Самые слабые души охватывали страх, тревога, а прежде всего ощущение безнадежности, и они, не видя конца этому предприятию, все более воспринимали его как безумное и по ночам тайно бежали окольными тропами. «Те, кто не принадлежал к роду, которому обещано спасение, охваченные трепетом и ужасным страхом, позорно спускались в зараженные сточные канавы, чтобы бежать оттуда»[51]. Покинули лагерь даже некоторые вожди — рыцарь по имени Гильом, могущественный сеньор из Иль-де-Франса, женившийся на сестре Боэмунда Тарентского, норманн знатного рода, и его брат Альберих, который сделался клириком, а потом совершил отступничество, чтобы стать рыцарем. Танкреду Готвильскому было поручено нагнать их и вернуть силой Гильома Плотника, виконта Мелёнского, и Петра Пустынника, для которого эта попытка бежать была не первой. Стефан Блуаский, оставшийся из-за лихорадки в Александретте, отказался идти в Антиохию и, чтобы оправдать свое бегство, изложил морякам в порту ужасающий рассказ о могуществе турок и страданиях латинян.
28 июня 1098 г., наконец выйдя из города через одни ворота, франки предприняли мощную конную атаку и прорвали ряды вражеского войска, намного превосходившего их по численности. Некоторые военачальники турок сдались после первого же натиска, другие бежали во все стороны, их до вечера преследовали, и их жизнь оказалась во власти жителей селений, армян и сирийцев, которые грабили их и убивали. В Антиохию доставили огромную добычу: «Великое богатство и великое изобилие золота и серебра, посуду прекрасной формы, и ковры, и шелковые ткани». А также быков, баранов и продовольствие в столь большом количестве, что принести все было невозможно. Комендант цитадели наконец сдался и вместе со своими людьми уехал в Алеппо. Христианскому войску больше было незачем опасаться врагов, которые при каждой попытке остановить ее движение оставляли на поле боя много убитых и теряли много золота и серебра. Эмиры Алеппо и Дамаска заранее знали, что обречены на поражение в стране, чьи жители, в большинстве своем христиане, испытывали к ним враждебность. Из Багдада более чем за год не пришло никакой помощи. Однако это великое паломничество в Иерусалим возобновилось только через семь месяцев, 13 января 1099 г. Все очевидцы, а позже историки долго осуждали это длительное ожидание и рассказывали о гневе бедняков, которые желали идти дальше и приходили в отчаяние, обвиняя вождей в том, что те их обманывают и забывают о служении Богу.
Вожди же никак не могли договориться, кто будет править Антиохией. Боэмунд Тарентский подчеркивал, что он неоднократно первым выходил на бой с врагом, один со своими людьми совершал долгие вылазки за провизией и что это он нашел человека, который смог сдать им город. Впервые после выступления в поход созвали нечто вроде общего совета и согласились передать ему мосты и укрепления вне городской стены. Но Раймунд IV Тулузский отказался уступать ему то, что удерживал сам.
Тем временем то одни, то другие шли воевать на собственный страх и риск. Простой рыцарь по имени Раймунд Пеле собрал большой отряд и повел его на войну в сарацинские земли. Они захватили два замка, но из-за отсутствия осадных машин потерпели неудачу под Маарратом, крепостью приблизительно в сорока лье от Антиохии. Они победили слабую армию, подоспевшую из Алеппо, но им ничего не оставалось, кроме как отступить, поскольку они были изнурены жарой и в том убежище, откуда «вели большую войну в стране сарацин», не имели надежд найти воду. Раймунд IV Тулузский направился в сторону Иерусалима; он захватил Аль-Бару, куда назначил латинского епископа Петра Нарбоннского, впервые выказав стремление франков насадить в Сирии и Палестине духовенство, подчиненное Риму и служащее по римскому обряду, — в городе, где определенно жили христиане греческого обряда. Когда он захотел расширить это «провансальское княжество» и в свою очередь осадил Мааррат, после трех упорных и бесплодных приступов к нему присоединился Боэмунд, тогда же ведший кампанию в Киликии, добиваясь, чтобы государем Антиохии его признали гарнизоны, оставленные его племянником Танкредом Готвильским. Оттуда он пришел в Эдессу на помощь Балдуину II де Эно и, вернувшись в Антиохию, вступил в союз с Омаром, правителем города Аазаз, против турок Алеппо. Когда те отступили, Омар стал вассалом франкского вождя, принеся присягу на верность, во всем подобную тем клятвам, какие давали в Европе. Так за несколько месяцев до приближения к Иерусалиму латиняне прочно обосновались в Северной Сирии, недалеко от столичных городов Алеппо и Дамаска, в двух сильных княжествах — Антиохийском и Эдесском графствах.
