду, сказал, что они так выражают свою благодарность Юнию. И Клавдий, поверив ему, сказал: «Хорошо, пусть тогда будет прокуратором на два года дольше».
Агриппина часто сопровождала императора на людях, когда он занимался своими обычными делами или когда он принимал послов, хотя садилась на отдельное возвышение. Это было одним из самых примечательных зрелищ того времени.
Однажды, когда оратор Юлий Галлик вел дело в суде, Клавдий раздосадовался на него и приказал бросить его в Тибр, хотя тот был близок к выигрышу процесса. Этот случай дал повод для очень изящной остроты со стороны Домития Афра, самого умелого судебного защитника того времени. Когда человек, оставленный в шатком положении Галликом, пришел за помощью к Домитию, тот сказал ему: «А кто тебе сказал, что я плаваю лучше, чем он?».
Позже, когда Клавдий занемог, Нерон явился в сенат и пообещал устроить скачки в случае, если император выздоровеет. Ведь Агриппина ни единого камня не оставила не перевернутым, лишь бы сделать Нерона любимым в народе и побудить считать его единственным наследником императорской власти. Отсюда следовало, что она выбрала конные состязания, к которым римляне были особенно привязаны, чтобы Нерон пообещал их в случае выздоровления Клавдия, которое — как она искренне молилась — могло и не произойти.
Кроме того, после расследования волнений в связи с ценами на хлеб она убедила Клавдия объявить народу эдиктом, а сенату письмом, что, если бы он умер, Нерон был бы способен управлять делами государства. Вследствие этого он стал важным лицом, и его имя было у всех на устах, в то время как по поводу Британника многие не знали даже, жив ли он еще, а остальные считали его больным и эпилептиком, и относительно этого есть сообщение, что слухи об этом распускала Агриппина.
Когда в тот раз Клавдий выздоровел, Нерон блестящим образом провел конные состязания, и в это время он женился на Октавии — еще одно обстоятельство, побуждавшее рассматривать его как приближающегося к возмужалости[387].
Ничто, казалось, не могло удовлетворить Агриппину, хотя все отличия, которыми пользовалась Ливия, были ей также пожалованы, и проголосованы многие дополнительные почести. Но, хотя она пользовалась такой же властью, как и Клавдий, она желала иметь это звание по праву, и однажды, когда большой пожар опустошил город, она сопровождала его, как если бы оказывала ему помощь.
34. Клавдий был раздражен действиями Агриппины, которые он стал в то время осознавать, и разыскал из-за этого своего сына Британника, которого та долгое время намеренно держала подальше от его глаз, так как она делала все, что могла, чтобы обеспечить престол Нерону, ибо он был ее родным сыном от ее прежнего мужа Домития; и он проявлял свою привязанность всякий раз, когда встречал мальчика. Он не желал больше терпеть ее поведения, но готовился положить конец ее власти, дав своему сыну мужскую тогу и объявив его наследником престола[388].
Агриппина, разузнав об этом, встревожилась и поспешила предупредить что-либо подобное, отравив Клавдия. Но поскольку по причине большого количества вина, которое он всегда выпивал, и вообще его образа жизни, такого, какой все императоры, как правило, ведут ради своей безопасности, нелегко было причинить ему вред, она послала за известной изготовительницей ядов, некоей женщиной по имени Лукуста, которая незадолго до того была осуждена именно по этому обвинению, и, приготовив с ее помощью яд, чье действие было несомненным, она вложила его в одно растение, называемое грибами. Затем сама она съела другие, но дала своему супругу поесть того, который содержал яд, ибо он был самым большим и красивым из них.
Так жертву заговора унесли с пира, по видимости совершенно побежденного крепкими напитками, дело, много раз случавшееся ранее; но в течение ночи яд произвел свое действие, и он скончался, неспособный сказать или услышать и слова. Это было тринадцатого октября, и он прожил шестьдесят три года, два месяца и тринадцать дней, пробыв императором тринадцать лет, восемь месяцев и двенадцать дней[389].
Агриппина была способна совершить такой поступок, принимая во внимание, что она предварительно отослала в Кампанию Наркисса, придумав, что ему нужно принимать там воды от своей подагры[390]. Ибо если бы он был на месте, ей никогда не удалось бы этого, так заботливо охранял он своего господина. Как бы то ни было, его смерть случилась сразу же после Клавдия. Он сосредоточил в своих руках власть большую, чем любой другой человек его времени, ибо он владел более чем четырьмястами миллионами сестерциев, и города, и цари заискивали перед ним. В самом деле, даже в то время, когда он уже должен был быть убит, он смог совершить замечательный поступок. Будучи ответственным за переписку Клавдия, он имел в своем распоряжении письма, содержавшие тайные известия против Агриппины и прочих, все это он сжег перед своей смертью.
Он был убит возле могилы Мессалины, обстоятельство, оказавшееся чистой случайностью, хотя казалось, что это исполнилась ее месть[391].
35. Таким образом Клавдий встретил свою смерть. Кажется, это событие было отмечено кометой, которую видели очень долгое время, кровавым ливнем, молнией, ударившей в знамена преторианцев, случившимся само по себе открытием храма Юпитера Виктора, роением пчел в поле и тем, что в каждой из коллегий, облеченных властными полномочиями, кто-нибудь умер[392].
Император получил государственные похороны и все прочие почести, которые прежде были оказаны Августу[393]. Агриппина и Нерон изображали скорбь по человеку, которого они убили, и вознесли на небеса того, кого они вынесли с пира на носилках. По этому случаю Лукий Юний Галлий, брат Сенеки, сделал очень едкое замечание. Сам Сенека оставил сочинение, которое назвал «Отыквлением» — слово, придуманное наподобие «Обожествления»[394], — а его брату приписывают высказывание большого смысла в кратких словах. Ибо ввиду того, что общественные палачи имели обычай тянуть трупы казненных в тюрьме через Форум большими баграми, и оттуда сбрасывать их в реку, он заметил, что Клавдий был поднят на небеса багром.