Шли дни, месяцы. Со временем бабушка почти забыла о дурном предсказании. Родители постоянно изводили её разговорами о замужестве, и в конце концов она смирилась. По правде говоря, ей было немного одиноко. Без старших сестёр в доме и поговорить не с кем, когда она работает за ткацким станком или вышивает крошечные цветочки. Она убедила себя, что именно поэтому ей так понравилось болтать с цыганкой и так легко было у неё в доме – человеку ведь нужна хоть одна близкая душа. Только и всего.
Вскоре к ним в деревню приехал мой дедушка. Он искал кого-нибудь, кто поможет ему отремонтировать старый полученный в наследство дом. Дедушка был старше бабушки на десять с лишним лет, и её родители считали такую разницу идеальной. Он был по-своему хорош собой, и было понятно, что он повидал жизнь. Его речь, поведение, неровный шрам на предплечье – всё говорило о том, что война оставила в нём неизгладимый след. В каждом мускуле его тела – в плечах, широкой груди, ногах – жили воспоминания о войне.
И хотя после возвращения с фронта дедушка смотрел на мир иначе и собирался прожить в полном одиночестве остаток жизни, купленной за три серебряных монеты, всё же бабушкина красота покорила его сердце.
Они быстро подружились. И два года встречались то наверху, где отстраивался его дом, то внизу, в деревне, чтобы пообщаться, вместе пообедать и обменяться новостями.
Бабушке нравилось, что дедушка охотнее проводил время с козами, нежели с людьми. Что он больше предпочитал слушать, нежели говорить, что он тщательно выбирал слова, прежде чем что-то сказать, и всегда отвечал прямо и просто. Ещё ей нравилось, каким беззаботным он становился, когда играл на своей скрипке, и как, бывало, изредка смеялся – раскатистыми и звонкими переливами.
Дедушке же нравилось, что бабушка не хотела замуж, хотя сам он уже был не прочь жениться. Ему нравилось, что она всегда открыто высказывала своё мнение и давала советы – и неважно, прислушивались к ней или нет. Дедушка восхищался бабушкиным рукоделием и ткацким мастерством и частенько приносил ей рубашки, чтобы она украсила их вышивкой, или заказывал у неё подушки и одеяла. Он был её первым и самым преданным заказчиком и платил за её работу не по обычным расценкам, а много больше.
Когда они наконец порешили, что им обоим будет удобнее пожениться и больше не ходить туда-сюда – то на гору, то в деревню, – бабушкины родители были на седьмом небе от счастья. Свадьбу сыграли скромно, и молодожёны сразу переехали в дедушкин дом. Вскоре у бабушки округлился живот, а лицо засияло от счастья – она ждала мою маму.
До родов оставалось три месяца, и жизнь была прекрасна.
Если бы бабушка читала тогда сказки, то поняла бы, что скоро всё переменится к худшему.
Поначалу даже самый зоркий глаз не приметил бы дурных знаков, когда они начали появляться, – на крыльцо сел ворон. Зачесался нос.
Но однажды из леса донёсся странный звериный вой. Потом налетел ураган, и ветер снёс полкровли. Бабушка вспомнила предсказание цыганки, но всё равно не придала значения дурным знакам. Однако вскоре после этого у коз пропало молоко, а колодец высох. Волки утащили половину кур из курятника, а снопы пшеницы на поле, где работал дедушка, загнили и покрылись плесенью. В довершение всех бед у бабушки стало сводить от боли живот – но для схваток было ещё слишком рано. Деревенская повитуха ничем ей не помогла, лишь сказала, что это опасно.
Как-то раз утром, когда дедушка отправился в долину за доктором, в дверь постучали.
– Уходите! – крикнула бабушка.
– Прошу вас, я умираю с голоду, – раздался голос. – Нет ли у вас чего-нибудь поесть?
Бабушка знала, что у них нет лишних продуктов, но ей совесть не позволяла оставить кого-то голодным, поэтому она прошла по комнате, держась за стену, и открыла дверь. На пороге стояла цыганка, голова её была туго обвязана косынкой. С их встречи прошло несколько лет, но бабушка сразу её узнала.
– Ты, – выдохнула она.
У женщины округлились глаза.
– Вот, значит, как нас судьба связала.
Бабушка бросилась к кухонному шкафчику, схватила остатки хлеба и сунула его в руки цыганке.
– Забирай и уходи. Не нужны мне твои предсказания.
Окинув пристальным взглядом сначала бабушкин круглый живот и искажённое болью лицо, а затем тощих коз в загоне и прохудившуюся крышу, цыганка изрекла:
– Ты в беде.
– Да этого только слепой не заметит, – сказала бабушка. – Но ты ничем не поможешь.
– Почему ты не обращала внимания на знаки? – спросила цыганка. – Почему не позвала меня?
Насмешливо фыркнув, бабушка скривилась.
– Чтобы не выслушивать снова эту чушь.
Женщина покачала головой и сощурилась.
– Доверься мне сейчас, как я просила. Ясно же как день: тебя прокляли.
Назло цыганке бабушка рассмеялась и захлопнула дверь у неё перед носом. Но женщина никуда не ушла: она барабанила в дверь и подняла такой шум, что в конце концов бабушке это надоело и она вышла на крыльцо.
– Что мне сделать, чтобы ты ушла? – спросила она.
– Дай тебе помочь, только и всего. Тогда я уйду.
