а) «Смутное время» конца XII в. Диктатура клана Чхве и борьба с монгольской агрессией в первой половине XIII в.
Политическая история Корё после драмы 1170 г. предстает продолжавшейся около четверти века беспрерывной чередой переворотов, контрпереворотов, мятежей, бунтов и восстаний. Смута истощала производительные силы страны, накладывала невыносимое бремя как на незащищенные низшие слои населения, так и на привилегированную элиту, вынужденную постоянно рисковать имуществом и жизнью среди беспощадных кровавых схваток. В то же время политический кризис конца XII в. был для всех социальных слоев и временем новых возможностей. Если подвергавшиеся до 1170 г. жесткой и унизительной дискриминации профессиональные военные получили доступ к высшей власти, богатству и привилегиям, то и для их дружинников — часто выходцев из маргинальных слоев — открылись немыслимые ранее возможности для социального выдвижения и обогащения. В то время, как многие видные представители гражданского чиновничества пали жертвами погромов и «чисток», низшие и средние бюрократы постепенно приватизировали «под шумок» свои служебные наделы в провинции, а заодно и превращали немалое число лично свободных крестьян в полукрепостных или крепостных арендаторов (чонхо). Расширили — за счет никем не ограничиваемой теперь скупки земель, а то и прямого захвата крестьянских наделов, — свои угодья и монастыри, а также целый ряд богатых «местных чиновников» и деревенских старост.
Одним словом, в обстановке смут в Корё утвердилась характерная для развитого средневекового общества поместно-арендная система землевладения и землепользования, при которой основная часть общественного продукта производилась безземельными (или малоземельными) лично зависимыми (крепостными или полукрепостными) арендаторами, сидевшими на частновладельческих землях. Сословие лично свободных податных крестьян янинов продолжало играть в обществе определенную роль, но значительно менее важную, чем в ранний период. Чиновники превратились после 1170 г. в сословие землевладельцев- аристократов, для которых чиновная служба стала просто способом облегчить захват земель и работников. Если к высшим сословиям средневековой Кореи вообще можно применить понятие «феодалы» (это — вопрос достаточно спорный), то наиболее справедливым было бы охарактеризовать таким образом землевладельцев позднего Корё, с их поместьями (нонджан) и дружинами (кабён — «домашние войска»).
Смутами пытались воспользоваться и непривилегированные слои населения. В ходе многочисленных восстаний «подлые» из особых дискриминируемых районов (чхонмины) часто добивались повышения статуса и перевода в категорию янинов. Множество крестьян, горожан и рабов, присоединяясь к дружинам того или иного военного лидера, совершали социальный «рывок», немыслимый в предыдущую эпоху. Статус зависимого арендатора (вынужденного отдавать около половины урожая хозяину) обрекал крестьянина на вечное полуголодное существование, но во многих случаях избавлял от произвола и вымогательств со стороны местных чиновников, от бремени трудовых мобилизаций и поборов. Жестоко эксплуатируя зависимых крестьян, крупные частные землевладельцы — передававшие свои угодья по наследству — были более заинтересованы в поддержании и развитии производительных сил деревни, чем правительственные чиновники, чей срок службы в одной местности не превышал трех лет. Недаром во многих случаях янины сами просили о переходе на положение зависимых к тому или иному влиятельному землевладельцу или монастырю (это называлось тхутхак — «отдать себя»), не в силах выносить больше бюрократический произвол.
Первые годы после переворота были ознаменованы беспрецедентной социально-политической нестабильностью и жестокой фракционной борьбой. Пришедшие к власти военные лидеры, истребляя друг друга, пытались поставить каждый свою клику в центр нового нарождавшегося порядка. Сразу после путча 1170 г. триумвират Чон Джунбу — Ли Ыйбан — Ли Го захватил неограниченную власть, получив от марионеточного «вана» все возможные высшие чины и должности, как военные, так и гражданские. Но коллективная диктатура оказалась нестабильной формой власти. Первой жертвой фракционной борьбы стал убитый Ли Ыйбаном Ли Го (1171 г.). После этого главным органом власти дуумвирата Чон Джунбу — Ли Ыйбан стала «Главная Палата» (Чунбан), традиционный совещательный орган корёской армии, наделенный теперь политико- административными функциями. Чон Джунбу, Ли Ыйбан и их присные активно принялись за передел земельной собственности в свою пользу и в пользу своих дружинников, вызвав тем самым широкое сопротивление со стороны как части «старых» аристократов (чьи земли часто конфисковали для последующего перераспределения среди военных), так и широких масс населения.
Уже с 1172 г. начались народные волнения на традиционно неспокойном северо-западе, а в 1173 г. военный губернатор одного из особых пограничных округов, Ким Бодан, поднял мятеж с целью восстановить Ыйджона на престоле. Мятеж был подавлен, а ссыльный Ыйджон — убит в Кёнджу людьми Ли Ыйбана. Желая уничтожить в корне все возможности для реставрации прежней власти, военные сразу же после этого мятежа организовали масштабную «чистку» бывших гражданских чиновников, заменяя их на всех уровнях военными, а часто также грабя и убивая. «Военный террор» вызвал ряд новых восстаний провинциальных администраторов, опасавшихся за свое будущее. Из этих выступлений выделяется своим масштабом мятеж пхеньянского губернатора Чо Вичхона (1174–1176 гг.), в котором участвовали до сорока округов и крепостей. Сам мятеж был подавлен относительно быстро (за полтора-два года), но волнения на северо-западе продолжались до конца 1170-х гг. Организаторы карательного похода на Пхеньян — клика Чон Джунбу — воспользовались этим событием также и для устранения руками вооруженных монахов Ли Ыйбана и его сторонников (1174 г.). После этого Чон Джунбу на пять лет сосредоточил в своих руках диктаторскую власть и активно использовал эту возможность для захвата крестьянских земель, обогащая себя и дружину. На фоне общего недовольства произволом нового диктатора в 1176–1177 гг. вспыхивает восстание «подлых» (чхонминов) в дискриминируемом поселении ремесленников (со) в уезде Конджу (современная провинция Южная Чхунчхон) под руководством Мани и Мансои. Армия восставших взяла несколько уездных городов, разгромила трехтысячный карательный отряд и потребовала от правительства прекращения дискриминации в отношении их района. Интересно, что Чон Джунбу согласился выполнить это требование и перевел родную округу Мани в разряд регулярных уездов. Не удовлетворившись этим, восставшие продолжили борьбу, истребляя местных чиновников и монахов, и были разгромлены с большим трудом. Вскоре по их примеру на борьбу поднялись чхонмины, рабы и крестьяне в целом ряде южных уездов. Восстания конца 1170-х гг. сыграли значительную роль в смягчении дискриминационных практик по отношению к обитателям хян, пугок и со, заложив основу для их последующей отмены.
В 1179 г. мало популярный диктатор Чон Чунбу был свергнут и убит 26-летним военачальником Кён Дэсыном — выходцем из влиятельной «старой» семьи, не принимавшим активного участия ни в путче 1170 г., ни в последующих «чистках» и фракционной борьбе. В течение четырех лет своего правления (1179–1183 гг.) новый хозяин страны проводил разумную и осторожную политику, приближая к себе образованных выходцев из числа «старой» бюрократии и ограничивая, произвол военных. Итогом стало крайнее недовольство «новой» военной элиты, державшее Кён Дэсына и его группировку в постоянном напряжении — каждый день можно было ожидать нового путча. Не прекращались и бунты крестьян и особенно рабов в южных провинциях (особенно в плодородном уезде Чонджу, современная провинция Северная Чолла). В обстановке нестабильности Кён Дэсын был вынужден опираться прежде всего на личную гвардию (Тобан) из нескольких сотен беззаветно преданных ему бойцов («солдаты-смертники» — саса). Пользуясь своим привилегированным положением, бойцы личной гвардии правителя могли безнаказанно захватывать крестьянские земли.
После ранней смерти Кён Дэсына и краха его режима в 1183 г. его дружина, вызывавшая зависть и ненависть со стороны других групп правящего класса, была расформирована и подверглась ряду карательных мер (конфискации, ссылки). В следующем году к власти пришел новый диктатор, военачальник Ли Ыймин, остававшийся у руля правления вплоть до 1196 г. Ли Ыймин, неграмотный выходец из низших слоев населения (его мать была монастырской рабыней, а отец — мелким торговцем), выдвинувшийся благодаря способностям к рукопашному бою (субак) и активно участвовавший в истреблении гражданских чиновников в 1170 г. и подавлении выступлений Ким Бодана и Чо Вичхона, привел с собой во власть таких же, как он, честолюбивых рядовых военных, стремившихся к быстрому обогащению за счет «старой» знати и крестьянских земель. Однако в то же время с режимом Ли Ыймина сотрудничало уже довольно много образованных выходцев из «старой» бюрократической элиты, без которых неграмотный диктатор не мог управлять страной.
Произвол и грабежи Ли Ыймина, его братьев, родственников и дружинников спровоцировали к началу 1190-х гг. ряд восстаний по всей стране, особенно в юго-восточной провинции Кёнсан. Выступление жителей города Кёнджу в 1190 г. власти не могли подавить несколько лет и в конечном счете пошли на компромисс с восставшими. К похожему способу диктатура Ли Ыймина собиралась прибегнуть и в отношении крупных крестьянских восстаний в той же провинции в 1193 г., возглавлявшихся монастырским служкой Ким Сами (уезд Чхондо) и крестьянином Хёсимом (уезд Ульсан). После того, как карательные отряды понесли несколько позорных поражений от восставших, Ли Ыймин вступил в тайные сношения с их лидерами, собираясь даже использовать их боевые возможности для усиления собственной власти. В конце концов, однако, режим нашел средства подавить эти выступления; в ходе карательных операций погибло более семи тысяч крестьян. Широкомасштабные выступления стоили населению немалых жертв, но давали и определенные результаты — постепенно уходила в прошлое дискриминация по отношению к жителям хян, пугок и со, богатые крестьяне утверждали свои права на землю.
