[53]. Если бы не подошло шесть итальянских кораблей — генуэзских, пизанских и венецианских, — которые выгрузили в Яффе большие партии продовольствия, воды и вина, оружия и осадных материалов, город мог бы держаться месяцы.
В большом лесу за четыре мили от лагерей, «в горах аравийской земли, трудились пехотинцы, валя высокие деревья и грузя стволы на спины верблюдов. Корабельным плотникам понадобилось всего три недели, чтобы сделать огромные тараны и воздвигнуть машины для метания камней и высокие башни, поставленные на колеса. Мальчики, женщины и старики пошли в долину близ Вифлеема за ветками, чтобы сплести решетки, которые обтягивали кожей и которые должны были защищать машины и людей, идущих на штурм».
Штурм продолжался две ночи и два дня. 15 июля Готфрид Бульонский подкатил одну башню к стене. К полудню он вместе с братом Евстахием Булонским ступил на укрепления, а вскоре за ним последовали толпы соратников, ринувшихся открывать ворота. Еще держались только защитники Сионских ворот, но и они скоро сдались, видя, что весь город попал во власть латинян. Комендант Ифтикар («слава царства») сдался Раймунду IV Тулузскому, который за крупный выкуп велел отвести его и всех его людей к своим, в Аскалон.
В знак овладения городом вожди — Готфрид Бульонский, Танкред Готвильский и Раймунд IV Тулузский — велели водрузить на улицах, которые хотели сохранить за собой, свои знамена и очень скоро вступили с купцами и видными людьми города в переговоры о сумме выкупа. Но через несколько часов весь город заполнили толпы франкских простолюдинов с намерением грабить и убивать. «Резня, какую невозможно описать», — пишут хронисты, последовавшие туда за Готфридом Бульонским. Авторы,уделяющие сегодня особое внимание этой трагической развязке и представляющие ее следствием религиозной ненависти, сознательно не учитывают, что это смертоносное безумие обрушилось на всех жителей — христиан, мусульман и иудеев — и что иерусалимское побоище не было ни более ужасным, ни более «несправедливым», чем многие другие, когда после долгой осады победители, раздраженные ожиданием и лишениями, вымещали свои страдания и постыдным образом утоляли жажду мести. Те, кто говорит о «политической ошибке», не хотят ничего знать о приказах, отдававшихся вождями, которые хотели спасти жизнь горожан, хорошо понимая, что многие из них — христиане, а за других можно получить большой выкуп.
Осадная война не была сражением одинаковым оружием, где победу приносят храбрость и мужество. В те времена рыцари сшибались на копьях, лицом к лицу и открыто. Бой длился самое большее несколько часов, и вечером победители могли воздать должное убитым, позволить противнику похоронить своих и обеспечить пленным достойное обращение. А вот чтобы осадить и взять крепость, люди должны были биться неделями или месяцами, они обменивались оскорблениями и вызывающими жестами — осажденные выставляли на внешних стенах изуродованные тела или головы врагов, убитых во время вылазок; это была война на истощение, не имевшая никакого отношения к смелости и чести, но лишь разжигавшая злобу. Рыцари не могли захватить город, обнесенный высокими стенами. Очень часто для решительного штурма набирали пеших воинов, бедняков из бургов и сельской местности, не участвовавших в переходах отряда, знающих, что никакого жалованья они не получат, и рассчитывавших только на возможность пограбить; чтобы подавить всякое сопротивление, они сеяли страх, жгли и убивали.
Количество бедняков по мере продвижения войск постоянно росло — искателей удачи и бездомных, которые не признавали над собой господ, объединялись в шайки и не хотели знать иного закона, кроме своего. Многие уже не имели ничего общего с паломниками и не смешивались с прочими, шли босиком и были вооружены только пращами, дубинками и ножами. Эти люди, которых хронисты называли «бродягами» (truands), «цыганами» или «тафурами»[54], оказывали услуги, несли поклажу, как вьючные животные, но, поскольку командующие армией их не кормили, грабили больше, чем другие, и захватывали добычу, не дожидаясь приказов.
В июле 1099 г. под Иерусалимом бароны, столь немногочисленные по сравнению с ними, были совершенно неспособны их сдержать. Много ли они нашли добычи?
Достаточно для каждого? Через двадцать лет один историк писал, что никто из паломников не остался бедным. В этом можно усомниться: их насчитывалось несколько тысяч, а Иерусалим не был очень богатым городом. Несомненно, лучше поверить Раулю Канскому, очевидцу и внимательному наблюдателю, который не говорит о сокровищах, но пишет, что «тот, кто голоден, найдя очаг, не стремится искать оружия или прочих прекрасных вещей, кто жаждет и найдет воду, не ищет ни золота, ни железа, ни скота, раненый же ищет хороший дом, чтобы обрести там отдых, а гуляка всюду ищет чаши с вином»[55].
