Однако, когда приехал бульдозер, остатки моей веры улетучились.
Мы с Габи стояли около школы и нетерпеливо переминались с ноги на ногу, дожидаясь, когда Сала отопрёт дверь. Вдруг со стороны блок-поста на окраине деревни раздался рёв двигателя, сопровождаемый металлическим лязгом. С хрустом ломая ветви и подминая под себя сугробы, из леса выехало чёрное железное чудище и устремилось прямо к дому нашей учительницы. Сала закричала, бросилась к дороге, но поскользнулась и упала, ободрав о лёд колени.
– Стойте! Остановитесь, пожалуйста!
Бульдозер переехал через её забор, разломав его на дощечки, и остановился перед входной дверью.
Сзади к нам подошёл молодой усатый солдат и, согревая дыханием свои руки в перчатках без пальцев, сказал:
– Вообще-то, они должны были начать с пустых домов. – Он ухмыльнулся. – Что ж, похоже, каникулы у вас начнутся раньше времени. Вот повезло, да?
Я в ответ не улыбнулась, а когда мы пошли домой, заметила, что Габи сильно напугана.
– Я же тебе говорила. – Она сжала мою руку. – Нам не победить такого сильного врага. Это невозможно.
Дома я рассказала бабушке с дедушкой о случившемся, и бабушка принялась собирать одеяла и складывать их в две стопки возле двери – любимые и менее любимые. То же самое она проделала со своими вышитыми подушками.
– Грязь тут страшная, – сказала она. – Я просто прибираюсь.
Дедушка понурился. Застегнув жилет, он надел шляпу и пальто и вышел на улицу. С крыльца за голыми стволами деревьев было видно долину, и дедушка смотрел, как бульдозер сносит дома. Я хотела пойти к нему, но бабушка меня остановила.
– Дай ему побыть одному. Ты же знаешь, что этот дом построил его отец? Твой прадедушка. Его корни проросли в глубь этой горы, как и твои.
– Они не заставят нас уехать, – сказала я. – Если придётся, я сама прогоню всех солдат.
Бабушка шлёпнула меня по руке.
– Ты где этого набралась? А я-то думала, ты умная.
– Я просто хочу защитить тех, кого люблю, – проговорила я, скрещивая руки на груди. Из окна было видно, как передняя стена мясной лавки господина Юрсу начала заваливаться под напором бульдозера. Бабушка встала рядом и, вздыхая, стала гладить меня по волосам, которые уже настолько отросли, что можно было заплетать косу.
– Иногда, чтобы защитить человека, лучше всего помочь ему спрятаться или сбежать. Мне тоже это не по душе, как и твоему дедушке, но, видимо, нам и правда придётся уехать.
Я стиснула зубы, не желая соглашаться, но, если честно, я понимала, что бабушка права. И Габи тоже права. Мне не справиться со всеми солдатами. Когда я столкнулась лицом к лицу всего лишь с одним из них, то даже слова выдавить не смогла.
Я вгляделась в заснеженные ветви деревьев во дворе, высматривая тёмные силуэты сов, но неясыти было не видать. Я вдруг с грустью поняла, что уже несколько дней не слышала её голоса. Наступила зима, и сова улетела, как и говорили бабушка с дедушкой.
– А как же я? Вдруг родители так и не приедут? Вдруг они умерли или в тюрьме? А вдруг солдаты узнают, кто я, и меня тоже заберут?
Бабушка шикнула и сжала моё плечо.
– Даже думать об этом не смей, – сказала она так резко, что получилось сердито. – Твои родители целы и невредимы. И как бы там ни было, с тобой тоже ничего плохого не случится.
Поздно вечером я сидела на своей лежанке и при тусклом свете от печки зачёркивала крестиком на карте Габи разрушенные или покинутые дома. И, увлёкшись, не услышала, как дедушка тихо вышел из спальни и уселся в кресло. Я подняла голову и быстро спрятала свои листочки под одеяло.
– Знаешь, почему Старая Константа поднималась в горы каждую неделю до рассвета? – спросил он, глядя в огонь.
Я моргнула и тихо ответила:
– Чтобы молиться?
Дедушка положил руки на колени и склонил голову.
– Задолго до твоего рождения, сразу после Второй мировой войны, Румынию вынуждали измениться – далеко не к лучшему, – и некоторые не желали прогибаться под новую власть. Повстанцы подбирали в лесу оружие, которое немцы бросили при отступлении, и прятались в этих самых горах. Они сражались против того же правительства, за которое сражались во время войны. Маленькие деревни вроде нашей пытались помочь бунтарям. Мы носили им еду и одежду, закапывали боеприпасы под своими домами. Но солдаты продолжали сюда приезжать, и Секуритате узнали, где прятались повстанцы. Многие из них сдались сами – чтобы спасти тех, кто им помогал. Их расстреляли на улице прямо на глазах у фермеров, пекарей и детей, которые рисковали жизнью, чтобы тайком отнести им одеяла и хлеб. Их тела бросили в общую могилу.
Я сидела не шелохнувшись, губы у меня пересохли.
– Иногда я задумываюсь: если бы мы не пытались им помочь, удалось бы им выжить? Победили бы они в итоге? Никогда заранее не знаешь, верный ли ты делаешь выбор. Так или иначе приходится идти на риск. – Дедушка повернулся ко мне и поднял голову; при свете огня, отбрасывающего тени на его лицо, он выглядел моложе. – Константа поднималась в горы каждую неделю не только для того, чтобы помолиться.
