. Часто немцы находили местности опустевшими — жители при их приближении покидали дома, бежали и укрывались в горах, забирая зерно и скот. В Нише сыновья князя Сербии вместе с несколькими вельможами вышли им навстречу, чтобы преподнести ячмень и муку, баранов и быков, а также запас вина для каждого тевтонца и несколько менее обыкновенных даров, например «морских телят» [тюленей] и даже трех оленей и ручного кабана. Они выразили готовность сражаться вместе, если немцы пойдут войной на греческого императора Исаака II Ангела. Фридрих, несомненно, думал об этом с самого начала похода, зная о конфликтах интересов во время похода Конрада и убежденный и коварстве греков. Он знал, что для борьбы с турками Икония Исаак Ангел заключил союз с Саладином и что он неохотно даст проход воинам с Запада, которые еще раз могут учинить столько беспорядков. Послы султана Икония, который называл себя «повелителем турок, армян и сирийцев», принятые в Майнце и прибывшие в сопровождении пятидесяти всадников, одетых по-турецки, обещали Фридриху любую помощь, какую он захочет, на плато и в горах Анатолии.
Когда император Фридрих прошел последней из плохих болгарских дорог, к нему вернулись люди, которых он послал в Константинополь для подготовки своего прибытия. Оказалось, что их арестовали, бросили в тюрьму,унижали и дурно с ними обращались, выпустив только через несколько недель. Им было много что сказать, и они не знали, как и говорить о коварстве греков, которые преподносили или, скорей, продавали паломникам отравленное вино. Некоторые полагают, что эти обвинения выдвигали по дороге сами немецкие сеньоры, стараясь сдерживать своих пехотинцев, часто напивавшихся и выходивших из-под контроля. Но в одном письме Сибиллы Иерусалимской Фридриху, сообщающем о союзе, который константинопольский император, гонитель Церкви Божьей, заключил с Саладином, искусителем и губителем Святого Имени, написано, что владыка греков прислал шестьсот мер отравленного зерна, а также большой сосуд, полный вина, куда он налил столь сильный яд, что человек, позванный для проверки его действия, пал мертвым, едва ощутив запах из открытого сосуда. Сибилла также утверждает, что константинопольский император, «дабы умножить наши несчастья и покончить с истинными христианами, запретил, чтобы в Иерусалимское королевство вывозили зерно»[103].
Эта история с отравленным вином наделала много шума, но в ней не было никакой нужды: император Фридрих знал, что думать о греках. Леопольду V, герцогу Австрийскому, он писал: «Император Константинополя очень скоро нарушил обещания и клятвы своего канцлера, данные в Нюрнберге в присутствии князей империи, — обеспечивать нам безопасность в пути, а также добросовестность в поставках и при обменах. Он бесчестно бросил в тюрьму наших послов — епископа Мюнстерского, графа Руперта и нашего камергера со всей их свитой. Он надолго их заключил, задержав наше движение до дурного зимнего сезона, и наконец отослал к нам обратно с уверениями в дешевых поставках, честных обменах и обилии хороших судов для нашей перевозки. Поэтому, как обжегшийся ребенок некоторое время боится огня, мы больше ни в чем не можем верить словам и клятвам греков»[104].
После начала открытой войны с Исааком Ангелом люди Фридриха пошли как по оккупированной стране, разоряли деревни и города, брали, не платя, продукты питания, подожгли Филиппополь и нанесли грекам серьезное поражение при Дидимотике, после чего стали на зимние квартиры в Адрианополе, жителям которого пришлось немало пострадать. В конце марта армия без особых затруднений переправилась через Дарданеллы, тем самым избежав опасной остановки под степами Константинополя. Солдаты взяли приступом город Конью, приобрели на рынке, где никто не мог им ни в чем отказать, несколько тысяч добрых коней и как победители продолжили путь в Киликию, где 10 июня 1190 г. император утонул, переправляясь верхом через Салеф — горную реку в Таврских горах. Командование армией принял его сын Фридрих Швабский, причем, вопреки тому, что говорилось чуть позже, армия не разбежалась во все стороны в поисках прибежища и скудной добычи, но ослабла — как от лихорадки, так и от отъезда нескольких сеньоров, отправившихся морем обратно на Запад. Фридрих Швабский и его люди подошли к Антиохии 7 октября 1190 г., найдя город со всех сторон окруженным отрядами франков, которые, прибыв по морю, намного их опередили.
Генрих II Английский, которому Вильгельм Сицилийский пообещал флот из ста кораблей для перевозки войск, и Филипп Август отозвались на призыв папы лишь через несколько месяцев. Они положили конец своим ссорам в январе 1188 г. в Жизоре, приняв крест вместе с графом Фландрским, но по окончании зимы война в Нормандии возобновилась, притом что все их силы были мобилизованы. Тот и другой потеряли много времени и выдохлись, в то время как служители церкви и народ громко выражали негодование в связи с задержками, а многие бароны не приняли участия в боях. Они снова увиделись в ноябре 1188 г. в Бонмулене, а потом еще раз — на Пятидесятницу 1189 г. в Ла-Ферте-Бернар, в Перше, чтобы наконец в июне торжественно подписать мир в Баллане, между Туром и Азеле-Ридо, но этот договор ничего не дал, потому что вскоре, 6 июля 1189 г., Генрих II умер.
