Двадцать двадцать — мусор на полу…
Двадцать тридцать — сын и геометрия…
Двадцать пятьдесят — зову к столу…
Двадцать два — белье уже полощется…
Двадцать два пятнадцать — сонный взгляд
Двадцать три — чего-то в отпуск хочется…
Двадцать. Тридцать. Сорок. Пятьдесят…
Читатели 70-х годов не без оснований ассоциировали повесть с названием фильма американского режиссера С. Поллака «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?», ставшего известным в то же время. Многие женщины именно с «Недели…» повели отсчет новой жизненной позиции: «Так жить нельзя!» В библиотеках очередь желающих получить номер «Нового мира» с «Неделей…» не уменьшалась в течение нескольких лет, по всей стране шли читательские конференции. Ее экранизация была весьма оперативно запрещена, а набор отдельного издания рассыпан.
Предложения Рижского дома быта домашним хозяйкам, 1978: платья-передники не сшитые по бокам из джинсовой или другой одноцветной ткани с кантами из яркого ситца или сатина, уютные стеганые жилеты для детей и взрослых, домашние халаты
Контраст с западным обществом состоял в том, что одним из тезисов феминистского движения была борьба за право работать полный рабочий день. Во многих странах рабочий день женщин был сокращенным. Нашим же соотечественницам впору было добиваться как раз обратного. На самом деле позиция западных женщин была вполне объяснима. Дело в том, что во многих странах детские учреждения работали только в первую половину дня. Поэтому забирать детей домой надо были рано, и, соответственно, возможности самореализации в профессиональной сфере у матерей были ограничены. Феминистки считали, что женщина должна иметь право выбора и работать, по своему усмотрению, полный либо не полный день. Они отстаивали право самим выбирать свою судьбу, то есть право личного выбора.
Еще одним новым и характерным явлением 60–70-х годов было возникновение в СССР диссидентского движения (которое просуществует целых тридцать лет) и участие в нем женщин. Надо сразу оговориться, что их число было невелико, но это явление было настолько социально значимым, что его невозможно обойти молчанием. Идейная суть диссидентства заключалась в неприятии закрытого советского общества, где нарушались гражданские права, ориентация на борьбу за права человека в целом, а прежде всего, за свободу чтения, дискуссий для себя лично и издание независимой прессы. Целью движения было прежде всего восполнение информационного вакуума в гуманитарных областях и открытие для свободной дискуссии произведений неизвестных западных и русских авторов и исторических документов, публикуемых лишь в самиздате.
Среди главных мотивов участия женщин в диссидентском движении ученые называют знакомство и близкие дружеские отношения с оппозиционно настроенными «значимыми другими». Как правило, это были знакомые, обладавшие авторитетом. Социализация в их кругу, идентификация с ними, а затем желание принять участие в общем деле и помочь им способствовали раскрепощению и перерастанию пассивного инакомыслия в готовность к инакодействию. Также для женщин было очень характерно вовлечение в диссидентское движение через любовно-романтические отношения и замужество[93]. Здесь напрашивается аналогия с женами декабристов, но в отличие от последних у женщин в 60–70-х была идейная основа участия в диссидентском движении.
В диссидентском движении особенно важную роль играли «открытые дома» — частные квартиры, ставшие местами встреч участников. Хотя происходившее в их стенах должно было остаться тайной для посторонних, возникший там стиль жизни воспроизводил некоторые элементы публичной сферы открытого общества. Перенесение «публичной» сферы в дом было единственной возможностью ее существования в условиях закрытой общественной системы. Роль хозяек «открытых домов» можно обобщить так: это создание среды, создание почвы для произрастания мыслей, идей, и в конечном счете общественного мнения и общественной жизни. Именно кухня, традиционное царство женщины, стала местом, где выкристаллизовывался новый гуманитарный стандарт свободомыслия. Окружающие ценили этих женщин за рассудительность, проницательность, способность высказать свое мнение, помочь и создать атмосферу соучастия в любой ситуации. В одном из таких домов содержался, например, «хламо-фонд» — склад детской одежды, где жены политзаключенных могли найти одежду для своих детей.
Мода в диссидентской среде никогда не являлась главным и вообще значимым в системе ценностей. Одежда могла быть любая. Единственное, что было практически не принято, — официальный костюм, ассоциировавшийся с одеждой советского функционера. Мужчина-диссидент в костюме-тройке и с галстуком — нонсенс! Скорее уж брюки и свитер — функциональная демократичная одежда для всех. Но, повторимся, это было не главное. Главное — ителлектуальная среда.
Я вошла в этот дом, меня впервые привела туда моя подруга… Кухня… Кухня метров десять, обычная кухня в старом петербургском доме, достаточно, я бы сказала, несветлая, не очень чистая. На кухне сидела женщина. Седая, мне она показалась достаточно пожилым человеком, и, так сказать, не из тех женщин, которые следят за собой, независимо от возраста. Никакой прически у нее не было, какой-то халат на ней был, перед ней стояла рюмка водки и она говорила: «Мать твою!.. Гады!» Ее выражение, эта вот мать, имела конкретный адрес.
