личить тропу, и приходилось светить вокруг себя фонариком, чтобы на неё вернуться.
Вокруг царила тишина, мягкий снег лежал нетронутым покрывалом. Здесь никто не ходил уже много лет. Упавшие ветви преграждали мне путь, кусты разрослись прямо посреди тропы. Я лезла, лезла и лезла напролом и оставалась начеку: в любую минуту офицер мог меня догнать. Но не догнал.
Наконец я сбавила шаг. Наконец остановилась. По правую руку от меня вниз сбегал пологий склон горы. Отсюда, с высоты, тускло мерцающие огни деревни казались крохотными звёздочками, отражёнными в море сосен, ясеней и елей. Я посмотрела на уходящую ввысь тропу. И только теперь осознала, что я одна в дремучем лесу.
Мне вспомнилась история.
Около часа моя мама шла по этому пути, но затем свернула с тропы и направилась за Константой в самую чащу леса.
Я опустила руку с фонарём. В окружающем меня безмолвии было слышно лишь моё тяжёлое дыхание.
Я не знала, куда идти дальше.
Некоторое время я просто стояла на месте. Потом стала осматриваться, освещая всё вокруг фонариком, – вдруг я что-то не заметила, упустила из виду? Я обернулась и посмотрела на сбегающую вниз тропу; мои ноги будто разом потяжелели. Я очень устала и замёрзла.
Иляна останавливается отдохнуть и подумать. Она замерзает насмерть. Ей не удаётся спасти своих близких.
Вдруг что-то шевельнулось впереди – наверху тропы из темноты выступил чей-то сгорбленный силуэт. Я потёрла глаза и прищурилась.
– Старая Константа? – не веря своим глазам, позвала я старуху.
Она обернулась и посмотрела прямо на меня. Затем сошла с тропы и зашагала в глубь леса.
Меня будто подбросило! Я помчалась наверх, почти не касаясь ногами земли, и стала продираться сквозь густой подлесок. Впереди не было никого, и на мгновение я подумала, что мне всё померещилось. Я посветила фонариком на землю перед собой, но луч выхватывал из темноты только усыпанные снегом ветви. Ничего и никого. И вдруг она очутилась прямо передо мной: озарённая лучом света, Старая Константа обернулась и поманила меня за собой.
Я улыбнулась – всё-таки мои догадки были верны: я с самого начала поняла, что старуха обманывает жителей деревни, притворяясь немощной и больной, хотя на самом деле она полна сил. Торопливо шагая за ней, я раздвигала заснеженные ветви. Здесь на вышине снега выпало меньше, чем в деревне, но по непроторенной тропе всё равно было трудно идти быстро.
– Константа, подождите! – крикнула я ей. – Я не успеваю за вами!
Но Константа не сбавляла шага. Сгорбленная старуха без устали шла в гору, не обращая внимания на колючие ветки кустарников и не спотыкаясь о камни. Когда я отставала очень сильно, она ненадолго останавливалась, а я старалась побыстрей перевести дух, чтобы догнать её. Мне пришлось перелезать через громадный валун, который Константа каким-то образом обошла стороной, – сползая с него, я ободрала колени. Дальше на пути встала отвесная скала. Я огляделась и, не найдя Константу, перепугалась и стала её звать. Увидела я её наверху: старуха уже взобралась на вершину и скрылась из виду, но как она туда попала, я не понимала. Склон был почти вертикальный и выше моего роста. Сначала я забросила наверх фонарь, затем принялась прыгать, пытаясь ухватиться за корни; в конце концов мне это удалось, и я стала подтягиваться и при этом яростно сучила ногами, чтобы найти опору. Когда я наконец ухватилась за край скалы и оказалась на твёрдой земле, мои руки и ноги дрожали.
Константа ждала меня впереди, в нескольких шагах.
Мы уходили всё дальше и дальше от проторенной тропы, каменной лестницы и дома моих бабушки с дедушкой. В лесу становилось всё темнее и темнее. В груди появилось ощущение невесомости. У меня кружилась голова. Я часто останавливалась, чтобы отдышаться.
– Пожалуйста, Константа, помедленнее, – просила я.
Но как только я снова шагала вперёд, она возвращалась к прежнему темпу. И как ей хватает сил? Впервые с той минуты, как я решила пойти за ней, у меня неприятно засосало под ложечкой.
А вдруг это не Старая Константа?
Я не видела вблизи её лица. При свете фонаря, от которого она отворачивалась, сложно было разглядеть её черты.
Издалека донёсся вой, и со всех сторон, вторя ему, послышалось эхо. Но тут я поняла: это вовсе не отголоски, а несколько голосов.
Иляна идёт за ведьмой в чащу леса. Её заживо сжирают волки. Ей не удаётся спасти своих близких.
Как раз в тот миг, пытаясь разглядеть в темноте блеск жёлтых волчьих глаз, я и заметила, что деревья вокруг выглядят как-то чудно́. Их стволы были изогнуты и скрючены. Одни закручивались спиралью. У других ветви росли из толстых корней, выступающих из земли.
Фонарик вдруг погас – раз и всё.
Свет не тускнел постепенно, не мигал. Просто исчез, оставив меня в кромешной тьме. И в ту секунду, клянусь, я услышала, как зашевелились деревья, подступая ко мне.