В 1196 г. Ли Ыймин был свергнут и убит полководцем Чхве Чхунхоном (1150–1219), основавшим стабильную «параллельную» династию правителей, которая распоряжалась реальной властью в стране более полувека, правя от имени сидевших на троне безвластных потомков Ван Гона. Чхве Чхунхон — образованный выходец из «старой» служилой семьи — стремился положить конец анархии, укрепить и консолидировать господствующий класс как целое и обезопасить его позиции от крестьянских выступлений. Для достижения этой цели он выбрал путь компромисса между «старыми» корёскими бюрократическими порядками и «новой» реальностью. Он планировал создание дуальной структуры, в которой над гражданской бюрократической системой господствовала бы «надстройка» в виде аппарата военной власти и которая была бы способна бороться с крестьянскими протестами и гарантировать собственность и привилегии всех членов господствующего класса. Необходимая для исполнения этих планов стабильность могла, с его точки зрения, быть обеспечена лишь беспощадным устранением оппонентов, что и было сделано в 1196–1197 гг., сразу после его прихода к власти. Истреблению подверглись все родственники Ли Ыймина и 36 ближайших соратников бывшего диктатора; еще большее число неугодных было отправлено в ссылку. Земли и имущество репрессированных обогатили нового правителя и дружину. Не церемонился Чхве Чхунхон и с государями. Четыре государя-марионетки сменяли друг друга на престоле по воле Чхве Чхунхона, процарствовав в общей сложности не более 15 лет, и лишь пятый, известный по посмертному имени Коджон (1213–1259), сумел — во всем следуя линии дома Чхве Чхунхона вплоть до конца 50-х гг. XIII в. — избежать изгнания из дворца и потери престола. Чхве Чхунхон казнил даже своего младшего брата, чьи амбиции, с точки зрения диктатора, угрожали стабильности режима. Самовластный правитель постоянно опасался заговоров и покушений — целый ряд крупных землевладельцев пытался, хотя и неудачно, составлять заговоры с целью устранения автократического режима (1209 г., 1217 г. и т. д.).
Не менее серьезным был и вызов со стороны непривилегированных слоев населения. В самом начале правления Чхве Чхунхона, в 1198 г., в столице был раскрыт заговор рабов. Его организатор, раб по имени Манджок, утверждал, что вопреки господствовавшим в корёском обществе идеям, рабы ничем не отличаются по рождению от свободных («разве рабье семя существует отдельно?»), приводя в качестве примера случаи, когда рабы по отцу или матери становились дружинниками военных диктаторов или даже диктаторами (Ли Ыймин). Раскрытие заговора стоило жизни более ста его участникам; весь инцидент, в то же время свидетельствует, что в ходе смут конца XII в. раннекорёская сословная система вступила в полосу кризиса. Уже в следующем году восстали крестьяне на востоке и юго-востоке страны; режиму Чхве Чхунхона, неспособному расправиться с этим весьма организованным и масштабным выступлением чисто репрессивными мерами, пришлось искать компромисса с крестьянскими вожаками и удовлетворить часть требований последних. Проявленная властью уступчивость дала импульс к новым выступлениям: восстанию рабов в Хапчхоне (пров. Кёнсан) в 1200 г. (подавлено местными землевладельцами), сепаратистскому мятежу провозгласивших своим лозунгом «возрождение Силла» кёнджуских землевладельцев и крестьян в 1202–1203 гг. и т. д. «Умирение» провинции требовало от нового режима значительной гибкости: в целом ряде случаев требования восставших (устранение дискриминации по отношению к тому или иному району, наказание коррумпированных чиновников, и т. д.) частично удовлетворялись, а их лидеры включались в ряды вассалов дома Чхве. В этом смысле определенная стабильность, достигнутая новой диктатурой к концу 1210-х гг., основывалась не только на истреблении потенциальных соперников в столице, но и на удовлетворении стремлений ряда провинциальных групп к повышению их социального статуса.
Политическим механизмом, обеспечивавшим доминирование дома Чхве, была особая система «чрезвычайных» властных институтов, «надстроенная» над регулярной бюрократической машиной. Прежде всего, вооруженной опорой режима служила более чем трехтысячная личная гвардия военного правителя, получавшая жалование из средств клана Чхве (владевшего обширными поместьями в южных частях страны), но в то же время на практике имевшая возможность и обогатить себя за счет захвата крестьянских земель. В то же время земли и рабы, незаконно захваченные дружинниками режима Ли Ыймина, были при новом режиме частично возвращены прежним хозяевам. На политическом уровне, интересы новых правителей выражал и защищал Кёджон Тогам — особый орган власти, выполнявший полицейско-прокурорские функции (раскрытие заговоров против дома Чхве, расправа с политическими противниками), но также обладавший абсолютными полномочиями в кадровых и целом ряде других вопросов. Главой этого органа по наследству становились потомки Чхве Чхунхона по прямой линии (формально их назначал на эту должность ван Коджон).
Окончательно военный режим оформился при сыне Чхве Чхунхона, Чхве У (известен также как Чхве И;?-1249), организовавшем в своей усадьбе в 1225 г. особое Политическое Управление (Чонбан) из лично преданных ему конфуцианских бюрократов; новый орган власти заведовал всеми кадровыми перемещениями. Новый правитель активно пользовался также советами конфуцианских ученых из организованного при его усадьбе в 1227 г. совещательного органа — Управления Литературы (Cобан). К 20-м гг. XIII в. гражданские чиновники и ученые восстановили свое положение во властных структурах. Ряд крупных конфуцианцев того времени — потомок Чхве Чхуна писатель Чхве Джа (1188–1260), поэт и писатель Ли Гюбо (1168–1241) и другие — установили с Чхве У тесные личные отношения, признав себя вассалами нового правителя и получив высшие чины и возможность продвигать своих учеников по службе. К военным вассалам Чхве У относились, кроме гвардейских командиров Тобана, и офицеры «Трех Отдельных Корпусов» (Самбёльчхо) — «домашнего войска» клана Чхве, выполнявшего полицейские функции в столице и провинциях. В целом, новая система в значительной степени преодолела характерные для раннего Корё противоречия внутри правящего класса, предоставив как гражданским, так и военным чиновникам возможности для социального роста. В отличие от современного режиму клана Чхве (и типологически сходного с ним) военного правительства (бакуфу) Минамото Ёритомо в Японии (1192 г.), корёская военная диктатура шире использовала бюрократические структуры, контролируя — с помощью собственно военной «надстройки» — подбор и распределение кадров в регулярной административной машине.
В экономическом отношении при диктатуре клана Чхве продолжались процессы развала централизованной надельной системы, концентрации земель в руках крупных землевладельцев (духовных и светских), обезземеливания значительной части крестьянства и перехода его на положение лично зависимых арендаторов. Владельцами крупнейших поместий с тысячами арендаторов стали сами правители из клана Чхве и их ближайшие вассалы, а также тесно связанные с ними столичные и провинциальные монастыри (в основном секты сон). Переход к поместно-арендной системе в сельском хозяйстве способствовал повышению производительности труда и развитию примитивных форм рыночных связей: владельцы крупных поместий стремились изъять как можно больше продукта для приобретения предметов роскоши и раздач дружине, а поэтому поощряли технические усовершенствования, распашку целины и т. д. Но в то же время в маленьком Корё, с его относительно небольшим земельным фондом, поместная система была крайне нестабильной. Отношения земельной собственности прямо зависели от расстановки политических сил: каждый новый переворот, каждая новая «чистка» приводили к перераспределению значительной части земельного фонда (прежде всего в плодородных южных районах), «перетряскам» в управлении поместьями и, в итоге, непроизводительной растрате прибавочного продукта. Нестабильности способствовало и недостаточное юридическое оформление новой системы поземельных отношений: во многих случаях новые правители и их дружинники захватывали земли по праву сильного. Их владения, никак не оформленные юридически, могли быть с легкостью изъяты властями при любых политических изменениях. В целом, доминирование властных, политических отношений над отношениями собственности, задерживавшее развитие хозяйства и в сунском Китае, еще сильнее сказывалось на экономике Корё. В ней присутствовали рудиментарные рыночные элементы, но их влияние сказывалось меньше, чем в сунской системе: корёские поместья по большей части оставались автаркическими «государствами в государстве» и сбывали на рынке лишь незначительную долю прибавочного продукта. Характерный для Сун денежный обмен с использованием бумажных денег и векселей в Корё времен режима Чхве распространения не получил.
Развитие Корё при диктатуре клана Чхве первоначально шло в благоприятных внешнеполитических условиях. Вплоть до 1210-х гг. бесспорными гегемонами Восточной Азии были противостоявшие друг другу чжурчжэньская империя Цзинь и государство Южное Сун. Оба соперника находились на похожем этапе социально-экономического развития; в то же время Цзинь добилась военного превосходства над Сун, что обеспечивало военно-политическую стабильность номинальным вассалам чжурчжэней, в том числе и корёсцам. Однако с конца XII в. ситуация начала меняться в связи с прогрессом в объединении монгольских племен, достигнутым вождем одного из монгольских родов, Темучжином (Чингисханом). В 1206 г. на знаменитом курултае у истоков реки Онон Темучжин был провозглашен верховным правителем Монголии. К тому времени новое государство было уже достаточно централизованным, обладая жестким военно-административным делением и регулярной стотысячной армией. Конное войско закаленных в беспрерывных междоусобицах степняков, связанных как традициями родоплеменной солидарности, так и новым, очень суровым общегосударственным законом (за трусость одного воина в бою смертью каралось все подразделение), было серьезнейшей угрозой для империй и государств Восточной Азии.