Широко раскрыв глаза, я спросила шёпотом:
– В монастыре среди монахов прятались повстанцы?
– Те, что ещё остались. Борьба против власти закончилась, но думаю, повстанцам было некуда пойти. Старая Константа приносила им новости и передавала сообщения. Иногда она таскала продукты в корзинах или прятала их в сумках под шалью. Из-за этого она и выглядела сгорбленной и немощной. – Дедушка покачал головой. – Но в нашей деревне были шпионы Секуритате. Ты сама знаешь: они есть повсюду. И когда они стали подозревать даже старую одинокую вдову, Константа нашла себе замену – юную девушку, которая воровала картофель и молоко и выполняла тайные поручения, поднимаясь в горы, чтобы передать письма и медикаменты.
Не удержавшись, я улыбнулась.
– Моя мама всё это делала?
Дедушка кивнул.
– Я так понимаю, она и там не прекращала, так ведь? Перепечатывала стихотворения твоего дяди. Вот я и говорю: риск. Но риск – он ведь не только для неё. Ты погляди, что стало с твоей семьёй. Погляди, что творится вокруг нас.
Я опустила взгляд – мне стало совестно, потому что дедушка был прав: если бы дядя не пришёл в деревню, Секуритате бы не заявились сюда. Деревня могла никогда и не попасть в программу систематизации Вождя.
Дедушка надолго замолк. Затухающий, но тёплый огонь из печи бросал между нами дрожащие отсветы. Когда дедушка снова заговорил, его слова, казалось, доносились откуда-то издалека.
– Никогда не знаешь наверняка, как закончится история, Иляна. Только одно можно сказать точно: мир ждут перемены.
Я взглянула на дедушку и увидела, что он поджал губы. И проговорил очень тихо и очень грустно:
– Они нашли дядю Андрея. Бабушка не хотела тебе говорить, но я считаю, несправедливо скрывать это от тебя.
Я думала, что заплачу, но не стала. Мне кажется, я просто ждала, когда это скажут вслух. Подтянув колени к груди, я обхватила их руками и отвернулась.
– Я знаю, что ты кое-что держишь в тайне, – продолжал дедушка. – И не буду говорить тебе, о чём думать и как поступать. Мы все должны поступать так, как считаем правильным, и это решение за тебя не примет никто. Но знай: есть люди, которые очень сильно тебя любят. И ещё помни, что любой поступок влечёт за собой последствия. У всего есть цена.
На мгновение сердце замерло у меня в груди. Я подумала, что дедушка раскрыл мой план. Сделать это просто – он мог прочесть записи в моём блокноте или наткнуться во дворе на тайник с оружием. Но тут дедушка перевёл взгляд на мою лежанку, и я всё поняла.
Отошедшая половица.
– Я знаю, что ты несёшь ответственность за свою семью, – сказал он, – но помни, что беречь себя от опасности – тоже твоя ответственность.
Когда дедушка ушёл спать, я ещё долго лежала без сна и смотрела, как тлеющие в печке угли постепенно чернеют и остывают.
Есть ли связь между моим дядей и историей о Старой Константе, или я это придумала? А дедушка нарочно мне обо всём рассказал? Не кроется ли в его словах другой смысл, как в бабушкином звонке маме несколько месяцев назад?
Вдруг сверху, на крыше, что-то зашуршало и застучало. Снег с тихим шорохом сполз с промёрзшей соломы и глухо шлёпнулся на землю.
Клац-клац-клац. Сиплый отрывистый клич.
Всё-таки она нас не бросила, сова.
И хоть я потеряла голос, я тоже не брошу дядю Андрея. Ни сейчас, ни потом.
Только не теперь, когда я знаю, где он.
В снежном плену
В начале декабря приехало ещё больше грузовиков с солдатами и агентами Секуритате. Громадные машины с торчащими из кузовов пулемётными дулами теснились на главной деревенской дороге.
– Это ещё что такое? – сердито прошептала бабушка, глядя на марширующих солдат, когда мы спускались с холма. – С кем они собираются сражаться?
Я украдкой посмотрела на дедушку, но промолчала.
Кроме бабушки с дедушкой, Санды и Габи в деревне осталось ещё с десяток жителей: несколько упрямых фермеров и, само собой, Старая Константа. Родственники пытались уговорить её уехать с ними, но вдова отказалась наотрез. К ней даже приходили солдаты – хотели вынести старуху из дома, но Константа дала такой яростный отпор – плевалась, кусалась, царапалась и осыпала их проклятиями, – что вышли они оттуда злющие и все в крови. Когда все, кто за ней ухаживал, покинули деревню, мы с бабушкой стали каждый день навещать старуху – кормили её бульоном и топили печь в доме, чтобы ей было тепло.
– Если мы уедем, – бабушка бросила взгляд на дедушку, – и я говорю «если», а не «когда», то придётся забрать Константу с собой. Нужно придумать, как её уговорить.
Впрочем, времени оставалось мало.
Главный в коричневом костюме больше не притворялся любезным и терпеливым. Теперь он приходил к каждому из нас домой по очереди и говорил без околичностей, что мы должны уехать. Сроки сдвинулись. Нам и так дали достаточно времени. Секуритате скоро обдерут с оставшихся домов деревянную обшивку и пустят её на дрова. Остальное снесёт бульдозер, даже если хозяева ещё не уедут.