На следующий день Санда с Габи пришли к нам попрощаться.
– Мне очень жаль, – сказала мама Габи, потирая рукой усталое лицо. – Мы хотели остаться, но они снесли дом через два от нашего. Я не хочу смотреть, как бульдозер проедет по моему двору и сровняет с землёй кухню. Хочу успеть забрать все фотокарточки Петре.
Бабушка посмотрела на деда. Он кивнул – едва заметно – и отвернулся.
– Мы всё понимаем, – сказала бабушка, поглаживая Санду по руке. – Давайте вместе поедем. Мы поговорим утром с Константой.
Я встретилась взглядом с Габи, и мы сникли. Все наши тренировки, подготовка, планы – псу под хвост. Нет никакой надежды для деревни. И для моего дяди тоже.
Уложив свои вещи в рюкзак, я стала помогать бабушке с дедушкой: мы убирали дом, сметали паутину из углов и выгребали золу из печи. По мнению бабушки, даже если дом снесут бульдозером, всё равно везде должны быть чистота и порядок.
Всякий раз, наступая на отошедшую половицу, я гадала про себя, куда мы спрячем манифест, пока будем в пути. Зашьём в подкладку пальто? Разрежем на полоски, а потом склеим? Мне и в голову не приходило, что можно оставить его здесь. Дедушка пошёл в деревню договориться с главным в коричневом костюме о том, что завтра с утра мы уедем.
Но у погоды были свои планы.
Днём повалил снег и не прекращался до самого вечера, а потом шёл всю ночь до утра. Когда рассвело, солнце не сумело пробиться сквозь плотную белую завесу.
– Как метёт-то, – заметил дедушка, выглядывая в окно. – В такую бурю на грузовике нельзя ехать.
Он не мог скрыть довольную ухмылку.
Мы с дедушкой выходили на улицу, чтобы позаботиться о животных, но спускаться с холма в долину было опасно – каменная лестница превратилась в ледяной скат. С горных вершин дул порывистый ветер и забрасывал наш дом снегом. Кое-где сугробы намело до самых окон. Мы оказались в заточении, как и все, кто остался в деревне: Санда, Габи и солдаты.
Весь вечер дедушка поддерживал огонь в печи, и мы сидели, прижавшись друг к другу, и рассказывали истории, чтобы не замёрзнуть. Кто-нибудь другой наверняка умер бы от голода, оказавшись отрезанным от всего мира, но бабушка принесла из кладовой покрытые пылью стеклянные банки с солёными помидорами, огурцами и квашеной капустой, затем вынула горшочек с салом, в котором летом хранила колбаски, и полезла на чердак за копчёной свининой. Она соскребла кусочки мяса с костей, а на костях сварила бульон. Ещё у нас были яйца и козье молоко, так что голодная смерть нам не грозила.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды вечером, просидев уже больше недели в снежном плену, мы не услышали какой-то странный треск, доносившийся из леса. Когда он раздался в первый раз, похоже, его заметила только я, но когда это повторилось – короткое «та-та-та-та-та», а после громкое «бабах!», – мы все замерли и прислушались. Бабушка перевела взгляд с вышивки на закрытые ставнями окна.
– Это ветер, – прошептала она. – Срывает ветки и валит на землю.
Дедушка медленно покачал головой.
– Выстрелы. И взорвалось что-то.
Утром в дверь постучали. На пороге стоял агент Секуритате, весь продрогший и заметённый снегом. Бабушка с дедушкой пустили его в дом, а я шмыгнула в кладовку, чтобы подслушивать через стену. Офицер сказал, что нам запрещено держать кур и коз. Мы крадём молоко, яйца и мясо у государства. Но Секуритате готовы закрыть на это глаза при одном условии: мы поможем кормить солдат в деревне.
Само собой, отказаться было нельзя.
После этого каждый вечер издалека доносились выстрелы, а каждое утро офицеры и солдаты приходили к нам домой, и выглядели они всё более изнурёнными. Дедушка выходил на улицу и приносил ведро тёплого молока и яйца, которые удалось найти. Иногда военные оставляли нам мелкие яйца-болтуны, в которых не было желтков. Но чаще забирали всё.
В конце концов они явились за курами.
Я надела пальто и прошла мимо дедушки к двери.
– За кур я отвечаю, – сказала я. Он посторонился и дал мне выйти на задний двор, где стоял курятник.
Достав одну курочку из гнезда, я ласково погладила пёстрые пёрышки, поцеловала её в макушку и протянула офицеру, глядя ему в глаза.
– Это Мирабела.
В следующий раз пришёл другой.
– Это Понго.
Потом ещё один.
– Это Уикет.
– Это Джонси.
– Это Герцогиня.
Когда закончились куры, офицеры пришли за козами и утащили их из загона. От моей помощи они отказались, так что я сверлила их взглядом с крыльца, запоминая каждого в лицо и делая пометки в блокноте.
Когда животных не осталось, даже с бабушкиной изобретательностью нам стало не хватать еды. Я легко вернулась к старым привычкам – снова воротила нос от тарелки.
– Мне это не нравится, я не голодная. Доешьте вы.
Как и дома, всегда кто-то доедал.
Однажды Санда пробралась сквозь сугробы проведать нас. Узнав, что животных забрали, а продукты почти закончились, она настояла на том, чтобы мы перебрались к ней в деревню. У них с Габи были запасы картошки и кукурузной крупы, а ещё каким-то чудом у них не отключилось электричество.
