Я так сильно вдавила трубку в ухо, что стало больно.
– Мама, – голос у меня срывался, – ты приедешь в деревню? Заберёшь меня домой?
– Я всё для этого делаю, но сейчас мне нужно найти твоего папу. Бабушка говорит, он не появлялся в деревне. Ты его не видела?
Я зажмурилась и стиснула в кулак свободную руку, впившись ногтями в ладонь, а трубку ещё сильнее прижала к уху. Я убедила себя, что папа отправился в обратный путь. Что по дороге он замёрз и зашёл переночевать в фермерский дом или хлев. И что если он и правда сделал то, о чём я его просила – отправился спасать дядю Андрея, – сказать об этом вслух я не могла, ведь Секуритате всё услышат. А если не сделал, то бабушка с дедушкой могут его выдать – из добрых побуждений. Могут пойти к офицерам Секуритате и попросить помочь.
– Если ты приедешь в деревню, можем поискать папу вместе, – предложила я. – Вдруг он где-то неподалёку.
Но мама будто меня не слышала.
– Что-то неладно, – прошептала она дрожащим голосом. – Он от отчаяния пошёл на какое-то безрассудство, я уверена. Прости, Иляна. Это я виновата. Я тебя люблю, ты же это знаешь, правда?
Я кивнула, но не могла издать ни звука. Только всё крепче и крепче сжимала телефонную трубку.
– Всё наладится, вот увидишь, – сказала мама. – Весь мир станет другим.
На этих словах связь оборвалась.
– Мама? – выкрикнула я. – Мама!
Бабушка разжала мои пальцы и забрала трубку.
– Тише, тише, всё будет хорошо, милая, – приговаривала она, поглаживая меня по голове. – Не волнуйся. Твой папа объявится, обещаю. А ещё теперь мы знаем, что мама в безопасности.
Бабушка посмотрела на дедушку, но по её лицу было ясно, что она сама не верит в свои обещания.
Через пару часов после того, как оборвалась телефонная связь, отключили электричество. Мы с Габи зажгли свечи, прежде чем отправиться накрывать на стол к ужину. Все были голодные, но никому не хотелось снова есть картошку – особенно взрослым. Им явно не терпелось послушать новости, поэтому, едва притронувшись к еде, они пошли в зал.
– Что-то явно неладно, – сказала Санда. Свет до сих пор не дали, но она отыскала в подвале старый запас батареек для радио. – Столько времени все молчали, а теперь вдруг Лиза берёт и прямо рассказывает обо всём по телефону? Похоже, в нашей стране заварили кашу, а мы в неё угодили.
Мама Габи сначала проверила, не видно ли рядом с домом солдат, а потом спустила из окна провод антенны. Мы с Габи доели ужин и уселись на полу за диваном. При свете от печки мы изучали нашу карту, но взрослые слушали новости, перешёптываясь и изумлённо ахая, и нас это отвлекало.
Протесты распространились по всей стране. Утром Вождь обратился к народу с речью, которую транслировали по телевизору, и заявил, что в беспорядках в Тимишоаре виноваты иностранные агенты. Толпа освистала речь Вождя. Удивлённый такой реакцией, тот поднял руку, призывая их замолчать, но вдруг грянул взрыв, и начался хаос. Стотысячная толпа увеличилась в несколько раз, на Университетской площади студенты вырезали в румынском флаге дыру посередине, а люди качались туда-сюда и скандировали «Долой диктатора! Смерть преступнику!»
В ответ Вождь ввёл в город танки.
Теперь мятежи вспыхивали повсюду. На улице возле нашего дома в Бухаресте произошло кровопролитное сражение.
Я поднялась с пола. У меня гулко колотилось сердце.
– Говорят, люди дают отпор. – Санда прижалась ухом к динамику, потому что помехи перекрывали вещание. – Теперь это вопрос времени.
Я стояла и не отрываясь смотрела на радиоприёмник, пока взрослые, одновременно напуганные и воодушевлённые, шептались. В печке за железной заслонкой, обогревая комнату, неистово полыхал огонь, отчего заиндевевшие окна немного оттаивали по углам.
Я пыталась не думать. Пыталась не представлять, как за окном моей комнаты в блочной многоэтажке всё грохочет и взрывается. Я впилась пальцами в спинку дивана.
Я пыталась не представлять, как папа – с красным от холода носом, посиневшими губами и весь заметённый снегом – уворачивается от выстрелов. Он прошёл много километров по морозу, чтобы увидеть меня и убедиться, что я цела и невредима, и чтобы уберечь от беды и маму тоже.
Я пыталась устоять на месте, пыталась сдержать слова, но как ни старалась, не сумела. Бабушка с дедушкой и Санда, видимо, почуяли неладное и обернулись. Глаза у меня наполнились слезами, и я опустилась на колени.
– Я знаю, где он. – Мой голос дрожал. – Папа пытается спасти дядю Андрея. Он на вершине горы.
В комнате стало так тихо, что было слышно только, как трещат дрова в печке и шипит радиоприёмник из-за помех. Габи выглянула из-за дивана.
– Я прогнала его. Обозвала предателем и трусом. – Слёзы покатились по горячим от стыда щекам. – Он в горах совсем один. А там холодно и темно. Наверняка солдаты его поймали. – Мой голос сорвался, и я прошептала едва слышно: – Он сказал, что Секуритате нужен манифест. И что дядя Андрей жив только из-за этого документа. Но я не сказала папе, где манифест. А теперь они оба могут погибнуть, и всё из-за меня.