Сделав в результате успешного похода тангутское государство Си Ся своим вассалом (1210 г.), Чингисхан провел в 1211–1216 г. победоносную кампанию против чжурчжэней, взяв 862 цзиньские крепости, в том числе и цзиньскую столицу Пекин (1215 г.). Под контроль монгольских военачальников подпала значительная часть покоренного ранее цзиньцами Северного Китая, а монгольская армия обогатилась самой передовой по тому времени чжурчжэньской осадной техникой и вооружением. В состав полков Чингисхана влились представители самых разных этносов (китайцы, чжурчжэни, кидани, тангуты и т. д.), увеличив монгольское войско численно, обогатив его технически и превратив в сильнейшую армию Восточной Азии. Важным последствием всех этих событий для Корё было освобождение маньчжурских киданей от чжурчжэньского господства и кратковременное воссоздание ими к северу от корёских границ своей государственности под руководством военачальника Елюй Люгэ (1211 г.). В 1215 г. это новое государство было атаковано монгольскими армиями. Не выдержав их ударов, киданьские части переправились через пограничную реку Амноккан и начали грабить северные корёские территории, вплоть до Пхеньяна. Это неожиданное вторжение с трудом было отбито в 1216 г. корёским полководцем Ким Чхвирё (?-1234), но в 1218 г. под ударами монгольской армии кидани вторглись снова и дошли до уезда Кандон (провинция Южная Пхёнан). Разбить их Ким Чхвирё смог лишь с помощью монгольских войск и подчиненных монголам формирований чжурчжэньских перебежчиков (1219 г.).
В качестве платы за помощь монголы потребовали от Корё признания вассальной зависимости и выплаты огромной дани. Корёское правительство, однако, отнюдь не собиралось немедленно покоряться «невежественным варварам», все еще воспринимавшимся как дикое окраинное племя. В 1225 г. монгольский посол, который вызвал в Корё всеобщее возмущение пренебрежением к конфуцианскому этикету, и его свита были ограблены и убиты на корёской границе. Скорее всего, это было дело рук многочисленных в тех местах разбойничьих или повстанческих формирований, но монгольские власти решили, что посол был убит по наущению корёского двора, и прервали с Корё все отношения.
Монголы приступили к покорению Корё после смерти Чингисхана (1227 г.) и воцарения его сына Угедея (1229 г.), в ходе войны (1230–1234 гг.) с чжурчжэньской империей Цзинь, которая уже была полностью разорена их предыдущим походом 1211–1216 гг. Ведя в 1230–1233 гг. бои за подчинение Ляодуна, монголы послали в 1231 г. отдельный экспедиционный корпус под командованием Саритая на покорение Корё. Броском на юг монгольская конница разгромила главные силы корёской армии и к концу 1231 г. дошла до Кэсона и осадила корёскую столицу. Однако ряд крепостей на севере страны — в том числе стратегически важная крепость Куджу (современный город Анджу в пров. Юж. Пхёнан) — так и не был взят монголами. Война с самого начала приобрела партизанский характер. В ней активно участвовали не только подразделения регулярных войск, но и части, сформированные из рабов, дискриминируемых жителей хян, со и пугок, и даже крестьян-повстанцев. В ходе общенародного сопротивления завоевателям размывались границы между дискриминируемыми жителями хян, со и пугок и полноправными янминами, возникало чувство этнокультурной солидарности между насельниками различных районов страны.
Несмотря на отдельные успехи в боях с захватчиками, боявшийся разрушения столицы диктатор Чхве У, пошел на временный компромисс с Саритаем, и монгольское войско отошло, оставив в Корё 72 «губернатора» (дарухачи) и потребовав выплаты непропорционально огромной дани (в том числе ремесленниками и женщинами для монгольских гаремов). Но как только монголы покинули страну, Чхве У сразу же отказался от своих обязательств и взял курс на сопротивление степнякам (последовательно проводившийся им несколько десятилетий). Монгольские «губернаторы» были перебиты, а двор и клан Чхве эвакуировались на неприступный для степной конницы остров Канхвадо в Желтом море (окрестности современного города Инчхон), где столица Корё находилась до 1270 г. В том же, 1232 г., войско Саритая снова устроило карательный поход на «взбунтовавшихся» (с точки зрения монголов) корёсцев. Но в этот раз завоевателей постигла серьезная неудача. Они не смогли взять Кэсон, а при осаде крепости Чхоинсон стрелой корёского монаха-воина был убит и сам полководец Саритай. Монголы отступили на Ляодун, отложив завоевание Корё до более благоприятного момента. Так началась борьба корёсцев с Монгольской империей.
Остров Канхвадо, куда из Кэсона были насильно переселены многие жители, был неприступной крепостью, которая снабжалась продовольствием и припасами по морю. Закрепившись там, клан Чхве и государев двор приказали корёским военачальникам на материке при приближении монгольских войск уничтожать продовольственные запасы в деревнях. Двор требовал до конца защищать крепости, избегая лобовых схваток вне стен на открытой местности, в которых монгольская конница имела бы заведомое преимущество. Рекомендовалось также вести неустанную партизанскую войну с завоевателями, используя преимущества пересеченной гористой местности. Подобная тактика позволила двору вести поразительно долгую для небольшого полуостровного государства — три десятилетия — войну с несравненно более сильным противником. Но она не могла спасти от разорения крестьянство и предотвратить разграбление городов и монастырей. В огне монгольского нашествия погибла большая часть культурных памятников эпохи Трех государств и Объединенного Силла, рукописная и ксилографическая литература этого времени.
Следующее (третье по счету) нашествие на Корё монгольские войска под предводительством полководца Тангу совершили после полного разгрома империи Цзинь и одновременно с «Великим походом на Запад» (т. е. Русь и европейские страны) — в 1235–1239 гг. На сей раз они дошли до южных районов полуострова. Беспощадному разграблению подверглись житницы Корё — плодородные долины провинций Чолла и Кёнсан. В огне пожаров погибали памятники буддийской культуры, в том числе хранившаяся в монастыре Пуинса недалеко от города Тэгу корёская Трипитака (1237 г.), а также знаменитый символ объединения полуострова под властью Силла — девятиэтажная пагода монастыря Хваннёнса в Кёнджу (1238 г.). Трипитака — символизировавшая объединявшее корёсцев и отделявшее их от шаманистов-монголов буддийское учение — была, за счет невиданных усилий, восстановлена на острове Канхвадо в 1236–1251 гг. (сейчас деревянные доски этого издания хранятся в монастыре Хэинса). Восстановление Трипитаки должно было, по замыслу Чхве У, не только воодушевить корёсцев на борьбу с «язычниками-варварами», но и умножить «кармические заслуги» государства, тем самым облегчив победу над врагом.
Народная воля к сопротивлению захватчикам, к которой апеллировал режим клана Чхве, позволяла корёсцам одерживать отдельные победы. Так, небольшие отряды захватчиков были успешно разгромлены гарнизонами и населением уездов Онян и Тэхын (современная провинция Чхунчхон). В то же время укрывшиеся на острове Канхвадо главные силы корёской армии избегали генерального сражения с монголами, поскольку реальных возможностей противостоять численно превосходившей корёское войско монгольской тяжеловооруженной коннице у них не было. Однако монголы, не имевшие флота, также не могли штурмовать Канхвадо. Поняв, что война заходит в тупик, монголы в итоге отступили, но с целым рядом условий, в число которых входила выдача им сына корёского государя в заложники, наказание антимонгольски настроенных корёских сановников, возвращение столицы в Кэсон и т. д. Корёсцы послали им двух государевых родственников, ложно назвав их «государевыми сыновьями», но после вывода монгольских войск практически отказались от выполнения всех прочих требований. Монголы во главе с полководцем Амоганем совершили на Корё еще одну (четвертую по счету) карательную экспедицию в 1247–1249 гг., но и она не заставила корёсцев выполнить монгольские требования.
Новый этап наступления на Корё, так же, как и на другого противника монголов, Южную Сун, начался в 1251 г., с приходом Мункэ на великоханский трон. Прелюдией новой кампании против Корё была экспедиция 1253–1254 гг., принесшая монголам ряд поражений. Так, монгольскую осаду успешно выдержала крепость Чхунджу, среди защитников которой было немало казенных рабов (за их заслуги они были после впоследствии освобождены и пожалованы должностями). Новый (пятый по счету) крупномасштабный поход на Корё был начат полководцем Чэлодаем в 1254 г. и был особенно болезненным для ослабленного уже бесконечной войной Корёского государства. Тактика Чэлодая заключалась в планомерном опустошении плодородных южных провинций Корё и массовом уничтожении или уводе в плен трудоспособного населения, что должно было подорвать снабжение острова Канхвадо продовольствием. Только в течение 1254 г. в плен попало более 200 тысяч корёсцев; еще большее число было убито завоевателями. По выражению летописца, «мертвые кости покрывали равнины»; страна была полностью разорена, и снабжение Канхвадо оказалось под угрозой. В условиях развала хозяйственной жизни, эпидемий и голода возрастало и недовольство режимом Чхве, который был неспособен защитить страну от врага и в то же время собирал высокие налоги с обнищавшего населения. Корёские полководцы в северной части страны (Чо Хви, Тхак Чхон, и другие), видя бесперспективность дальнейшего сопротивления и недовольство населения, перешли на сторону врага. Учитывая, что монголы начали строить флот для десанта на остров Канхвадо, придворные сановники (в основном гражданские) выдвинули предложения по прекращению войны путем принятия, хотя бы частично, требований противника.