Так вот, я сразу, увидев эту женщину, почувствовала неизъяснимую симпатию к этому человеку, я почувствовала все, что, вообще говоря, чувствовали люди разных возрастов, переступая порог этого дома, потому что в этот дом стремились и совсем молодые люди, и среднего возраста, и старые. Что людей туда тянуло? Даже не знаю. Там был какой-то своеобразный круг. То есть вообще-то интеллигенция. Я могу сказать, что в этом доме перебывали почти все, многие интересные люди. Это был типичный такой русский дом. Это был тот очаг доброты, место общения людей, которое давало морально просто людям возможность выживать.
(Из интервью с Р. И.)
…Но моде следовали неукоснительно
Я платье, говорит, взяла у Нади,
Я буду нынче как Марина Влади…
На фоне существования в режиме двойной нагрузки и постоянного дефицита всего и вся следование моде играло особую роль в жизни советской женщины. Это был способ самоутверждения, самоуважения и эмоциональной разрядки.
Модный облик шестидесятых воплощают актрисы Наталья Фатеева и Наталья Кустинская, вместе появившиеся в кинокомедии «Три плюс два», красавица Татьяна Лаврова, сыгравшая героиню главного фильма десятилетия «Девять дней одного года», и «спортсменка, комсомолка и просто красавица» Нина из комедии Гайдая «Кавказская пленница» в исполнении молодой Натальи Варлей. Последней было даже позволено станцевать твист на камне горной кавказской тропинки. При этом она была в обтягивающих коротких брюках «бриджах» и мужской рубашке-ковбойке.
Демисезонная одежда, 1961
Мода в Советском Союзе повторяла западную, но с небольшим опозданием (на несколько лет) и корректировкой на советский образ жизни: чуть скромнее. Но в целом все также: со второй половины 60-х до середины 70-х годов — мини-юбки и блузки, невысокий каблучок на обуви с тупыми носами, начес «бабетта», подведенные стрелками и из-за этого чуть раскосые глаза. Блузка, юбка, костюм — одежда для работы. Платье в 60-е годы имеют часто одно — на выход. Оно так и называется — выходное платье. Летом свободы больше, короткие летние юбки и платья, открытые сарафаны — почти Запад. С открытыми сарафанами борются блюстители нравственности и морального облика советской женщины. Западный стиль открыто высмеивают в карикатурах.
Блузки и нарядные платья 1960-е годы
В шестидесятые годы в моде прямые короткие пальто. К концу семидесятых они удлиняются, популярен силуэт «трапеция», с которым носят более короткие сапоги. Зимой — скромное пальто с небольшим воротником из меха котика, норки, реже — соболя, чаще — кролика. В шестидесятых используются традиционные пальтовые ткани, в семидесятых разнообразия становится больше, появляются новинки. Среди новых пальтовых тканей лидирует «кружевница» — ткань со специальным поверхностным эффектом, имитирующим кружевной узор. Редко у кого имеется натуральная шуба — из каракуля, кролика, цигейки. Появились шубы из искусственного меха. Импортные — лучшего качества, чем отечественные. Искусственный мех позволяет экспериментировать с оттенками цвета и высотой ворса. Советские искусственные шубы по качеству уступают импортным, быстро теряют вид, но их все равно покупают. Но уж если досталась шуба из натурального меха — то одна на всю жизнь. В семидесятых годах модны шапки и воротники из песца и рыжей лисицы. Но на большинстве — шапочки вязаные вручную: то капором, то чалмой, то петлями «под мех», особенно популярны мохеровые с начесом. И еще — мохеровые свитера.
Одежда — «внешняя» форма нарратива самоидентичности. В кругу Екатерины свои знаки принадлежности — «джинсы, дубленочка» (Речь идет об осени 1967 года. Здесь я сама могу выступить свидетелем. В тот год я училась в Московском университете и могу подтвердить, что эти элементы одежды встречались крайне редко. Основная масса студентов была одета очень плохо.) А кроме того: «… юбка мини „до трусиков“, черный, бархатный, скорее пояс, чем юбка, колготки белые, высокие сапоги — черные. Итак, черный свитер, черная юбка, белые колготки, черные сапоги. Существовал вариант № 2 — белый кожаный берет (в любое время года красно-черный бархатный короткий жакетик, шерстяная белая юбка, красные в черную точечку колготки, черные сапоги (вот белых не было). Я, дочка цековская, конечно, не понимала всей своей великолепной заграничной шикарности, я привыкла быть одетой красиво — по своим вкусам, но по дедовским зампредсовминовским возможностям и маминым „подкидыванием тряпочек из-за бугра“,