ГОТФРИД БУЛЬОНСКИЙ, КОРОЛЬ ИЕРУСАЛИМА
22 июля 1099 г., всего через неделю после взятия города, «выборщики» — нам неизвестно ни их число, ни положение, ни способ, каким они производили выбор, — назначили иерусалимским королем Готфрида Бульонского. Он одержал верх над Раймундом IV Тулузским, хоть последний привел больше рыцарей, взял с собой более весомую военную казну в золотых монетах и сделался покровителем бедняков, проявив себя в вылазках за продовольствием далеко от лагеря. Некоторые полагают, что против него проголосовали его спутники, желая вернуться домой. Другие утверждают, что Готфрид больше всех проявлял высокие добродетели и выказал образцовое христианское благочестие, снискав уважение и восхищение многих участников похода, вплоть до самых смиренных клириков: «В каждой церкви он надолго задерживался после службы, прося священников объяснять ему изваянные образы и сцены, одну за другой, что вынуждало его соратников, собравшихся за столом в другом месте, весьма страдать, ибо кушанья, приготовляемые почти всегда заранее, не подавались вовремя и это слишком долгое и непредвиденное ожидание делало их невкусными». Папа назначил его главой экспедиции; он выступил в путь первым, и за ним следовало множество монахов, «набожных людей, весьма почитаемых за святые дела: эти монахи в течение всего пути днем и ночью в канонические часы возносили за него молитвы»[56].
Главное, Готфрид, герцог Нижней Лотарингии, был выходцем из империи, вассалом германского императора, главой партии тех, кто в Константинополе решительно противился притязаниям Алексея I Комнина, тогда как Раймунд IV Тулузский в Антиохии предлагал, чтобы уладить ссоры, обратиться к императору греков, тем самым признав его право вмешиваться в дела латинян и даже требовать передачи ему завоеванных земель.
Как только Готфрида избрали, он отказался от золотой короны и якобы заявил, что не желает быть королем там, где свои Страсти претерпел Христос. И он будет только защитником Гроба Господня. Все авторы того времени видят в этом проявление смирения — возможно, выраженного с целью верней добиться признания со стороны тех, кто голосовал не за него. Именно это внушают сегодня наши учебники, тогда как это было выполнением политического решения, несомненно, принятого перед выступлением в поход, по согласованию с папой, три года назад. Защитник (advocatus) в то время был «светской дланью» церкви, хранителем церковного владения, и выбор этого слова ясно показывает, что Иерусалим и зависимые от него города и земли, некогда входившие в состав константинопольской империи, становились вотчиной латинской церкви, зависимой от Рима, как папские владения в Италии. Латинский патриарх Иерусалима должен был подчиняться папе так же, как все архиепископы и епископы Западной Европы.
Первые шаги в этом направлении были сделаны, но очень скоро от этой идеи пришлось отказаться. Греческий патриарх Симеон уже бежал из города, чтобы не стать жертвой гонений и убийств, совершавшихся по приказу Фатимидов, но клирики франкской армии, пусть даже очень многочисленные и громогласные, после смерти Адемара Монтейского, папского легата, не могли выдвинуть кандидата, который бы имел какие-либо шансы на всеобщее признание. Они выбрали представителя «партии» — Арнульфа Маликорна, духовника Роберта II Нормандского, который принял крест как участник свиты Одона, епископа Байё, умершего по дороге. Избранный 1 августа, через две недели после Готфрида Бульонского, он повел себя так дурно, конфисковав имущество всех церквей, кроме латинских, и присвоив его значительную часть, что священников, которых назначили франки, во всем городе принялись обвинять в худших преступлениях. Уже подумывали, как бы обойтись без него, когда в начале сентября в Антиохию прибыл флот из Пизы, которым командовал архиепископ этого города Даимберт и который, взяв на борт Боэмунда Тарентского и Балдуина Булонского, направился в Иерусалим, где его с большой помпой встретил Готфрид — за четыре дня до Рождества.
Даимберт утверждал, что имеет полномочия от папы, и сместил Маликорна, заявив, что тот даже не рукоположен в священники. 31 декабря, после того как его избрали патриархом, он торжественно благословил Боэмунда и Готфрида, которые, преклонив колени, получили инвеституру на свои княжества. Через несколько дней Готфрид передал ему город Иерусалим, цитадель, большую башню Давида и четверть территории Яффы. А на Пасху уступил весь Святой город, получив право охранять его, пока не будут захвачены два других города, — то есть ему предстояло управлять королевством, но Иерусалимским королевством оно уже не было.
Когда 18 июля 1100 г. Готфрид умер, Даимберт потребовал выполнения воли покойного, но лотарингцы, укрепившись в башне Давида, отказались ее отдавать патриарху и выступили за Балдуина Булонского, который, незамедлительно получив весть о смерти брата, форсированным маршем прибыл в Иерусалим, где его встретили радостными шествиями как латиняне, так и другие христиане — армяне, греки и яковиты, которые вместе со своими священниками с первых дней заключили союз против этого латинского патриарха, не церемонившегося с ними. Даимберт, поначалу укрывшийся на горе Сион, пошел на примирение и сам короновал иерусалимской короной Балдуина Булонского, отныне безраздельного властителя.