Однако в Мааррате, как и в Антиохии, от лестниц, прислоненных к городским стенам, и от таранов, бивших сильными ударами по воротам, никакого толку не было. Город взяли только 12 декабря 1098 г. благодаря высокой деревянной башне, которую провансальцы построили и подкатили к стене. Когда 13 января 1099 г. они покинули город, им оставалось до Иерусалима каких-то триста лье, но, чтобы дойти до него, им понадобилось пять месяцев, притом что ничто не препятствовало быстрому переходу, обеспеченному хорошим снабжением. Они не встретили ни одной армии, не дали ни одного боя, находя на пути только арабских эмиров, неспособных собрать воинский отряд. Как только франки подошли к Шейзару, красивому городу на Оронте, и встали лагерем под стенами, его правитель в ближайшие дни прислал к ним послов. Он пообещал, если они пойдут дальше, отвести их в место, где они в изобилии найдут продовольствие. И после долгого, часто мучительного пути проводники привели их... к другому вождю, в цветущую долину, богатую всевозможным добром, откуда они угнали несколько тысяч голов скота. Они провели там пять дней и набрали столько добычи, что им пришлось покупать вьючных или тягловых животных, чтобы переправить всё в Хомс. В дальнейшем такие же соглашения заключались повсюду: снятие осады и уход на открытую местность в обмен на проводников, продовольствие и лошадей. И всякий раз — два, три или пять дней отдыха и изобилия. Владетели крепостей сами являлись предложить договор, а часто и присягу на верность. Подойдя к Рафанее (Кефалии, Рафании), франки удивились, когда разбили палатки и никто не вышел им навстречу. Разведчики обнаружили ворота открытыми, а город — пустым: жители бежали далеко, оставив полные зерна амбары, виноградные прессы с вином и сундуки, наполненные орехами, сыром и мукой.
Однако Раймунд IV Тулузский, желая выкроить для себя одного сеньорию в районе Триполи, которым тогда владели арабские династии, осадил город Акра. Ему оказал помощь Готфрид Бульонский, но быстро удалился, и латиняне подписали мир с «королем Триполи», немедленно выдавшим триста паломников, которых он держал в своих тюрьмах, подарившим пятнадцать тысяч золотых монет и пятнадцать добрых боевых коней и пообещавшим франкам, что, если они победят, он сделается христианином и их союзником. Акра и Триполи задержали франков более чем на три месяца, но оттуда армия, которую вели проводники, по узкой дороге, шедшей по горному карнизу, без затруднений достигла Бейрута, правитель которого, уже осведомленный о приближении христиан, щедро заплатил за их уход и предоставил им хорошее снабжение, заявив, что тоже станет вассалом победителей.
Крестоносцы поняли, как извлекать выгоду из конфликтов между арабами и турками и как, утверждая себя в качестве сюзеренов, добиваться, чтобы за услуги или просто за покровительство им платили. Обнаружив, что враги так же разобщены, как и они сами, если не больше, они этим часто пользовались; не худшие дипломаты, чем воины, способные пройти свой путь до Святых мест без особо активных боев, они быстрей, чем когда-либо, через Сидон, Тир и Акру добрались до Кесарии, под стенами которой оставались всего два дня — их снабдили провизией как жители, к тому же щедро заплатившие им за то, чтобы те шли своей дорогой, так и генуэзцы и пизанцы, которые после взятия Тортосы одним провансальским сеньором в обилии поставляли им зерно, оливковое масло, вино и мясо из Италии.
Оттуда они наконец пошли к Иерусалиму. Под Рамлой, в Лидде, в церкви Святого Георгия, недавно снесенной мусульманами, они назначили первого латинского епископа Палестины — Роберта Руанского, отдав ему десятую часть того, что имели, а также лошадей и рабочий скот для него и домочадцев. Также они оставили «людей, чтобы возделывать земли и собирать урожай с полей и виноградников».
Крупный отряд рыцарей во главе с Балдуином Бургским и Танкредом Готвильским посреди ночи спешно прибыл в Вифлеем. На заре навстречу им вышла толпа христиан, которые несли кресты и священные книги и хором пели, славя прибытие тех, кого они так долго ждали и «о ком знали, что те избраны, чтобы восстановить древнюю славу христианской веры, каковую веками попирали злые люди». Гастон Беарнский указал путь в Иерусалим, и «на седьмой день июньских ид, по традиционному расчету, когда уже семь дней июньское солнце сияло всеми огнями, франки окружили Святой город и осадили его»[52].
ВЗЯТИЕ ИЕРУСАЛИМА
Антиохия сопротивлялась более года и десяти месяцев, Иерусалим не продержался и пяти недель. Весной 1098 г. египетские Фатимиды, начав завоевание Палестины, отобрали у турок Тир, а 20 августа с победой вступили в Иерусалим после жестоких боев, в которых днем и ночью действовали десятки тяжелых машин, сносивших целые участки городской стены. Турок перебили на месте или выслали в Дамаск и Багдад. Стену и башни восстановили, жители не испытывали недостатка ни в продовольствии, ни в воде благодаря цистернам, не получившим повреждений, но город еще оставался словно обескровленным, полупустым, а подкрепления из Египта могли подходить только по долгой дороге через пустыню. Однако франки снова, похоже, оказались в затруднительном положении. С первых же дней стало недоставать хлеба и воды: «Люди, отправлявшиеся ее искать в этой ужасной стране, где не было ни одного ручья, попадали в засады язычников, отрезавших им головы. Те, кто возвращался, приносили в сшитых бычьих или буйволовых кожах лишь грязную воду, за право черпать которую первым шла борьба; эта вода еще и изобиловала пиявками — разновидностью червей, падавшими в руки. За глоток этой застоявшейся и гнилой воды, иногда взятой в зловонных болотах или в полуразрушенных старинных цистернах за шесть-семь миль оттуда, давали по две серебряных монеты»