Дедушка вежливо отказывался. Он по-прежнему не собирался никуда уезжать из своего родного дома.
Когда мы забирались в солдатский грузовик, Габи в последний раз стиснула меня в объятиях.
– Не забывай рисовать картинки, когда будешь отправлять мне письма, – напомнила я. – И ещё раз спасибо, что спасла мне жизнь.
– Для этого и нужны лучшие друзья, – улыбнулась Габи.
Мы ехали домой по сельской местности и всю дорогу слушали новости по радио. На Рождество, которое до сих пор было запрещённым в стране праздником, наше новое правительство преподнесло нам страшный подарок – по приговору суда Вождя и его жену расстреляли, и кадры их казни транслировались по всему миру. Некоторые говорят, что, перед тем как в него полетели пули, наш диктатор начал петь.
История революции в Румынии написана кровью, и мой город заплатил за неё немыслимую цену. Мы осознали это, лишь когда своими глазами увидели Бухарест: казалось, здесь только что закончилась война.
Памятники были повалены на землю и разбиты. Правительственные здания разграблены. Университетская библиотека сгорела дотла. Больше полумиллиона книг превратились в пепел. Радио- и телецентры тоже пострадали. А ещё музей искусств и концертный зал. Никто толком и не знал, кто в кого стрелял, – говорили, что это были какие-то «террористы», и пальба не стихала по нескольку дней.
Вечером мы устроили генеральную уборку в квартире. Ещё не скоро нам дадут электричество, не скоро мы заменим разбитые окна на целые и выметем всю пыль и пепел с пола. Ещё не скоро дядя Андрей перестанет плакать во сне. Много лет ему будет страшно оставаться одному.
Но в тот первый вечер дома в Бухаресте мы хотели притвориться, что наша жизнь такая же, как раньше. Мы приготовили ужин и ели за столом. Болтали о всякой ерунде. Я вымыла посуду, напевая себе под нос, пока родители устраивали дядю Андрея спать на диване.
Но иногда, как бы нам ни хотелось обратного, всё меняется навсегда.
Я закрыла дверь своей комнаты, чувствуя себя опустошённой. Всё это время мне не хватало дома и семьи, но сейчас стало казаться, что в тот день, когда я исчезла из города, сев на поезд, прежние дом и семья тоже исчезли.
Правда в том, что измениться может не только мир вокруг, но и глаза, которыми ты на него смотришь.
Поздно вечером, когда я лежала в постели, пытаясь заснуть, раздался стук в дверь. В комнату, пробираясь между завалами вещей, вошёл папа и, сев на краешек моей кровати, достал из кармана сложенные листы. Сперва я подумала, что это манифест, но потом разглядела детский почерк, и сердце у меня замерло.
– Прости меня, Иляна, – сказал папа.
Моя мама всю жизнь шла на риск. В детстве она относила послания повстанцам в горах. Сбежала из дома в семнадцать лет. Слушала запрещённые аудиозаписи и пела запрещённые песни в пабе. Вышла замуж за профессора, который ни дня в своей жизни не работал на земле. Когда у неё родилась я, она изо всех сил старалась вести себя благоразумно. Но потом её дом с кремовыми стенами и кладовой сровняли с землёй, и она не успела вывезти оттуда своё пианино. Так что когда мы с папой ходили гулять, мама перепечатывала опасную поэзию и помогала издать её за границей. Она была организатором и связующим звеном.
Но папа тоже рисковал, просто это не так бросалось в глаза.
Он рискнул своим счастьем, когда перестал ходить на киносеансы. Рискнул потерять мою любовь, когда сжёг Большую Книгу. Рискнул стать в моих глазах трусом и предателем, чтобы уберечь нас от опасности.
Каждый раз он шёл на риск ради нашей семьи – ради меня.
– Мне очень жаль, прости меня, – повторил папа.
В руках он держал мою переделку «Хитрой Иляны». Давным-давно, когда я была маленькая, он помог мне вставить эти листы в Большую Книгу. Моя первая история. Конечно же, концовки у неё не было, но именно эту историю папа просил меня читать чаще всего. Перед тем как бросить в огонь Книгу, он вырвал из неё страницы с этой историей. И теперь возвращал её мне.
Я таращила глаза на листы и водила пальцами по давно написанным словам. Затем вложила страницы папе в руку.
– Оставь себе. Я для тебя её написала.
– Ты сможешь меня простить? – спросил папа.
– Думаю, да, – прошептала я, подтягивая одеяло к подбородку, – но при одном условии.
Папины глаза за стёклами очков лукаво блеснули.
– Если ты не уснёшь, то и я тоже, – сказал он.
– Клянусь жизнью, не усну.
И тогда папа начал рассказывать сказку:
– Однажды кое-что случилось. А не случилось бы – и рассказывать было бы нечего. Жил-был Император, были у него три красавицы-дочери, и самую умную из них звали Иляна…