Однако клан Чхве и его приближенные, многие из которых были выходцами из низов общества и выдвинулись в борьбе с монголами, отказывались от капитуляции. В результате конфронтации во властных кругах последний правитель из клана Чхве по имени Чхве Ый был в 1258 г. убит командирами «Трех Отдельных Корпусов», за спиной которых стояли гражданские сановники. В 1259 г. придворный совет во главе со старейшим гражданским сановником, известным литератором Чхве Джа (в свое время он сыграл значительную роль в упрочении власти клана Чхве, но теперь изменил курс), решил начать с монголами переговоры о мире. Корёскую миссию возглавил наследник престола, вскоре официально вступивший на трон (Вонджон; 1260–1274). В переговорах с Хубилаем (официально занимал великоханский престол с 1260 г.) корёской миссии удалось добиться относительно почетных условий. Монголы согласились не настаивать на немедленном возвращении корёской столицы в Кэсон, ограничиться вассалитетом Корё, не посылать туда новых дарухачи, и даже выдать корёсцам некоторых наиболее ненавистных предателей-перебежчиков. Причины «щедрости» Хубилая были просты — он желал укрепить свой тыл на северо-востоке для войны за окончательное подчинение отчаянно сопротивлявшейся Южной Сун (она была полностью разгромлена лишь в 1279 г.) и в перспективе использовать Корё как плацдарм для наступления на Японию. Кроме того, героическое тридцатилетнее сопротивление корёского народа дало монгольским правителям понять, что безоговорочной капитуляции от Корё все равно ожидать не приходится. В этом было непосредственное значение корёского сопротивления монголам: не имея шансов на победу над превосходящими силами противника, корёсцы тем не менее добились в итоге для страны определенной автономии в рамках Монгольской империи. Кроме того, в ходе сопротивления монголам крепло этногосударственное самосознание корёсцев, чувство этнокультурной солидарности между различными сословиями и районами страны.
Однако и после падения режима клана Чхве и заключения формального мира с Хубилаем принятие корёсцами вассалитета по отношению к монголам проходило отнюдь не гладко. С точки зрения монголов, вассалитет подразумевал перепись населения, мобилизацию военнообязанных на поход против Японии и создание в Корё сети монгольских почтовых станций (ям); однако, с точки зрения многих корёских сановников, особенно военных, принятие всех этих требований означало потерю государственного достоинства. Особые возражения среди командиров «Трех Отдельных Корпусов», которым принадлежали основные заслуги в свержении диктатуры клана Чхве, встретили унизительные, с их точки зрения, требования посылки членов ванского клана в Пекин заложниками. Вплоть до конца 60-х гг. XIII в. в связи с трениями в среде корёской элиты возвращение двора в Кэсон постоянно откладывалось, что начало вызывать серьезные подозрения у Хубилая. Корёские военные даже предлагали убить монгольских послов и продолжить сопротивление. Разногласия в придворной среде привели в конце 60-х гг. XIII в. к кровавым столкновениям между противостоящими военными группировками. Вонджон вновь утвердился в 1270 г. на престоле, опираясь исключительно на поддержку монгольской охраны, которая сопровождала его после визита к Хубилаю. Началась новая эпоха: ваны использовали монголов, былых противников, для подавления сопротивления военных клик и укрепления пошатнувшегося за время почти столетнего господства военных диктаторов авторитета центральной государственной власти.
Меры, предпринятые ваном для подавления сопротивления в военной среде, не могли не вызвать недовольства у главной воинской силы двора на острове Канхвадо — «Трех Отдельных Корпусов». В 1268–1270 гг. Вонджон устранил именно их командиров за оппозицию промонгольской линии двора. В конце 1270 г. ван, одновременно с приказом об окончательном возвращении двора в Кэсон, распорядился распустить «Три Отдельных Корпуса». В то же время распространились слухи, что двор намерен передать список бойцов этих корпусов монголам, которые якобы собирались репрессировать наиболее активных участников антимонгольского сопротивления. Страх перед перспективой монгольской «чистки», а также укрепившиеся за десятилетия сражений антимонгольские настроения, побудили отборные части к открытому бунту. Возглавляемые офицером Пэ Джунсоном бойцы «корпусов» сожгли списки личного состава, захватили значительную часть государственной казны, объявили захваченного ими во дворце члена государева клана «истинным» государем и пригрозили смертью каждому, кто покинет Канхвадо ради возвращения в Кэсон. Однако очень скоро под ударами монгольских отрядов бунтовщики были вынуждены перебраться на более чем тысяче кораблей на остров Чиндо у южного побережья провинции Чолла (недалеко от острова Вандо, где в 828–851 гг. располагалась «столица» купца Чан Бого). Там они создали своего рода «альтернативное государство» — со своими органами власти и чиновной структурой — и принялись собирать налоги с плодородных южных областей страны, фактически парализовав снабжение кэсонского двора рисом. Многие администраторы в провинциях Чолла и Кёнсан — где ранее располагались основные вотчины как клана Чхве, так и многих других боровшихся с монголами военачальников — изъявляли островному «правительству» покорность. На подавление мятежа в 1271 г. была направлена объединенная корёско-монгольская армия под командованием полководца Ким Бангёна (1212–1300) и нескольких монгольских военачальников. Новым союзникам удалось разгромить основные силы «корпусов»; в то же время остатки повстанческой армии сумели перебраться на остров Чеджудо, где сопротивление продолжалось до 1273 г. После разгрома движения Чеджудо стало одним из нескольких районов Корё, взятых монголами под прямое управление. Часть острова была превращена в пастбище; хозяйства Чеджудо должны были поставлять коней для монгольской армии.
б) Корё как сателлит империи Юань (сер. XIII — сер. XIV вв.)
Разгром антимонгольского выступления совместными силами монголов и корёского двора означал, что монгольская династия Юань стала для Вонджона и его потомков опорой в воссоздании централизованной монархии. Однако принятие вассалитета по отношению к монголам вовсе не означало исчезновения сформировавшегося к тому времени антимонгольского менталитета. Наоборот, именно представление о высшей ценности местной культурной и религиозной традиции, которую противопоставляли дикости язычников-завоевателей, легло в итоге в основу позднекорёского этногосударственного самосознания. Зависимость от монголов — сколь бы тесной она не была — всегда воспринималась как вынужденная, обусловленная военно-политическими факторами, но не культурным превосходством завоевателей.
С точки зрения монголов, Корё играло роль стратегически важного плацдарма для наступления на Японию. Для подготовки к этому походу в столице Корё было образовано специальное монгольское учреждение — «Ведомство по Покорению Востока» (Чондонхэн Чунсосон) — заведовавшее строительством боевых кораблей и мобилизацией корёских солдат и моряков. Для первого похода, назначенного на 1274 г., было мобилизовано 35 тысяч корёских ремесленников-кораблестроителей и 5 тысяч корёских солдат и моряков. Строительство более чем 900 кораблей легло на корёскую экономику — и без того подорванную тридцатилетней войной с захватчиками — тяжким бременем. Монгольская администрация использовала подготовку к японскому походу как предлог для установления тесного контроля над корёским бюрократическим аппаратом. Она использовала Корё и как дипломатического посредника — через кэсонский двор в Японию пересылались письма Хубилая с требованиями признать сюзеренитет монгольской державы над Японией (1266–1268). Корёский двор и по своей инициативе прилагал дипломатические усилия, желая убедить Японию согласиться на эти требования и тем предотвратить военное столкновение, в котором Корё поневоле пришлось бы участвовать.
Однако усилия Вонджона ни к чему не привели: сиккэн (военный правитель) Японии из клана Ходзё твердо отказался подчиниться монгольским домогательством. В итоге более чем тридцатитысячный монгольско-корёский флот (с корёской стороны главнокомандующим был Ким Бангён) совершил в 1274 г. высадку в бухте Хаката в северной части острова Кюсю, но вынужден был отступить из-за неблагоприятной погоды и решительного сопротивления японских частей. Японцы планировали ответную атаку на Корё на 1275 г., но осуществить ее не сумели. Новое нашествие на Японию Хубилай предпринял в 1281 г., когда 140-тысячное монголо-корёское войско высадилась на севере острова Кюсю. Но в течение почти двух месяцев оно не смогло продвинуться в глубь острова из-за ожесточенного сопротивления японской армии. Затем вмешались природные силы: небывалый тайфун (которому благодарные японцы присвоили затем имя камикадзе — «божественный ветер») разметал большую часть кораблей захватчиков, и немногим уцелевшим судам пришлось срочно эвакуироваться обратно в Корё. Провал кампании по «покорению Востока» развеял миф о непобедимости монголов. «Ведомство по Покорению Востока» было переименовано, но сохранено и продолжало осуществлять контроль над внутренней политикой Корё. Итогами японских походов для Корё стали разорение и обнищание и без того истощенной страны и усиление зависимости от Юаней.
Как и обещал Вонджону Хубилай, под прямое управление монголов Корё, в отличие от Китая, не попало. Однако и без этого зависимость корёской администрации от монголов была беспрецедентно высокой. Вассалитет, который был номинальным по отношению к династиям Тан и Сун, обрел в этот период реальный смысл. Юань была первой китайской династией в истории китайско-корейских отношений, пытавшейся всерьез вмешиваться во внутренние дела полуострова и контролировать корейскую бюрократию. Это объяснялось как ее опасениями по поводу сильных в Корё антимонгольских настроений, так и финансово-экономическими соображениями — корёская экономика эксплуатировалась в пользу юаньского двора. Начиная с сына Вонджона, известного по посмертному имени Чхуннёль-ван (1274–1308), к посмертным именам всех государей Корё стали добавлять иероглиф «чхун» («преданный»), подчеркивавший зависимость династии Ван Гона от Юаней. Чтобы «монголизировать» корёскую династию, монголы ввели порядок, согласно которому корёский наследник отправлялся в заложники в Пекин, воспитывался там в монгольской среде и брал в первые жены юаньскую принцессу. Первый брак такого рода был заключен между Чхуннёль-ваном и одной из дочерей Хубилая, принцессой Циго. Сыновья от смешанных браков с рождения получали, вместе с корёскими, монгольские имена, приучались к монгольскому быту, овладевали монгольским языком как родным. «Монголизация» династии и части двора закрепляла подчиненное положение Корё в орбите мировой Юаньской державы, но в то же время и отдаляла «монголизированную» верхушку от основной массы корёсцев.