Иляна теряется в лесу. Её разрывают на куски кровожадные деревья. Ей не удаётся спасти своих близких.
– Константа! – в ужасе закричала я. – Не бросайте меня!
Я стояла в ночной тиши и ждала ответа. Волки завыли снова, подбираясь всё ближе. Но когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела старуху. Она протянула ко мне руку, зовя за собой, и теперь я разглядела, что она широко улыбается беззубым ртом.
– А я-то думала, ты смелая, – хриплым голосом сказала Константа. – Пойдём. Под конец всегда тяжелей.
Я бросила потухший фонарик в сугроб и пошла за Константой. Вскоре лунный свет просочился сквозь облака, рассеяв тьму вокруг деревьев. Лес поредел, и деревья снова стали выглядеть как прежде. Мы прошли мимо торчащего из земли белого валуна.
Когда подъём кончился, а за деревьями показалась просторная прогалина, я поняла, что передо мной. Высокие каменные стены, поросшие мхом и покрытые трещинами. Башни, разрушенные десятки лет назад.
Древний монастырь сиял в предрассветной тьме.
Я огляделась: похоже, мне наконец удалось обогнать мою провожатую. Я даже не заметила, как прошла мимо неё. Я обернулась спросить, что мне делать дальше…
…И обнаружила, что на залитой лунным светом поляне я совершенно одна.
История, которую нельзя рассказывать
Я пробралась к монастырю по сугробам и осмотрела зияющие дыры окон и высоких арочных проходов. Никто меня не застрелил. Никто не осветил сверху прожекторным лучом и не крикнул мне остановиться. Я дошла до ближайшей стены и прокралась ко входу, который закрывала разломанная деревянная дверь. У меня гулко колотилось сердце, я опустила руку в карман и нащупала сложенный манифест. Я мысленно представила рваные края листов, расплывшиеся чернила и чужой почерк. Я вспомнила, как выглядела дядина левая рука – почерневшие, распухшие, неестественно торчащие пальцы.
Стиснув кулаки, я скользнула внутрь.
В коридоре гуляло эхо. Где-то капала в лужу вода. По полу с писком прошмыгнула крыса. Очень медленно, на цыпочках, я кралась по коридору. Свернула за один угол, затем за другой и спустилась по лестнице. Это место было заброшенным лабиринтом. В углах помещений лежали груды сломанных кроватей и плесневели от сырости кучи ветхого тряпья. Я прошла через комнату без потолка, где стены сверху донизу оплетали иссохшие ползучие стебли. Потом через часовню: кафедры, с которых вещают проповедь, опрокинуты, шкафы с иконами разворочены, скамьи для прихожан разломаны пополам, алтарь сожжён дотла.
Услышав поблизости голоса, я остановилась и заглянула в следующий коридор. Из широкого арочного прохода впереди шёл свет. Я осторожно подобралась ближе и застыла на месте, когда разглядела на противоположной стене пляшущие тени. Человек расхаживал туда-сюда, за плечом у него висел автомат. Я слышала, как шаркают его ботинки по каменному полу. Ещё я услышала шипение от радиопомех – вещание то и дело прерывалось. Сантиметр за сантиметром я продвинулась к самому входу.
– Дайте воды. Я ничего больше не прошу. Ему очень плохо.
У меня замерло сердце – это был папин голос. Я вжалась спиной в стену и плечом задела трещину. Из неё посыпались крохотные камешки – они так гулко отскакивали от пола, будто с горы сошла лавина. Я зажмурилась и зажала себе рот так крепко, что дышать стало трудно.
Иляна добирается до монастыря на вершине горы. Она не может хоть раз в жизни не шуметь. И когда её обнаруживают, она погибает медленной и мучительной смертью. Ей не удаётся спасти своих близких.
– А ему и не должно быть хорошо, – ответил папе солдат с автоматом. – И вам всем тоже. К утру вы всё равно умрёте.
– Пожалуйста. Умоляю. Знай я, где эти документы, я бы вам сказал. И брат бы сказал, если бы сейчас мог.
– У твоего брата была возможность сказать, но он ей не воспользовался.
Раздался кашель. Шорох, как будто кто-то зашевелился. Незнакомый голос, неразборчивые слова. Я поняла, что кроме дяди и папы здесь есть и другие заложники.
Сделав глубокий вдох, я заглянула в арку.
Зал был просторный, заполненный рядами громоздких дубовых столов. Некоторые были разломаны, на других лежали развёрнутые карты и стопки книг. Ещё несколько столов отодвинули в сторону, чтобы освободить место под ящики с продуктами и оружием. На походных койках валялись сваленные в кучу одеяла и тёплые зимние вещи. Посреди зала горел костёр. Солдат с автоматом стоял теперь возле костра, вполоборота ко мне, и крутил пальцем колёсико портативного радио, видимо, пытаясь настроить. На столе неподалёку от него я увидела тарелку с недоеденным куском плохо прожаренного мяса, бутылку со спиртным, вилку и нож.
Я попыталась продумать, что делать дальше. В противоположном конце зала стена с левой стороны практически полностью разрушилась. За ней виднелась заснеженная и залитая лунным светом поляна и лес. Справа на каменном полу сидели связанные заложники: семеро, включая моих дядю и папу. Если я устрою какой-нибудь отвлекающий манёвр и выманю из зала солдата, то смогу всех освободить и мы убежим через проём в стене.