УЧАСТНИКАМИ КРЕСТОВОГО ПОХОДА СТАНОВЯТСЯ ФИЛИПП АВГУСТ И РИЧАРД ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ
Тем временем — на ссоры и оттяжки были потрачены год и девять месяцев, — Ричард, которого его отец Генрих II назначил наместником Аквитании и Анжу[105], быстро принял крест в Туре, в начале ноября 1187 г., немедленно подготовился к выступлению и, полагая идти по суше, написал королю Венгрии и императору Константинополя, чтобы обеспечить себе свободный проход и хорошее снабжение. 22 июля 1189 г., всего через дне недели после смерти отца, он договорился с Филиппом Августом заключить мир и совместно сражаться на Снятой земле. После коронации в Лондоне 3 сентября (ему было тридцать два года) новый король убедился, что теперь обладает куда более значительными доходами, к его услугам английский флот, и решил переправляться морем.
Паломников из Англии и северных стран море еще пугало. Выходить в море значило отдаваться на милость людей, с которыми они не были знакомы, рисковать жизнью и здоровьем, иметь дело с непогодой и штормами. Все рассказы о паломничествах англичан свидетельствуют, что последние испытывали тревогу такого рода, приходя в порт. Но это был более прямой и в конечном счете более быстрый путь, исключавший надобность каждый день вести переговоры о проходе и покупках, даже с христианами. Большие военные корабли, ходившие обычно группами, были не просто судами для перевозки паломников: каждое принимало на борт более сотни рыцарей, опытных воинов, так что пираты были им нестрашны. Главным, о чем пишут неохотно, но что безусловно определяло выбор, была возможность для командующего походом брать в него тех, кого хотел он, подсчитывая и выбирая воинов по одному и не опасаясь, что с самого выступления и всю дорогу отряд будет раздражать толпа бедняков — мужчин, женщин, готовых к разбою, которые жаловались на нищету и которых в боях надо было защищать, рискуя гибелью рыцарей от атак противника. Бедняков, которые любили возвышать голос во время советов, устраивавшихся на открытом пространстве, или требовать от армии идти туда, где ей нечего было делать. Морская переправа была настоящей военной операцией, в отличие от больших паломничеств, которые с таковой не имели ничего общего, но которые мы по-прежнему называем крестовыми походами.
Ричард останется командующим в течение всего путешествия, и, чтобы добраться до Святой земли, ему не надо будет нигде ни говорить с императором Востока, ни давать ему какие-либо клятвы. Ни он, ни его люди не увидят Константинополя, лишившись, конечно, созерцания его чудес и молитв в святых местах, зато им не придется сражаться на балканских дорогах, договариваться, выдавать заложников и дорого платить за суда для переправы через Босфор. И, что тоже очень важно, никогда не зайдет речи о том, чтобы передавать грекам земли, отбитые у мусульман. Ричард распорядился оснастить еще один флот в Марселе, откуда должен был отплыть со своими вельможами и приближенными рыцарями. Это стоило ему целого состояния, собранного за счет специальной подати — саладиновой десятины, принесшей шестьдесят тысяч ливров, немалая часть которых, правда, ушла на войну с французами в Нормандии и Аквитании. К ней добавились доходы от сборов, конфискаций имущества у отцовских чиновников, впавших в немилость, продажи должностей, налогов с шерифов, замков и земель, таможенных пошлин и прочего. Высадившись в Кале, он вместе с графом Фландрским дважды встретился с французским королем в Нормандии (30 декабря 1189 г. и 11 января 1190 г.), побывал в Аквитании, чтобы обеспечить там королевский мир, потом провел несколько дней в Шиноне, где продиктовал законы для армии и похода на Восток, принятые по совету честных людей:
«Всякий, кто убьет человека на корабле, должен быть приговорен к смерти и брошен в море. Если он убьет его па земле, он должен быть приговорен к смерти и закопан имеете с ним. Если свидетели, достойные доверия, обвинят кого-либо в том, что он вынул нож, чтобы ударить человека, или ударил его, пролив кровь, он потеряет руку. Если он ударил его кулаком, не пролив кровь, его трижды окунут в море. Если кто-либо отнесется к товарищу пренебрежительно, или посмеется над ним, или обвинит его и ненависти к Богу, то сколько раз он это сделал, столько унций серебра заплатит. Вора следует обрить, как военного добровольца, и полить ему голову кипящей смолой, и посыпать ее перьями из подушки, чтобы его все узнавали, и высадить на берег в первом же порту, куда придут корабли»[106]. В июне 1190 г. в Туре он дал указания капитанам и командирам английского флота относительно людей и провизии, которых они должны взять на борт, и маршрута, каким, обогнув Пиренейский полуостров, они должны пройти в Средиземное море, чтобы соединиться с ним в Марселе.