Скривившись при виде голубцов, мамалыги с сыром, салата из баклажанов и тушёного мяса с картошкой, я отодвинула от себя тарелку.
Бабушка сощурилась.
– Ясно.
После ужина, когда солнце зашло, она убрала тарелки с едой со стола. Дедушка пошёл собирать коз. Он надел свою голубую фетровую шляпу с широкими полями, застегнул жилет. Если бы коз не было видно из окошка в спальне, я бы подумала, что он собрался идти в деревню.
Когда дедушка ушёл, мы с бабушкой остались вдвоём.
– Так, пора нам поговорить. Я не собираюсь делать из мухи слона, но муха, судя по всему, уже и сама прилично вымахала, а у нас тут места маловато, – заявила вдруг она.
Я захлопала глазами.
– Что за муха?
Я была почти готова упасть на колени. Если мама узнает, что бабушка с дедушкой выгнали меня из дома за то, что я капризничала за столом, я до конца жизни не смогу нормально сидеть.
– Что-то гложет тебя изнутри. Я хочу, чтобы ты выговорилась, – сказала бабушка. Она ткнула мне пальцем в живот и собрала оставшуюся посуду. – Дело не только в грусти. Грусть мне знакома. И одиночество тоже.
Я положила ладонь на живот. Когда бабушка вернулась к столу, она сунула мне в руки коробок спичек.
– Зажги лампы.
Впервые за три дня меня попросили что-то сделать. Я сидела и таращилась на коробок. Дома, в квартире, мне не разрешали трогать спички. Родители всегда сами зажигали свечи, когда нам отключали электричество. Я встала со скамьи и оглянулась на бабушку – может, она дала мне спички по ошибке? Бабушка была занята, вытирала со стола, поэтому я открыла коробок и уцепила одну спичку пальцами. Меня переполнял восторг. А ещё облегчение. Неожиданно я поняла, как устала всё время расстраиваться.
Я несколько раз чиркнула первой спичкой по коробку, и, когда она загорелась, я так долго глазела на неё, что пламя обожгло мне пальцы. Со второй получилось получше. Третьей я зажгла лампу.
– Мы с дедушкой очень рады, что ты живёшь у нас. Мы хотим, чтобы тебе здесь было хорошо. Хотим, чтобы ты чувствовала себя как дома, – сказала бабушка. – Я не знаю, как тебе жилось в городе. Я-то сама только в деревне жила. Но чтобы вырастить урожай и подготовиться к зиме, нужно трудиться в поте лица. В поле надо ходить, за садом ухаживать, за животными – обо всём нужно заботиться. Мы с дедушкой уже немолоды. Нам тяжело самим тут управляться. Если ты будешь жить с нами, Иляна, нужно помогать.
Загорелась последняя лампа, и комнату залил мягкий оранжевый свет. Я подняла голову и посмотрела на бабушку: она протягивала мне мокрую тряпку. Я поспешно взяла её. Затем она указала мне на грязную посуду, и я начала её мыть – дома я посуду никогда не мыла. Вытирая чистые тарелки, бабушка напевала себе под нос.
– Пожалуй, я могу работать в поле, – наконец сказала я. – Или смотреть за маленькими цыплятками.
– Неплохо для начала. – Затем бабушка добавила: – Ещё нам не помешает помощь в уборке по дому. И нужно ходить в деревню по всяким делам. И раз ты так привередлива в еде, будешь помогать мне со стряпнёй. С таким списком нелюбимых продуктов нужно учиться готовить для себя. Дедушка не готовит, но он и не привередничает. Больше такого за своим столом я не потерплю.
Говорила она не сердито, но я всё равно съёжилась.
Печь в доме была кирпичная, покрытая сверху слоем белой штукатурки, с широкими полками наподобие ступеней, которые вели наверх, к потолку. Лампы горели по всему дому, но больше всего света давала печь, поэтому, когда мы вымыли посуду, бабушка придвинула стул ближе к очагу и достала рукоделие. Я села рядом на тканый коврик, но подальше от жаркой печи.
– В городе я не делала ничего по дому. Ну в смысле, я убиралась у себя в комнате, когда мама ругалась. Но вообще я там другим занималась.
– Ты и здесь можешь этим заниматься.
Я покачала головой.
– Не могу.
– А чем же ты занималась?
Я принялась вытягивать нитки из ковра, и бабушка наклонилась ко мне и тихонько шлёпнула меня по руке спицей для вязания. Я подняла голову и пару секунд колебалась, а потом сказала:
– Я сочиняла истории.
Бабушка вскинула брови.
– Это серьёзное занятие. Тем более для твоего возраста.
– Ну… – Я снова принялась ковырять ковёр, но перестала и положила руки на колени. – Я хочу… я хотела стать писателем, когда вырасту. Мой дядя Андрей – писатель, ну вернее, был им, пока его не забрали Секуритате. А папа в университете преподаёт. Он научил меня, как соединять сюжетные линии, как прописывать персонажей, место действия и как привести сюжет к кульминации. – Тут я поняла, что говорю не то, и замолчала. Похоже, бабушка права: что-то и правда грызло меня изнутри и прорывалось наружу. – Но больше я не хочу быть писателем. Истории – глупость, и люди, которым они нравятся, тоже глупые.
Бабушка долго смотрела на меня, сощурившись. Смотрела так пристально, что я заёрзала на коврике.
– Чего? Почему ты так смотришь?