Чувство унижения вызывали символические перемены в государственном аппарате, означавшие понижение статуса административной машины Корё до уровня одного из юаньских «уделов». Так, Чэбу и Государев Секретариат (Сансосон) были слиты в одно учреждение, а подчиненные Государеву Секретариату отраслевые министерства — понижены в статусе до простых «управлений» (са) и частично слиты друг с другом. Понижена в статусе была и связанная с корёской монархией лексика — с 1276 г. государи Корё потеряли право на использование таких терминов, как «августейшее повеление» (сонджи), «государева амнистия» (са), «его величество государь» (чим; пхеха), несовместимых, с точки зрения монголов, с вассальным положением страны. Высшим учреждением в стране продолжало оставаться монгольское «Ведомство по Покорению Востока». Его официальным главой стал государь Корё, который был, таким образом, включен в состав юаньского чиновничества. Все эти меры усиливали антимонгольские настроения у основной части корёского общества, упорно противопоставлявшей «культурное» Корё «дикарям»-завоевателям.
Однако для определенной группы корёсцев, известной в истории под именем «проюаньских элементов» (пувонбэ), жесткий контроль Юаней над корёскими делами был шансом на продвижение в социальном статусе. Шанс получили выходцы из числа среднего и низшего чиновничества и простолюдинов, сумевшие выучить монгольский язык и пристроиться в качестве толмачей при направлявшихся к юаньскому двору корёских миссиях. В ситуации, когда монгольские власти имели право на вмешательство в дела Корё, а политика юаньского двора определялась не конфуцианскими нормами, а интересами и прихотями господствующих фракций, от личных контактов корёских переводчиков с юаньскими сановниками часто зависела судьба страны. Типичным примером сказанного является карьера Чо Ингю (1237–1308). Получивший как переводчик признание от самого Хубилая и побывавший с корёскими миссиями в Пекине более 30 раз, Чо Ингто сумел заслужить доверие принцессы Циго и ее свиты, выдать дочь в качестве второй жены за наследника престола (первой женой всегда становилась монгольская принцесса) и стать наиболее влиятельным сановником при дворе Чхуннёльвана. Клан Чо Ингю (клан Чо из Пхеньяна) был известен и как покровитель основанной еще Ыйчхоном во времена раннего Корё буддийской секты Чхонтхэ. Еще более необычным было возвышение переводчика Ю Би (?-1329) — выходца из числа жителей пугок, завязавшего связи с влиятельными сановниками юаньского двора и получившего от юаньского императора новое имя (Чхонсин — «чистый подданный»). Надо отметить, что неожиданное возвышение группы переводчиков, сильно напоминавшее социальный взлет столь же «безродных» военных в первые годы после переворота 1170 г., внесло значительный вклад в общую тенденцию к размыванию сословных барьеров, характерную для позднекорёского общества.
Выгодным для проюаньски настроенной местной знати и военных командиров было и то, что значительная часть северных корёских земель — два особых пограничных округа (ке) и район Пхеньяна — оказались с 50-60-х гг. XIII в. под прямым управлением Юаней (пограничные округа оставались под юаньским управлением до 1356 г.). Эти земли попали в наследственное управление тех корёских фамилий, которые согласились сотрудничать с завоевателями еще во времена пятого монгольского похода на Корё. Следуя примеру государевой семьи и «проюаньских элементов» двора и северного Корё, корёские аристократы начал принимать (наряду с корёскими) монгольские имена и учиться монгольскому языку и обычаям. Ряд монгольских наименований должностей («тысяцкий» — чхонхо, «темник» — манхо, и др.) и монгольских слов («вороной конь» — карамаль; «ручной сокол-однолеток» — порамэ, и т. д.) сохранялись довольно долго в корейском употреблении; некоторые из них дошли до наших дней. То же самое относится и к монгольским обычаям (например, наносить новобрачной красной краской пятно — конджи — на лоб), проникшим в простонародную среду. Однако в то же время «монголизация» встречала ожесточенный протест. Заимствуя некоторые элементы монгольского быта, корёские крестьяне и горожане продолжали враждебно относиться как к завоевателям, так и к их присным среди корёской верхушки. Временное усиление «проюаньских элементов» в конечном счете, вело к этнокультурной консолидации общества на основе антипатии к завоевателям.
Желая спровоцировать раздоры в среде корёского правящего дома и стимулировать дальнейшее сближение «проюаньских элементов» с монгольскими правящими кругами, юаньский двор учредил должность так называемого «Шэньянского вана». В окрестностях города Шэньяна (совр. пров. Ляонин, КНР) еще со времен монгольских походов на Корё проживало множество этнических корёсцев — в основном потомков тех, кто был угнан в плен. Официально наследнику Чхуннёль-вана, по имени Ван Вон (монгольское имя — Идзир-буга; известен по посмертному имени Чхунсон-ван), должность «Шэньянского вана» была «дарована» в 1308 г. для того, чтобы он мог управлять жившими в районе Шэньяна корёсцами, а также в «благодарность» за его помощь юаньскому императору Хайсан-Гулику (Уцзун; 1308–1312) в борьбе за трон (1305–1308). В реальности же юаньская администрация надеялась, что «Шэньянский ван» — полностью контролируемый монголами удельный князь из корёской государевой семьи — станет противовесом кэсонскому двору и сможет ослабить Корё, выдвигая претензии на кэсонский престол.
Так и произошло. После смерти Чхуннёль-вана «Шэньянский ван» Ван Вон оказался на корёском престоле (1308–1313); большую часть времени он продолжал проводить в Пекине, наслаждаясь жизнью юаньского аристократа и совершенно не желая возвращаться в корёскую «провинцию». В конце концов, он передал корёский престол своему сыну (Чхунсук-ван; 1313–1330; 1332–1339), а должность «Шэньянского вана» — племяннику. Новый «Шэньянский ван», в союзе с теми из «проюаньских элементов», кто по разным причинам оказался в опале в Кэсоне (в частности, с переводчиком Ю Би), пытался опорочить нового кэсонского государя перед юаньским двором и захватить корёский престол. В результате корёскому вану пришлось, по приказу юаньского двора, на два года уступить престол сыну-наследнику (Чхунхе-ван; 1330–1332; 1339–1344). Позже, после смерти Чхунсук-вана, «Шэньянский ван» пытался захватить корёский престол вооруженным путем, но неудачно. Должность «Шэньянского вана» — постепенно сводившаяся просто к почетному титулу — сохранялась до самого конца правления юаньского дома, позволяя юаньским монархам иметь готового кандидата на кэсонский трон в случае возникновения при корёском дворе серьезной антимонгольской оппозиции. Абсолютное пренебрежение государственными интересами Корё со стороны «Шэньянских ванов» (так, второй из них, племянник Ван Вона, предлагал вообще превратить Корё в рядовую юаньскую провинцию) увеличивало разрыв между «монголизированным» меньшинством корёского правящего класса и антимонгольски настроенным большинством корёсцев, и подрывало, в конечном счете, позиции «монголизированного» правящего дома Ван в целом.
Положение большинства населения в монгольский период значительно ухудшилось. На истощенную страну легло двойное бремя: содержание своих и юаньских феодалов. Выплата монголам регулярной дани плюс многочисленные подношения юаньскому двору — все это означало новые поборы и тяготы. Ситуацию осложнял хаос в бюрократической машине, произвол и насилия придворных временщиков и фаворитов, прежде всего из числа «проюаньских элементов», совершенно лишенных каких-либо представлений о конфуцианской этике. Реквизиционная политика «верхов» приводила к массовому обезземеливанию крестьянства и, в итоге, к концентрации земельного фонда в руках небольшого числа крупных вотчинников — в основном членов «монголизированной» элиты. Недовольство народа углублялось и новыми видами реквизиций, введенными корёским двором под нажимом юаньской администрации, а именно отправкой в юаньский Китай корёских ремесленников, ловчих соколов, женьшеня и т. д.
Особое недовольство вызывала принудительная отправка корёских девиц, предназначавшихся в жены монгольской знати, офицерам и солдатам. Занималось этим учрежденное по указанию Юаней в 1274 г. особое ведомство — «Управление Браков» (Кёрхон Тогам). Поскольку конфуцианская этика не позволяла отправлять монголам замужних женщин, с 1307 г. девицам 13–16 лет было запрещено вступать в брак до прохождения смотра в этом ведомстве. Некоторым из корёских женщин, попавших в гарем юаньских владык, удавалось добиться при монгольском дворе высокого положения, но такие случаи были единичными. В основном корёских девушек ждали на чужбине тяготы и горести — слишком велики были различия в культуре и нравах между корёсцами и монголами. Насильственный вывоз женщин из страны вызывал как протесты конфуцианской элиты (в виде направляемых к юаньскому двору мемориалов), так и массовое сопротивление в народе, выражавшееся, прежде всего, в распространении «незаконных» ранних браков. Считается, что именно в этот период возник корейский обычай формального обручения подростков 10–13 лет, доживший до начала XX в. Унижал корёсцев и насильственный вывоз из страны мальчиков для кастрации и последующей службы евнухами в юаньских гаремах.