– Будет безопаснее нам держаться вместе, – сказала Санда.
Конечно, она говорила не только о погоде.
Я закинула за спину рюкзак, взяла с лежанки одеяло и хотела было уйти, но мой взгляд упал на половицы. Дедушка заметил, куда я смотрю, и покачал головой.
– Никто сюда не придёт, пока погода не улучшится.
Я помешкала, но потом пошла к двери и помогла бабушке спуститься с крыльца. Снег валил так густо, что я почти ничего не видела дальше вытянутой руки. Очень осторожно мы спустились со склона в долину, а потом, встав по двое друг за другом, как в школе, и отвернувшись от ветра, пошли к деревне. Когда впереди за снежной пеленой показалась главная улица, я, ахнув, остановилась.
От домов остались груды обломков. Перед домом Габи, наполовину засыпанное снегом, притаилось огромное чёрное чудовище. Я прищурилась, вглядываясь в тёмный силуэт: наверняка увижу длинные клыки и несколько голов. Только когда бабушка подвела меня поближе, я поняла, что это бульдозер – брошенный среди развалин и обросший сосульками. Он заглох прямо перед садом Санды.
Войдя в дом, я сразу побежала в комнату Габи – она сидела на полу и рисовала карты.
– Иляна! – закричала моя подруга, поспешно поднимаясь с пола. – А я как раз составляю план по твоему спасению!
– Да всё нормально, мы выбрались. А ты знаешь, что рядом с твоим домом сидит балаур?
– Это ты о бульдозере? – Габи было усмехнулась, но тут же поникла. – Он чуть не проехал по нашему саду.
Я обняла её.
– Обещаю: он не разрушит твой дом.
Но Габи всё равно выглядела обеспокоенной.
– Дело не только в этом, ещё же солдаты. Они теперь повсюду. Постоянно следят за нами. Они точно что-то замышляют.
Вечером Санда достала радио, и мы расселись вокруг него, завернувшись в одеяла, и стали ужинать кукурузной кашей. Громкость была на минимуме, поэтому мы наклонялись пониже, чтобы сквозь помехи слышать новости.
Три дня назад в городе Тимишоара Секуритате пытались арестовать пастора, который высказывался против Вождя. Тысячи граждан вышли на митинг. В город ввели войска, чтобы подавить волнения. Привезли военную спецтехнику. Над толпами митингующих кружили вертолёты. По людям открыли огонь на поражение. Машины горели. Груды трупов на улицах. Люди ворвались в отделения коммунистической партии и всё там разнесли: выбивали стёкла, выбрасывали документы на улицу и поджигали их. Теперь рабочие заводов бастуют – выходят на городскую площадь и, распевая антикоммунистические песни, дают отпор солдатам.
Пока все мы затаив дыхание слушали радио, Габи, наоборот, выпрямилась.
– Мы должны от него избавиться, – сказала она.
– От чего? – непонимающе переспросила её мама.
– От радио. Они найдут его, и мы влипнем.
Санда в ответ молча похлопала её по руке и стала настраивать частоту.
К полуночи снег повалил так густо, что с порога стало ничего не видно. Снежная буря разбушевалась и не думала утихать. Пока мы пытались заснуть, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, снаружи завывал ветер. Однако на следующий день в первый раз за всё время небо, похоже, выдохлось и перестало сыпать на землю снег.
Мы вышли на улицу и, жмурясь от яркого слепящего света, огляделись. Из-за слоя облаков пробивалось солнце, и сугробы искрились и сияли. Пока бабушка и Санда готовили, дедушка чистил лопатой снег возле дома. А мы с Габи рыли туннели в сугробах и откапывали на заднем дворе наши тайники с оружием – вдруг оно нам пригодится. В конце улицы солдаты и офицеры Секуритате выглядывали из окон таверны-гостиницы, обозревая изменившиеся окрестности.
– Вот сейчас прекратится снег – и всё. Всё кончено, – обеспокоенно глядя на меня, сказала Габи.
Я выдернула из-под снега вмёрзшую в лёд палку с самым острым концом и прислонила её к забору.
– Я не перестану бороться, если ты со мной, – сказала я.
Габи закусила губу, но кивнула.
Днём, когда бабушка с дедушкой и Санда понесли жареную картошку по-деревенски Старой Константе и оставшимся соседям, мы с Габи через вырытые туннели пробрались к бульдозеру и напихали в его выхлопную трубу камней. Потом мы упражнялись во дворе в стрельбе из рогатки. У меня получалось не лучше, чем раньше, а вот моя подруга каждый раз попадала в цель. В конце концов я расстроилась и предложила пойти в дом. Я предпочитала готовиться к бою с помощью книг.
– Ещё чуть-чуть, – ответила мне Габи.
Я сказала, что подожду её внутри. Дома я сняла варежки и тулуп и стала растирать пальцы, чтобы согреть руки.
Как раз в этот момент в заднюю дверь постучали.
– Иляна, – послышался чей-то голос, вернее, шёпот, – Иляна, открой.
Несколько секунд я молча стояла и смотрела на дверь. У меня перехватило дыхание.
Прошло почти полгода, но это было неважно. Даже через тысячу лет я узнала бы его голос. Не знаю как, но я прошла по коридору и отодвинула засов.