Бабушка провела цыганку на задний двор. Закрыв глаза, та присела на корточки, потрогала траву, а затем поскребла ногтями плотно утрамбованную землю у стены дома.
– Мне нужна лопата. Где её взять?
Цыганка принесла лопату и принялась копать землю. Силы ей было не занимать. Солнце скрылось за деревьями, а тени удлинились и потемнели. Когда яма стала достаточно широкой, женщина полезла глубоко под основание дома. Затем бабушка помогла ей выбраться наружу, и цыганка поставила на землю небольшой покрытый грязью деревянный сундук, весь изрисованный багровыми и чёрными символами. Крышка была плотно заколочена ржавыми погнутыми гвоздями.
– Что это? – удивлённо спросила бабушка.
– Зло.
Впервые за всё время бабушке стало страшно. Она тут же мысленно сказала себе, что всё равно в это не верит. Однако сундук был спрятан глубоко под землёй, на которой стоял дом, – так глубоко, что наверняка его туда закопали ещё до того, как сам дом построили, много-много лет назад. Но откуда цыганка знала, что он там?
Бабушка медленно протянула руку и дотронулась до прогнившей крышки сундука – и тут же её утробу пронзила такая резкая боль, что она отшатнулась. Цыганка тем временем вскрыла сундук стамеской, и женщины заглянули внутрь.
Бабушка вытаращила глаза. У цыганки лицо застыло от ужаса.
Связанные в пучки и сожжённые растения. Чёрные пятна и царапины на дереве, будто что-то пыталось выбраться наружу. Давным-давно засохшие и истлевшие куски чьей-то плоти.
И кости. Маленькие косточки. Много косточек. Бабушка мысленно убеждала себя, что это останки птицы. Или кролика. Или кошки.
– Зачем кому-то понадобилось это делать? – дрожащим голосом спросила бабушка.
Цыганка скривила губы.
– Люди причиняют другим боль по разным причинам. И чтобы уберечь себя и близких, нужно всегда смотреть в оба.
– Как это исправить?
На закате дня бабушка принесла из курятника курицу и отрубила ей голову. Из шеи брызнула кровь, окропив траву и кости в сундуке. Бабушка крепко держала дёргающуюся птицу вверх лапами, пока не вылилась вся кровь, после чего цыганка, покачиваясь и бубня себе под нос, затянула какие-то ритуальные песнопения. В кромешной темноте они сожгли сундук и мёртвую курицу, а яму под домом засыпали землёй.
Когда женщины с этим покончили, бабушка предложила цыганке взять в качестве платы несколько монет, которые дедушка отложил для доктора, но та покачала головой.
– Береги себя и мужа. – Она перевела взгляд на бабушкин живот и улыбнулась. – И дочку тоже береги.
Цыганка ушла и больше не возвращалась.
Наутро у бабушки унялась боль, а у коз появилось много молока.
Похороны
Через три дня после смерти мясника все отправились через лес в соседнюю деревню на похороны. Только Старая Константа, прикованная к постели, никуда не пошла. Все дома опустели, и даже три чужака съехали из гостиницы при таверне – посреди ночи, не заплатив по счёту, что очень разозлило господина Бялана.
Мы брели по дороге, впереди похоронной процессии мужчины несли на плечах гроб. Снег шёл всё сильнее, но снежинки таяли, упав на непромёрзшую землю, и у нас под ногами чавкала слякоть вперемешку с размокшей грязью и жухлой травой.
По лесу разносились стенания женщин-плакальщиц, которым вторил рёв бучума – длинного горна, похожего на тот, которым пастухи созывают овец. Всю дорогу играли на бучумах «Песнь Рассвета».
Когда мы наконец дошли до церкви, священник в чёрном клобуке прочитал проповедь, затем гроб с господином Юрсу отнесли на кладбище, и там священник опять говорил положенные слова. После того как гроб опустили в могилу, забросали землёй и усыпали цветами, мы вернулись к церкви, и все принялись пить вино, петь песни и танцевать в разноцветных масках. Затем люди стали рассказывать истории о покойном. И когда я засмеялась, слушая дедушкин рассказ об одной выходке господина Юрсу, то поняла: радость вернулась в мир. Иногда благодаря хорошей истории люди остаются рядом с тобой даже после смерти.
Осмелев, я встала и попросила дать мне слово.
Сала вывела меня в центр комнаты. С тех пор как папа сжёг Книгу, я впервые собиралась выступить перед публикой. Один из деревенских мальчишек хихикнул, и я заволновалась. Но тут Габи нарочно громко харкнула, чтобы собрать побольше слюны для плевка, и все сразу замолкли, а я успокоилась.
Прервать начатую речь было невозможно. Я рассказала всем, что познакомилась с господином Юрсу только этим летом, но благодаря маминым воспоминаниям о нём как будто знала его всю жизнь. Несколько минут я делилась историями о радио, овцах и якобы оттяпанных руках. Когда я договорила и села на своё место, дедушка крепко обнял меня, и на сердце у меня полегчало.
После похорон мы возвращались в деревню другим путём. Солнце село, воздух был стылый, снегопад не прекращался. Дедушка снял с себя белую дублёнку из овчины и накинул мне на плечи. Она была длинная для моего роста и тяжёлая – пастухи укрываются такими, когда ночуют на пастбище. Я была не против – дублёнка хорошо грела и пахла дедушкой.