– Пытаюсь понять, какая гадость тебя гложет. – Она наклонилась и ещё сильнее прищурилась. – Да, вот она. Так и сидит внутри. Интересно, как бы нам её вытащить?
Я снова дотронулась до живота, смутившись, и упрямо сказала:
– Не сидит во мне никакая гадость. Я бы знала.
– Может, я и ошибаюсь. – Бабушка откинулась на спинку стула и вздохнула. – Жаль, кстати, насчёт писательства. Все бы тут обрадовались.
Я нахмурилась.
– В смысле?
– Истории в этой деревне очень ценятся. У нас есть давняя традиция рассказывать сказки. Это помогает не забывать прошлое, коротать время суровыми зимами или днём, когда мы работаем в поле. Хороших рассказчиков трудно найти, знаешь ли. Думаю, жители деревни очень обрадовались бы новому сказителю.
– О, – только и сказала я. А потом добавила осторожно: – А какие истории тут рассказывают? Всякие романтичные про поцелуйчики или для маленьких детишек про животных? Вот такие?
– Нет конечно, – ответила бабушка, удивившись. – Ты знаешь, кто такие балауры? Это двенадцатиголовые драконы, похожие на крылатых змеев, и у них слюна превращается в драгоценные камни.
Я помотала головой.
– А слышала о Мума Падурии, Матери Леса, которая крадёт сны маленьких ребят или похищает их самих, чтобы пустить на похлёбку?
Я снова помотала головой.
– Может, про приколичей слыхала? Это мертвецы, которые возвращаются на землю в виде огромных чудовищ, похожих на волков, и нападают на путников в лесу. А есть ещё иеле – с бубенчиками на лодыжках они танцуют при свете луны на кронах деревьев.
На этот раз я поморщилась.
– Ваши сказители рассказывают такие истории?
– Конечно. Очень умелые сказители могут даже зачаровать слушателей так, что те будут внимать истории, затаив дыхание! Думаю, ты как раз из таких. – Но потом бабушка всплеснула руками, засмеявшись. – Что это я такое говорю? Ты же не любишь истории. Они для глупых людей. А ты, как я погляжу, неглупая.
Я закусила щёку.
– Ну… вообще некоторые истории мне всё-таки нравятся. Наверное, мне бы понравились те, о которых ты говоришь, если бы я их послушала. Просто… все мои истории пропали. Их папа забрал.
Бабушка усмехнулась.
– Забрать истории нельзя.
– Но он забрал, – настаивала я. – Он сжёг Большую Книгу. Теперь её нет. Он думал, что мои истории опасны.
– Истории и правда опасны. Он не зря беспокоится. Но если историю однажды рассказать, она навсегда остаётся с тобой. – Бабушка дотронулась до моего лба кончиком вязальной спицы. – Если ты захочешь поведать их снова, то они найдутся.
Я обдумала бабушкины слова. Похоже на правду. Обычно мне не нужна Большая Книга, чтобы рассказывать истории. Я подняла голову, глядя на неё с подозрением:
– А ты любишь сочинять, бабушка?
Она усмехнулась.
– Дедушка сказал бы, что да, но немного в другом смысле.
– А истории вроде тех, о которых ты сейчас говорила, рассказывать можешь? О Матери Леса, балаурах и всяком таком?
– Ну, в персонажах, кульминациях и прочих университетских заумностях я ничего не смыслю. Но несколько историй знаю. Мы с дедушкой частенько сидим у очага, пока я вышиваю подушки или шью покрывала. Иногда он играет на скрипке, и мы рассказываем истории, чтобы отпугнуть духов.
Я вытаращила глаза.
– У вас тут духи есть?
– Духи есть везде. В мире их полным-полно.
Я сцепила пальцы и опустила взгляд на коврик.
– Такие истории я бы послушала.
– А я бы с удовольствием рассказала. Возможно, если ты снова отыщешь свои истории, сможешь вернуться к своему любимому занятию. Мы с дедушкой хорошо умеем слушать.
Тут в дом как раз зашёл дедушка, и бабушка улыбнулась.
– Но завтра мне нужно встать спозаранку, в поле дел невпроворот. Так что пора ложиться спать. Если хочешь, можешь пойти завтра с нами. Там будут и другие ребята. Здесь, в деревне, мы работаем все вместе.
Я подумала пару секунд и кивнула.
– Да, наверное, схожу ненадолго. Я ещё не решила, хочу ли снова рассказывать истории, поэтому, раз я буду заниматься фермерством, нужно начинать обучаться.
– Фермерством? – переспросил дедушка, вешая шляпу на крючок и снимая жилет. – Вот так новости.
Наутро, когда я пришла за стол завтракать, возле моего места лежал жёлтый блокнот и шариковая ручка.
– О, это так, пустяк, – сказала бабушка, пододвигая ко мне тарелку с куском хлеба, намазанным сливовым вареньем. – На случай, если ты вдруг вспомнишь свои истории.
Весь завтрак я смотрела на блокнот – руки так и тянулись взять его. Я положила блокнот рядом с тазиком, пока чистила зубы. Прежде чем выйти из дома, я открыла его и быстро пролистала страницы, а потом нарисовала маленького пушистого цыплёнка. Блокнот помещался в кармане, поэтому я взяла его с собой в поле. А во время обеда, после того как я окучила картошку и покормила коров, я села и сделала заметки о том, с кем сегодня познакомилась и что повидала.
И мало-помалу гадость, глодавшая изнутри, из меня выбралась.