Несколько минут все молчали. Санда прижала ладонь ко рту.
Бабушка сделала глубокий вдох, медленно выдохнула и сказала:
– Нужно действовать.
– Я схожу за манифестом, – сказал дедушка. – Попробую договориться об обмене с теми из гостиницы. Мы отдаём им половину документа, они отпускают Лючиана и Андрея, затем получают вторую половину.
Вдруг я заметила, как сбоку что-то вспыхнуло и погасло.
– Никудышный план, – тихо проговорила Санда. – Разве можно им доверять? Они заберут половину документа и возьмут кого-нибудь в заложники. Или же согласятся освободить её папу и дядю, а как получат вторую половину, всё равно их расстреляют.
За окном снова мелькнул огонёк. Вытерев нос, я поднялась с пола и пошла к входной двери.
– У нас только один вариант, – сказала бабушка. – Кому-то из нас нужно подняться в гору и предложить обмен на месте.
– Даже так всё может обернуться против нас, – заметил дедушка. – И как мы решим, кто пойдёт? Я скажу, что я, ты – что ты. Мы всю ночь будем спорить.
Взрослые и Габи не заметили, как я подошла к двери и открыла её. И не видели, как я застыла.
Лучи фонарей ощупывали дома на нашей улице.
Они шарили по двору.
В ту же секунду мне в лицо ударил ослепительный луч света, и я отвернулась, не закрывая дверь. Теперь все в комнате обернулись ко мне, но я не могла пошевелиться. Мне удалось только перевести взгляд на радиоприёмник. Оставались считаные секунды, чтобы успеть спрятать его. Солдаты были в двух шагах от дома. Они могли услышать каждое слово. Предупредить всех можно было только кодовой фразой.
– В чём дело? – встревоженно глядя на меня, спросила бабушка.
Я открыла рот, но история, которую нельзя рассказывать, так и не прозвучала.
В дом ворвались вооружённые солдаты.
Спасительница
Мы кричали, солдаты светили на нас фонариками и отдавали приказы. Я бросилась к бабушке и крепко схватилась за её руку, а между тем нас обступали со всех сторон. Офицер Секуритате взял радиоприёмник и что-то орал остальным, пока те переворачивали всё вверх дном и откидывали с пола коврики. Затем солдаты вытолкали нас из дома на улицу, даже не дав надеть тёплую одежду, и погнали куда-то по тёмной дороге, выкрикивая приказы. Меня затрясло от холода, и я обхватила себя руками. Впереди творился такой же хаос: слышались крики, на снегу мелькали лучи света от фонарей. Нас привели к зданию школы: я поняла это, увидев тусклый свет ламп за окнами.
Печь в классе не разжигали. Доска покрылась инеем. Парты и стулья отодвинули к стенам. На полу валялись упавшие с полок книги – страницы рвались под ногами людей. Оставшихся жителей деревни, человек пятнадцать, заставили сесть прямо на пол посреди класса. Я услышала, как Секуритате переговариваются между собой: один спросил другого о прикованной к постели старухе, которая живёт напротив церкви. Тот что-то ответил, и первый ухмыльнулся.
Люди беспокойно перешёптывались, с тревогой наблюдая за солдатами – одни расхаживали туда-сюда по классу, другие со вскинутыми автоматами охраняли вход. Но даже я заметила, что некоторые из них выглядели сильно встревоженными.
– Наверняка они уже знают, – прошептала Санда. – О том, что творится в городах.
Мы просидели на ледяном полу очень долго, несколько часов. Потом наконец в класс вошёл тот, в коричневом костюме. С собой он принёс коробку с вещами, оставшимися после обыска домов, и вывалил её содержимое на учительский стол Салы. Итальянская поваренная книга. Коллекция пластинок – Элвис Костелло, Майкл Джексон, Мадонна. Радиоприёмник господина Юрсу с тонким проводом-антенной. Коричневый присел на корточки перед моим дедушкой.
– Вы в сговоре с террористами?
– Террористами? – недоумённо переспросил дедушка.
– Теми, что прячутся в лесу. Вся эта контрабанда – от них. Как это ещё объяснить?
– Радиоприёмник мой, – поспешно вставила Санда. – Я слушала новости из Бухареста.
Коричневый сощурился и, выпрямившись, навис над мамой Габи.
– И что же там говорят?
Санда замялась и переглянулась с Габи.
– Что повсюду идут протесты. Люди борются.
Секуритате ухмыльнулся.
– Ложь. Ситуация под контролем. К утру всех разгонят, будьте уверены.
Мы с Габи сидели спиной к спине. Она вдруг тяжело и часто задышала через нос.
– Но у вас, – Секуритате обратился ко всем в классе, – дела обстоят плохо. Контрабандные товары. Незаконная деятельность. Мы знаем, что вы помогали террористам в горах.
Кто-то попытался было возразить, и коричневый выхватил автомат у стоящего рядом солдата и выпустил очередь в потолок. Люди закричали, сверху на пол посыпались куски штукатурки. Один пожилой фермер заплакал.
А Габи начала кашлять.
– Даю вам один шанс. Нам нужен документ – манифест со списком имён. – Секуритате понизил голос и опустил автомат. – Всего один шанс. Скажите, где спрятан документ. В противном случае повстанцы, которым вы помогаете, будут убиты, а утром мы сожжём оставшиеся дома, а может, даже и вас в них запрём.