В то же время юаньская агрессия и тяготы, обрушившиеся на корёское общество, ускорили процесс концентрации земельной собственности в руках нескольких десятков крупных вотчинников, которые монополизировали как значительную часть земельного фонда, так и политические власть и влияние (так называемые квонмун седжок — «властные кланы и сильные роды»). Разорявшиеся крестьяне или становились вечными должниками активно занимавшихся ростовщичеством вотчинных семей и утрачивали личную свободу, или «отдавали себя» (тхутхак) в качестве неполноправных арендаторов (чонхо) в надежде защититься от чиновничьего произвола, или же просто теряли землю и права янинов (свободных крестьян) в результате насилия со стороны могущественных соседей. Олигархия из нескольких десятков семей, превратившая к началу XIV в. значительную часть корёских крестьян в своих арендаторов-полукрепостных или рабов, была по составу весьма разнородна. В нее вошла как часть раннекорёской аристократии (например, потомки Ким Бусика — клан Ким из Кёнджу, или потомки Чхве Чхуна — клан Чхве из Хэджу), так и «новые» военные роды, выдвинувшиеся на службе диктаторам из рода Чхве (например, клан потомков полководца Ким Чхвирё — Кимы из Оняна). Весьма значительную часть новой элиты составляли семьи, выдвинувшиеся в контексте зависимости Корё от Юаней, — военные, сотрудничавшие с монголами (клан Кимов из Андона — потомки подавившего выступление «Трех Отдельных Корпусов» Ким Бангёна), или переводчики, посредничавшие в контактах с ними (клан Чо Ингто — Чо из Пхеньяна). «Трамплином» к продвижению в ряды землевладельческой олигархии служили и родственные связи с монгольской элитой: таков был путь к успеху корёского чиновника Ки Джао (клан Ки из Хэнджу), дочь которого, попавшая в гарем последнего юаньского императора Тогон-Тимура (1333–1367), добилась любви монгольского владыки и стала императрицей (первой женой). Статус квонмун седжок был официально признан и закреплен: в 1308 г. Чхунсон-ван, вступив на корёский престол, опубликовал список из 15 знатных фамилий, брак с которыми был разрешен членам государева дома.
Используя раннекорёское правило, позволявшее потомкам носителей пяти высших служебных рангов поступать на службу без экзаменов (за «заслуги предков»), олигархия квонмун седжок — в основном не получавшая серьезного конфуцианского образования и предпочитавшая буддизм, военное дело и монгольский язык конфуцианской этике — монополизировала высшие чиновничьи ранги в Корё. Так, потомки полководца Ким Чхвирё (Онянские Кимы) были знамениты тем, что занимали должности первых министров на протяжении пяти поколений. Основную роль в закреплении политического статуса этой олигархии играли, наряду с крупной земельной собственностью, браки с корёской государевой семьей и юаньской знатью. Концентрация власти и собственности в руках ограниченного круга привилегированных фамилий означала, в условиях хаоса в центральной бюрократии, рост насилия и произвола по отношению к основной массе населения: захватов (кёмбён) крестьянских полей с помощью собственных вооруженных сил (кабён — «домашних войск»), порабощения свободных крестьян, издевательств над беззащитным простонародьем. Недовольство олигархической элитой приводило к постоянной социальной нестабильности, частым крестьянским восстаниям и провинциальным мятежам (самые крупные — в 1318, 1334 и 1361 гг.).
Постольку, поскольку усиление группы землевладельческих кланов и монополизация ими политического влияния ослабляли центральную власть и угрожали стабильности в обществе, двор пытался — хотя и очень нерешительно — ограничивать произвол олигархии, карая наиболее зарвавшихся и ненавистных народу титулованных насильников. Так, в 1298 г. было казнено за грабежи и вымогательства более 40 евнухов и придворных. Неоднократно создавались особые учреждения по освобождению несправедливо порабощенных янинов. Часть насильственно отобранных земель была возвращена законным хозяевам (1336 г.) и т. д. Однако реальных масштабных результатов эти полумеры дать не могли — слишком глубоки были связи между кэсонскими правителями и землевладельческой элитой. Типичное для квонмун седжок бытовое, рутинное насилие по отношению к крестьянскому населению было присуще и некоторым кэсонским ванам: так, Чхунхе-ван (1330–1332, 1339–1344) был в конце жизни даже отрешен Юанями от престола и отправлен в ссылку в Китай за систематические грабежи, издевательства и изнасилования во время охот и пиров в провинции. Примером неудачной попытки двора ослабить засилье квонмун седжок служит введенная в 1309 г. монополия на соль, которая должна была, по идее, отобрать у олигархов доходные соляные промыслы и обеспечить крестьянство солью по твердой цене через систему государственных складов в уездах. Очень скоро эти государственные склады (ыйёмчхан) вновь оказались под контролем олигархов, продолжавших произвольно устанавливать высокие цены без оглядки на государственные расценки. В условиях полновластия олигархов при кэсонском дворе и контроля их «домашних войск» над округами и уездами, лишь коренная смена власти «наверху» могла привести к решительным реформам и стабилизации ситуации в стране.
Времена борьбы с монголами, монгольского господства и всевластия олигархических группировок были тяжелым испытанием. Но экстремальные обстоятельства стимулировали развитие культуры и немыслимые в прошлом по объему и глубине межкультурные контакты. В ходе сопротивления монголам в Корё активно развивалось книгопечатание: собранная на острове Канхвадо религиозная и культурная элита стремилась как сохранить конфуцианское культурное наследие, так и умножить «кармические заслуги» корёского государства изданием буддийской литературы. Кроме восстановления уничтоженной захватчиками Трипитаки (о чем уже говорилось выше), клан Чхве издал и ряд корёских конфуцианских сочинений, в том числе и многотомное собрание по этикету Санджон когым ре («Подробно установленный этикет прошлого и настоящего», 1234–1241). Как считается в корейской историографии, оно было первой в мире книгой, напечатанной металлическим наборным шрифтом (за два столетия до Гутенберга). Появляются исторические работы, призванные обобщить и прославить прошлое полуострова. В частности, особую известность (прежде всего как источник по силлаской истории) получила компиляция наставника Чхуннёль-вана в буддийском законе монаха Ирёна (1206–1289) Самгук юса («Забытые деяния Трех государств», 1281–1283). В этом произведении — не являвшемся официальной историей и потому свободном от ограничений этого жанра — Ирён впервые объявил основанный мифическим Тангуном Древний Чосон предшественником всех более поздних государств полуострова, тем самым перед лицом национального бедствия подчеркнув единство корёсцев, вне зависимости от региональной принадлежности. Многие исследователи считают, что распространение в период монгольского ига представления о Тангуне как о первопредке всех корёсцев знаменовало переломный пункт в процессе формирования на полуострове единого этноса — «протонации» докапиталистической эпохи. Однако при этом нельзя забывать, что точных данных о популярности культа Тангуна в народе нет, и, скорее всего, представления о этнокультурном единстве корёсцев были все же ограничены образованными кругами (что коренным образом отличает их от национализма в современном смысле слова).
Монгольское господство, при всей жестокости завоевателей и громадных потерях, было плодотворно для развития корёской культуры в том смысле, что, как «близкий вассал» Юаней и «государство императорского зятя», Корё оказалось вовлечено в теснейшие контакты с континентальным Китаем. Корёские государи, придворные и ученые получили возможность годами и десятилетиями жить в Пекине и китайских провинциях, свободно общаться с китайскими интеллектуалами, приобретать редкие и ценные издания. Включение корёской конфуцианской элиты в духовную жизнь культурного центра тогдашнего Дальнего Востока не замедлило сказаться на развитии корёской мысли. Уже конфуцианец и непримиримый борец с шаманизмом Ан Хян (1243–1306), дважды отправлявшийся с посольством в Пекин, начал изучать и популяризировать в Корё неоконфуцианство.
Неоконфуцианство — новое истолкование конфуцианского учения, предложенное группой сунских ученых (Чжоу Дуньи, Чэн Хао и Чэн И, Чжу Си). Оно заметно отличалось от ортодоксальных взглядов включением в конфуцианский контекст буддийско-даосских космологических мотивов. Этичность, имманентно присущая (с точки зрения конфуцианства) человеческой природе, объяснялась теперь как проявление в микрокосме макрокосмического Абсолюта — универсального принципа (ли), весьма сходного с идеей всеохватывающего Мира Истины (тот же иероглиф — ли) буддийской школы Хуаянь. Универсальная — и в то же время имманентная человеку — этичность освящала незыблемые и в неоконфуцианстве традиционные нормы поведения, основанные на семейной, возрастной и государственной иерархии. В социально-политической области неоконфуцианцы отстаивали сильное централизованное бюрократическое государство с автаркической (независимой от внешней торговли) экономикой, приматом земледелия над ремеслом и гарантиями для землевладельцев-чиновников (к этому слою принадлежали и сами основатели учения) от произвола двора. Будучи многим обязанными буддийским и даосским доктринам, неоконфуцианцы, тем не менее, видели в буддизме идейного конкурента и особенно были настроены против монастырского землевладения (сокращавшего государственный и чиновничий земельный фонд). Неоконфуцианство отличалось догматизмом, претензиями на абсолютную истину и нетерпимостью к идейным противникам — чертами, свойственными классическому конфуцианству в значительно меньшей степени. Проникновению этого учения в Корё способствовала созданная Чхунсон-ваном на покое в Пекине «Библиотека Тысячи Свитков» (Мангвондан), где приезжие корёские ученые могли встречаться и беседовать с глубоко увлеченными неоконфуцианством китайскими интеллектуалами юаньских времен. Ставшее через сотню лет государственной идеологией новой Чосонской династии, неоконфуцианство определяло впоследствии духовную жизнь Кореи на протяжении нескольких веков.
