Люди короля, которым бы следовало своею щедростью успокоить народ, заняли лавки, чтобы, как рассказывали, продать свои продукты как можно дороже; и слух об этом прошел по чужим землям, отчего многие купцы отказались ехать в лагерь. Бароны, которые должны были беречь свое добро, чтобы его с пользой и своевременно использовать, принялись давать обильные пиры, расточая запасы продовольствия.
Простые же воины принялись за непотребных женщин; из-за этого король позднее удалил многих из своих людей, когда мы возвратились из плена. И я спросил его, зачем он так поступил; и он мне ответил, что точно знает, как удаленные им люди устроили вблизи его шатра, на расстоянии брошенного камешка, место разврата, и это в то время, когда армия испытывала невзгоды».
А далее снова начались споры: овладеть побережьем, в первую очередь Александрией, либо идти в глубь страны, на Каир. И опять был избран второй вариант, который особенно активно отстаивал брат короля, Роберт Артуа. В ноябре войско христиан двинулось в путь и в декабре подошло к Мансуре. Началась осада. Командующий гарнизоном Мансуры Фахр ад-Дин, тот самый, возведенный императором Фридрихом II в рыцари, осыпал осаждавших бочонками с греческим огнем, что наводило на них панику. Вот как это выглядело глазами Жуанвиля: «Греческий огонь, когда его бросали, был размером с винный бочонок, а выходящий из него огненный хвост был длиной с копье. И при движении он производил столь сильный шум, что казалось, будто это небесная молния; он походил на летящего по воздуху дракона. А сияние он распространял такое, что в лагере было светло как днем из-за обилия огня, излучавшего сильный свет».
Греческий огонь. Миниатюра из мадридской рукописи Скилицы. XIII в.
Но в начале февраля 1250 г. некий бедуин показал франкам обходной путь к кольцу внешних укреплений Мансуры. Роберт Артуа со своими рыцарями и с отрядом тамплиеров сумел 9 февраля ворваться в город. Захваченный врасплох Фахр ад-Дин (по словам хронистов, он принимал в этот момент ванну) ринулся в бой и погиб. Защитники крепости сумели отсечь прорвавшихся рыцарей от основной части войска, закрыли ворота и перебили христиан на улицах Мансуры. Роберт Артуа погиб.
Бой был весьма жарким. Мостик через ручей, бывший одним из притоков Нила, защищали Жуанвиль и граф Суассонский, о чем весьма сочно рассказывает сам сенешал Шампани. «Я был ранен стрелами только в пяти местах — повествует он, — а мой конь — в пятнадцати… На этом мосту добрый граф Суассонский шутил со мной и говорил: „Сенешал! Пусть эти псы (сарацины. — Д. Х. ) воют; клянусь шапкой Господа (так он клялся), мы еще вспомним этот день, когда будем говорить о нем в дамских покоях“».
Положение было очень серьезным. Но дело спас сам король Людовик Святой. «Никогда в жизни, — пишет Жуанвиль, — не видел я столь прекрасного рыцаря; ибо он возвышался над плечами всех своих людей с золоченым шлемом на голове и с немецким мечом в руках». Мансуру удалось взять, хотя и ценой больших потерь. Когда битва завершилась, к королю подъехал прево [56] ордена госпитальеров «и, — вспоминает Жуанвиль, — поцеловал ему руку в железной перчатке. И король спросил, не знает ли он что-нибудь о брате его, графе д’Артуа, и тот ответил, что у него хорошие новости, ибо он уверен, что брат короля граф д’Артуа сейчас в раю… И король ответил, что благодарит Господа за все, что Он ниспослал; и при этих словах крупные слезы катились у него из глаз».
Но уже в конце месяца египтяне смогли перекрыть тот рукав Нила, по которому из Дамиетты доставлялось продовольствие. Начался голод, да еще и эпидемии. Как вспоминает, приводя трогательные и одновременно довольно натуралистические подробности, Жуанвиль, «король, заболевший цингой и тяжелой формой дизентерии, будь на то его воля, вполне мог бы спастись на галерах; но он сказал, что, если так угодно Богу, он не оставит свой народ. Вечером он не раз терял сознание; а по причине тяжелой дизентерии ему пришлось отрезать низ портов, так часто ему приходилось ходить по нужде». В начале апреля крестоносцы оставили Мансуру и попытались пробиться к Дамиетте. Людовик был уже настолько плох, что его несли на носилках. 6 апреля франков наголову разбили египтяне, и сам король вместе с братьями, а равно и наш летописец Жуанвиль оказались в плену.
Людовик Святой возвращается в Дамиетту после поражения в Мансуре.
Людовик в плену
В плену крестоносцам пришлось несладко. Повествует все тот же Жуанвиль: «Много рыцарей и прочих пленных сарацины держали во дворе, обнесенном земляным валом. Из этого огороженного места, где они сидели, их выводили одного за другим и спрашивали: „Согласен отречься?“ Тех, кто не хотел отступиться от веры, отводили в одну сторону и отрубали голову, а тех, кто отрекался, в другую». Но было не только такое. После заминки в переговорах с одним из приближенных короля Людовика послы султана «нам сказали, что, сдается им, мы не жаждем вызволения и что они уйдут и пришлют тех людей с мечами, которые отрубят нам головы, как они уже поступили с другими. И они ушли.