Импорт из Китая не ограничивался метафизическими доктринами. Заимствовались и тибетско-индийские мотивы в буддийском искусстве (навеянные популярностью ламаизма в монгольских правящих кругах), и культура хлопка (до того корёское простолюдье носило лишь конопляные одежды), и техника изготовления пороха, и достижения мусульманской астрономии. Многие из разноплеменных подданных Юаней, разными путями попавшие в Корё, переходили в корёское подданство и часто играли видную роль в государственной и культурной жизни. В целом, космополитичная атмосфера юаньского Китая — уникальная в каком-то смысле и для китайской истории — стимулировала «рывок» в развитии корейской культуры. В этом смысле тесные связи промонгольской олигархии с юаньским Китаем — вызывавшие суровое осуждение как многих современников, так и немалого числа позднейших историков, — сыграли, несомненно, исторически позитивную роль.
в) Освобождение от монгольского ига и падение династии Корё (вторая половина XIV в.)
Господство проюаньской верхушки в Корё было в итоге подорвано кризисом Юаньской династии в Китае. К кризису привели как экономические, так и социально-политические факторы (хаос и неэффективность управленческой машины, расстройство денежного обращения, массовое разорение податного населения и усиление антимонгольских настроений в результате). В 1351 г. в Китае вспыхнуло широкомасштабное восстание популярной тайной секты «Белого Лотоса», призывавшей население к изгнанию чужеземцев под лозунгами «пришествия спасителя мира — Будды Майтрейи». Многие лидеры восстания вскоре были схвачены и казнены, но подавить это движение полностью монголам не удавалось более десяти лет. Лишенная налоговых поступлений со значительной части территорий, находившихся под контролем повстанцев, монгольская империя слабела на глазах, и этим не преминули воспользоваться корёские правители.
Вступивший на престол в год начала восстания Конмин-ван (1351–1374) решительно претворил в жизнь ряд мер, направленных на восстановление независимости Корё. Были возвращены элементы домонгольской управленческой системы (1352 г.), упразднен главный орган монгольского контроля над Корё — «Ведомство по Покорению Востока» (1356 г.), силой возвращены захваченные монголами корёские пограничные территории на севере (1356 г.), уничтожены самые активные из «проюаньских элементов», прежде всего клан Ки из Хэнджу и его присные (1356 г.). Однако номинально Корё осталось вассалом Юаней и было вынуждено даже посылать войска на помощь в подавлении антимонгольских народных движений в Китае (1354 г.). Это спровоцировало два крупномасштабных похода на Корё (в 1359–1360 и 1360–1361 гг.) китайских повстанческих войск, известных по принятому у них головному убору как «красные повязки» (красный цвет — цвет Майтрейи). Во время второго похода «красным повязкам» удалось взять и разграбить корёскую столицу, заставив вана искать убежища в Покчу (совр. город Андон, пров. Сев. Кёнсан). Оба нашествия, разорившие северные и центральные районы Корё, были в итоге отбиты корёскими войсками. В ходе битв с «красными повязками», а также с японскими пиратами, которые чуть ли не ежегодно устраивали грабительские рейды на корёское побережье (а иногда даже основывали на корёской территории свои постоянные базы), значительное влияние приобрели прославившиеся победами над захватчиками полководцы, прежде всего Чхве Ён (1316–1388) и Ли Сонге (1335–1408; будущий основатель династии Чосон). Важной политической опорой реформ Конмин-вана были также «средние слои» корёского имущего класса — средние и низшие землевладельцы-чиновники (садэбу) среди которых значительной популярностью начало пользоваться неоконфуцианское учение, ортодоксальное презрение которого к «варварам» и непримиримость к «ереси» оправдывали враждебность этой группы к «дикарям»-монголам и преимущественно буддийским «проюаньским элементам». Союз этой группы с Ли Сонге и военным окружением последнего и привел в итоге к свержению Корё и основанию новой династии Чосон.
Реформы Конмин-вана наталкивались на ожесточенное сопротивление «проюаньских элементов», опасавшихся за свое имущество и положение. Сразу после разгрома «красных повязок» Конмин-ван подвергся неожиданному нападению отряда промонгольски настроенного полководца Ким Ёна (?-1363) и только чудом остался жив (1362 г.). После этого служивший Юаням корёский полководец Чхве Ю попытался, с помощью десятитысячного юаньского отряда, вторгнуться в Корё и свергнуть Конмин-вана с престола, но был разгромлен армией Чхве Ёна и казнен (1364 г.). Основой влияния проюаньской группировки, состоявшей в основном из крупных земельных собственников (квонмун седжок), было владение наследственными вотчинами (обычно несколькими в различных провинциях) с тысячами рабов и полукрепостных арендаторов, причем и земля, и рабы были во многих случаях захвачены насильственными, незаконными методами. Чтобы восстановить суверенитет Корё и окончательно вырвать власть из рук «проюаньских элементов», Конмин-вану требовалось, прежде всего, покончить с концентрацией земель и рабочей силы в руках квонмун седжок (т. е. провести крупномасштабную конфискацию земель и освобождение незаконно порабощенных янинов) и восстановить налоговую базу сильного централизованного государства — полнокровный слой мелких лично свободных земельных собственников. Провести реформу такого масштаба мог лишь политик, преданный лично Конмин-вану и не связанный с крупными землевладельцами и их интересами.
Выбор вана пал на его личного наставника в буддийском законе (с 1365 г.), выходца из низших слоев населения (сына монастырской рабыни), монаха Синдона (?-1371). В 1366 г. Синдон был назначен начальником Управления по Упорядочению Земель и Податного Люда (Чонмин Пёнджон Тогам) с чрезвычайными полномочиями. Синдон решительно отбирал у крупных землевладельцев незаконно присвоенные земли и освобождал из рабства насильственно порабощенных янинов, восстанавливая разрушавшийся с конца XII в. слой лично свободных крестьян и уничтожая социально-экономическую базу промонгольской группы. Одновременно восстанавливалась конфуцианская образовательная система, устанавливались отношения с изгнавшей монголов из Китая новой династией Мин (1368–1369 гг.), проводились — в основном силами войск Ли Сонге — военные экспедиции против монгольских цитаделей за Амнокканом. Решительная политика Синдона по восстановлению централизованной государственности и ликвидации зависимости от монголов была популярна в широких слоях населения (в народе Синдона называли «совершенномудрым»), но встречала яростное сопротивление верхушки правящего класса. В 1371 г. Синдон был обвинен в антигосударственном заговоре, сослан и вскоре казнен; пришедшая к власти промонгольская группировка Ли Инима (?-1388), Лим Гёнми (?-1388) и Ём Хынбана (?-1388) отстранила Конмин-вана от реального участия в политике и в итоге убила государя-реформатора (1374 г.).
В результате падения Синдона и прихода к власти клики Ли-Лима-Ёма были прекращены конфискации земель у крупных вотчинников, возобновились захваты и коррупция и произошел переход от односторонней поддержки династии Мин к балансированию между Минами и их соперниками, бежавшими за пустыню Гоби остатками монгольского двора (режим Северной Юань). В результате двор постепенно лишился как поддержки средних и мелких землевладельцев-конфуцианцев (садэбу) так и популярности в крестьянских массах; были испорчены и отношения с Минами, начавшими, как наследники Юаней, выдвигать претензии на некогда контролировавшиеся монголами северные пограничные земли Корё.
С восхождением на трон ставленника группировки Ли-Лима-Ёма, малолетнего государя У-вана (1374–1388; по некоторым источникам, незаконного сына Синдона от рабыни) Корё вступило в полосу острого внешне- и внутриполитического кризиса. На его северных границах продолжалась борьба новой династии Мин с монголами: обе стороны пытались привлечь Корё на свою сторону, и корёскому режиму стоило немалых трудов сохранить нейтралитет и отстраниться от прямого вмешательства в вооруженную борьбу за рубежом. В конце концов, в 1384–1385 гг. выбор в целом был сделан в пользу явного победителя, Минской династии, но отношения осложнялись претензиями минского двора на северное корёское пограничье. В южных и центральных районах страны шла постоянная ожесточенная борьба с японскими пиратами, которые опустошали побережье и парализовали транспортировку риса в столицу. В боях против японцев ряд побед одержали войска Чхве Ёна и Ли Сонге, использовавшие огнестрельное оружие (1377, 1378, 1380 гг.). Атмосфера внешнеполитического кризиса и постоянных боев с захватчиками способствовала укреплению влияния популярных военачальников — Чхве Ёна, которого назначили ответственным за оборону побережья (1380 г.) и Ли Сонге, ставшего военным губернатором северо-востока (1384 г.). Однако, несмотря на усиление реформаторски настроенной военной элиты (ее поддерживали широкие слои садэбу и она была популярна в народе), клика Ли-Лима-Ёма сохраняла влияние при дворе и использовала любые возможности для обогащения за счет захвата крестьянских земель и беззастенчивой коррупции. Владениями временщиков оказывались целые уезды; их доверенные рабы и слуги также занимались вымогательством, за несколько лет сколачивая крупные состояния. Часто подпись на документах о продаже земли клике Ли-Лима-Ёма и ее присным вымогалась пытками, в которых использовались ясеневые палки: в народе такие документы с горькой иронией именовали «ясеневыми купчими». Предел произволу был положен в 1388 г., когда Чхве Ён казнил Ли, Лима и Ёма и конфисковал все их имущество. Поводом к этому стало возмущение народа поведением Ём Хынбана, который арестовал и пытал среднего землевладельца, давшего отпор слуге Ёма, когда последний пытался захватить его надел. Защищаясь, землевладелец совершил убийство, после чего и был арестован Ёмом.