Как только они ушли, в наш шатер ворвалась огромная толпа молодых сарацин, опоясанных мечами, и они привели с собой глубокого старика, убеленного сединами, который велел спросить, правда ли, что мы верим в единого Бога, который был схвачен и предан страданиям и смерти за нас, а на третий день воскрес. И мы ответили: „Да“. И тогда он сказал нам, что мы не должны отчаиваться, ежели подвергнемся преследованиями ради него. „Ибо, — изрек он, — вы еще не умерли за него, как он за вас; и если в Его власти воскреснуть, то будьте уверены, когда Ему будет угодно, Он освободит вас“.
Тогда он ушел, а за ним и остальные воины, чем я был премного доволен, ибо был уверен, что они явились отрубить нам голову».
Остававшаяся в Дамиетте королева Маргарита проявила невероятную энергию. Пока ее муж вел переговоры с Туран-шахом, она собирала деньги на выкуп пленных и пыталась организовать хоть какую-то оборону Дамиетты. Переговоры шли достаточно быстро, и к началу мая 1250 г. стороны договорились о следующем: Людовик, его войско и другие пленные христиане получают свободу за выкуп в 200 тыс. ливров. Они оставляют Дамиетту и вообще Египет, а также французский король обязуется не оказывать помощи Иерусалимскому королевству. Деньги уже были готовы к уплате, когда произошли неожиданные события.
На Востоке существовала традиция набирать придворную гвардию из рабов. Считалось, что оторванные от дома, в незнакомой стране они будут верны своим господам. Султан Салих Айюб создал целый корпус мамлюков — привилегированное конное войско, составленное из рабов («мамлюк» и значит по-арабски «невольник»). Их покупали еще детьми на невольничьих рынках. Этих мальчиков обучали и воспитывали в соответствующем духе, а потом зачисляли в войско. У мамлюков существовала сложная система иерархии. Выдвинуться на командные должности мог только воин-невольник; детей мамлюков, выросших уже свободными, не принимали в армию. Считалось, что они, воспитанные в домашних тепличных условиях, не унаследуют доблесть отцов. В большинстве своем мамлюки набирались из кипчаков (половцев русских летописей) и черкесов. И именно мамлюки-кипчаки свергли и убили последнего Айюбида.
Взятие в плен Людовика Святого. Миниатюра. XIII в.
Как вспоминает Жуанвиль, один из убийц султана предстал перед пленным Людовиком Святым «с окровавленными руками и сказал: „Что ты мне дашь? Я убил твоего врага, который погубил бы тебя, если бы остался жив“. Но король ничего ему не ответил».
Сам Людовик впоследствии так описал события сразу же после убийства Туран-шаха: «После этого многие сарацины в приступе ярости направились с оружием в руках к нашему шатру, как бы намереваясь (многие из нас этого опасались) зарезать нас и других христиан; но благодать Божия умерила их гнев, и они заставили нас выполнить условия перемирия».
Пленного Людовика IX ведут к султану. Миниатюра. XV в.
Обстоятельства уплаты выкупа достойны упоминания. Один из приближенных короля с радостью сообщил Людовику, что французам удалось обсчитать сарацин на 10 тыс. ливров. «И король, — продолжает сенешал Шампани, — сильно разгневался и сказал, что желает, чтобы им возвратили десять тысяч ливров, раз он им пообещал заплатить до отплытия двести тысяч ливров». 8 мая король и его ближайшее окружение получили свободу и немедленно отплыли в Акру. Остальные пленные должны были быть отпущены постепенно. И там, в Акре, король созвал совет. Следовало принять решение: возвращаться на родину или оставаться в Святой Земле. Людовик остается в Палестине, но его братья отплывают на родину в августе 1250 г., увозя с собой послание короля к народу. В нем он объясняет свое стремление остаться в Иерусалимском королевстве, несмотря на условия договора с Айбеком, новым, уже мамлюкским султаном Египта.
Объяснение короля
«Эмиры (мамлюкские. — Д. Х .) слишком долго держали наших уполномоченных в Каире и наконец выдали им всего четыреста пленных из двенадцати тысяч, находившихся в Египте… Что особенно невыносимо после заключенного и скрепленного клятвой перемирия, так это то, что, как донесли наши уполномоченные и достойные доверия пленные, вернувшиеся из этой страны, они выбрали из числа пленных молодых людей, которых заставили, занеся меч над их головами, отречься от католической веры и принять закон Магомета, и многие из малодушия это сделали; но другие, как мужественные борцы, укрепившиеся в своей вере и не отступившие от своего твердого решения, не устрашились угроз и обрели венец мучеников… Также мусульмане зарезали множество больных христиан в Дамиетте». Свое стремление остаться Людовик мотивирует боязнью за судьбу еще оставшихся пленных, да и Иерусалимского королевства вообще: «…если мы уйдем в такой момент и покинем эту страну, то окажемся на грани гибели, то есть оставим ее на произвол сарацин, тем более что она оказалась в столь плачевном и жалком состоянии и что мы можем считать навсегда потерянными без всякой надежды на освобождение христианских пленных, попавших в руки врага». И далее в том же послании король Франции призывает своих подданных прийдти к нему на помощь и отправиться за море в следующем, 1251 г.