Меры Чхве Ёна были популярны в уставшей от произвола стране («народ от радости пел и танцевал на улицах»), но для того, чтобы окончательно покончить с хаосом и концентрацией земельных владений в руках нескольких кланов, нужны были коренные реформы. Однако осуществить их при зависимом и слабовольном У-ване было невозможно. Историческая миссия ликвидации отжившего свое режима выпала на долю полководца Ли Сонге, тесно связанного с неоконфуцианскими идеологами из среды мелкого и среднего чиновничества. Возможность для этого ему представилась в 1388 г., когда Чхве Ён покончил с произволом клики Ли — Лима — Ёма.
Притязания нового «сюзерена» Корё — династии Мин — на северное корёское пограничье раскололи взявший после уничтожения группы Ли-Лима-Ёма реальную власть дуумвират Чхве Ёна — Ли Сонге. Чхве Ён считал необходимым нанести военный удар по владениям Минов на Ляодуне, показать китайской династии боевые возможности корёской армии и навсегда покончить с китайскими претензиями. Ли Сонге не верил в возможность победы над минским войском и предлагая решить проблему дипломатическим путем. Однако при дворе победило мнение Чхве Ёна, назначенного верховным главнокомандующим. Ли Сонге и другой полководец, Чо Минсу (?-1390), были с 50-тысячной армией отправлены в беспрецедентный со времен Объединенного Силла поход на Китай. Однако, дойдя до пограничной реки Амноккан, Ли Сонге призвал офицеров и солдат повернуть обратно, выдвинув пять причин, по которым поход на Минов не представлялся возможным (невозможность выступления против «старшего государства», опасность японских пиратских нападений в тылу и т. д.). Поворот войск обратно на столицу практически означал мятеж, однако Ли Сонге получил поддержку как коллеги-полководца Чо Минсу, так и большинства офицеров, недовольных диктаторскими замашками Чхве Ёна.
Войско во главе с Ли Сонге вошло в столицу, свергло с престола У-вана (он вскоре был убит в ссылке), уничтожило его ближайших сторонников (прежде всего главного соперника Ли Сонге, верховного главнокомандующего Чхве Ёна) и посадило на престол поддержанного Чо Минсу сына У-вана, известного как Чхан-ван (1388–1389). Впрочем, уже в следующем году Чо Минсу был отстранен от власти (и вскоре погиб), а Чхан-ван — свергнут с престола и заменен безвластной креатурой Ли Сонге — Конъян-ваном (1389–1392). Вся власть была сосредоточена в руках Ли Сонге и его группировки реформистски настроенных неоконфуцианцев — выразителей интересов средних и мелких землевладельцев-чиновников (садэбу). Разделавшись в 1389 г. с гнездом японских пиратов — островом Цусима (корёский отряд под командованием Пак Ви напал на этот остров и сжег там более 300 пиратских судов) и тем обезопасив налоговые поступления из провинций в столицу, группировка Ли Сонге приступила, наконец, к кардинально важной для судеб государства земельной реформе.
Официально декларированной целью земельной реформы было восстановление идеального (но неосуществимого на практике) конфуцианского порядка, при котором всей землей владеет и распоряжается государство, распределяющее участки и служебные наделы крестьянам и чиновникам. В реальности Ли Сонге вовсе не собирался бороться за осуществление конфуцианской утопии. Собираясь уже с конца 1380-х гг. покончить с династией Корё и основать свою собственную, он желал отобрать у олигархической элиты основу ее статуса — крупные земельные владения — и распределить «освободившуюся» землю в качестве служебных наделов между своими сторонниками. Речь шла, по сути, о более равномерном (и политически целесообразном для группы Ли Сонге) перераспределении той части земельного фонда, что была присвоена промонгольской олигархией. Первым делом предлагалось перераспределить землю в столичной провинции, т. е. соблюдался принцип выделения чиновничьих наделов в окрестностях столицы, установленный еще в раннем Корё. Конфисковать мелкую и среднюю земельную собственность «средних слоев» (садэбу, «местных чиновников», и т. д.) государство не собиралось. Право частного владения землей в принципе сомнению не подвергалось.
Реформа началась в 1388 г. с возврата государеву дому многочисленных поместий, ранее пожалованных буддийским храмам, и с проверки владельческих прав на землю по всей стране, имевшей целью выявление присвоенных олигархией участков. На основе земельной ревизии к 1390 г. был составлен новый поземельный кадастр (весьма неполный — его пришлось несколько раз дополнять позднее), а старые земельные документы — торжественно сожжены на улицах столицы. В 1391 г. был введен в силу новый Закон о ранговых наделах (кваджон). Не касаясь крестьянского землевладения, новый закон восстанавливал раннекорёский принцип выдачи служебных наделов в столичной провинции всем чиновникам действительной службы, с различиями по девяти рангам и восемнадцати степеням. В то же время закон сужал круг тех, кому давалось право на надел, а также сводил надельные земли к пахотной площади (в раннем Корё выдавались также и лесистые горные участки «на топливо»). В принципе, надел выдавался лишь на одно поколение (т. е. сын чиновника должен был, поступив на службу, получать новый надел), но закон оставлял достаточно «лазеек» для постепенного превращения наделов в наследственную собственность (специальная система «пенсионных наделов» для вдов и несовершеннолетних детей и т. д.). На практике служебный надел чиновника был наследственным владением (реально собственностью) тех крестьян, что его обрабатывали; чиновнику выплачивалась лишь фиксированная налоговая ставка (10 % урожая — в среднем 30 ту риса с каждого кёль; 1 ту — примерно 10 литров зерна), которую крестьянин в любом случае платил государству. По получении налога со служебного надела чиновник был обязан отдать часть (2 ту с каждого кёль) государству как верховному собственнику всех земель.
Новый закон, при акценте на принцип государственного контроля над земельным массивом, освящал вместе с тем существование многочисленных категорий наследственных частных земель («поля заслуженных сановников» и т. д.) и признавал существование фонда наследственных земель (обрабатывавшихся арендаторами, платившими хозяину половину урожая) у мелкого и среднего чиновничества. Возвращая поземельные отношения, с некоторыми усовершенствованиями и поправками, к временам раннего Корё и ликвидируя расцветшую при монголах систему олигархических латифундий, новый закон в то же время упорядочивал и укреплял частное землевладение (прежде всего мелкое и среднее) как систему. Именно гарантированное право наследственного владения (практически собственности) на обрабатываемую арендаторами землю должно было стать экономической базой для мелкого и среднего конфуцианского чиновничества — социальной опоры новой династии, которую Ли Сонге предстояло основать.
Конфискация и перераспределение крупных поместий в 1388–1391 гг. подорвали экономическую базу противников Ли Сонге. На ключевых постах — прежде всего в армии и Государственном Цензорате — оказались сторонники Ли Сонге, а частью и члены его семьи; особенно активен был пятый сын, Ли Банвон (1367–1422). Устранению подвергались не только противники реформ, но и те умеренные реформаторы, что, выступая за ликвидацию олигархического землевладения, противились свержению династии Корё (как, скажем, убитый по приказу Ли Банвона в 1392 г. неоконфуцианец Чон Монджу). На первые роли вышли преданные Ли Сонге и его семье радикальные реформаторы из среды мелкого и среднего провинциального чиновничества — такие, как неоконфуцианский философ Чон Доджон (?-1398). Они считали, что клан Ли Сонге имеет право («Небесный Мандат») свергнуть дискредитированную династию Корё и основать новую династию на четких неоконфуцианских принципах. В конце концов, 17 июля 1392 г. (лунный календарь) группа влиятельных придворных — неоконфуцианских ученых и военных — официально «пригласила» Ли Сонге на престол (по конфуцианским стандартам, основателя новой династии на престол формально «возводили» приближенные, сам же он должен был скромно отказываться), покончив с династией Корё. Новая династия еще более полугода продолжала использовать старое имя — Корё; новое имя, Чосон, было окончательно утверждено лишь в феврале 1393 г. Обещав управлять страной в согласии с правилами и обычаями предыдущей династии, Ли Сонге в то же время безжалостно расправился с большей частью членов корёского государева клана Ван (в том числе и бывшим государем Конъян-ваном) и тем устранил всякую возможность реставрации. «Управление в согласии с корёскими прецедентами» длилось очень недолго: уже через несколько лет новая династия начала вырабатывать собственные законы, оформляя новое общество, весьма непохожее на корёское.
А) Первоисточники:
1. Lee, P. Н. and de Вагу, Wm. Т. (eds.). Sourcebook of Korean Tradition. New York: Columbia Un-ty Press, 1997, Vol. 1, pp. 205–216, 225–258.
2. Rosen, S. «Korea in Mongolian Sources», — In Bouchez, D., Provine, R. C., and Whitfield R. (eds.). Twenty Papers on Korean Studies Offered to Professor W.E. Skillend. Paris: Centre d'etudes Coreennes, College de France, 1989. [Cahiers d'etudes Coreennes, Vol. 5 (1989)]
Б) Литература:
1. Ванин Ю. В. Феодальная Корея в XIII–XIV вв. М., 1962.
2. Волков С. В. «Корейское чиновничество периода Корё» // Социальные группы традиционных обществ Востока. Ч. 1. М., 1985.
3. Duncan, J. В. The Origins of the Choson Dynasty. Seattle: University of Washington Press, 2000.
4. Min, Hyon-ku. «Koryo Politics under the Mongol Control: Dynastic Continuity during the Period of Royal Absence» // International Journal of Korean History. Vol. 1,2000, pp. 17–38.
5. Yi, Song-mu. «Kwago System and Its Characteristics: Centering on the Koryo and Early Choson Periods» 11 Korea Journal, Vol. 21, Issue 7, 1981, pp. 4-17.