ШТУРМ И ВЗЯТИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ
23 июня крестоносцы подошли к Константинополю, но высадились только через две недели, 5 июля, в Галате, в самой глубине Золотого Рога, применив вооруженную силу. Их нефы бросили якоря там, где тридцать лет назад была колония венецианцев, и воины разбили лагерь у подножия городских стен, близ Влахернского дворца. Долгие месяцы ни одна попытка штурма не удавалась, и латиняне были вынуждены, добывая продовольствие и лошадей, грабить местности вдалеке, на берегах Черного моря, по ночам. Греки совершали вылазки «так часто, что шесть или семь раз на дню всей рати приходилось браться за оружие. И у них не было возможности отходить от лагеря в поисках провизии далее, чем за четыре арбалетных выстрела; и провизии было очень мало, за исключением разве что муки и солонины; да и из этого получали мало, а свежего мяса и вовсе не было, если не случалось, что у них убивали лошадей; и знайте, что для всего войска было у них съестного на три недели. И они были в весьма большой опасности, ибо еще никогда столь малым числом людей не было осаждаемо столько людей в каком-нибудь городе»[130]. Латиняне, жившие в Константинополе, каталонцы, провансальцы, итальянцы, купцы и ремесленники, общим числом, как говорили, более десяти тысяч, опасаясь, как бы толпа их не перебила, спешно покидали свои лавки, склады на Золотом Роге и жилища в городе и приходили в армию франков, отчего она постоянно росла. Они снова и снова уверяли последних в коварстве греков и, если это еще было необходимо, вскоре их убедили, что невозможно заставить греков поплатиться за злодеяния и измены иначе, кроме как взяв город силой, с большим шумом, склонив их под иго.
17 июля 1203 г. узурпатор Алексей III взял из своей казны, что мог, и под покровом ночи бежал. Горожане сначала удивились, а потом пошли к тюрьме, где содержался император Исаак II Ангел. Оттуда, надев на него императорские инсигнии и одежды, они привели его во Влахернский дворец и усадили на трон. Потом они отправили представителей в лагерь франков, чтобы известить его сына Алексея IV Ангела и дать знать баронам, что тиран бежал. Еще только светало, все вооружились и изготовились к обороне, еще опасаясь греков. Но послы, присланные Исааком II[131], вернулись меж двух рядов англичан и датчан, — которые отдавали им честь, поднимая алебарды [секиры], — уверенные и получившие заверения, что Исаак выполнит все обязательства, принятые в Заре его молодым сыном. «Когда наступило утро другого дня [...] жители города [...] подошли к воротам, распахнули их, вышли оттуда и явились в лагерь французов и стали спрашивать и искать Алексея [...]. И им растолковали, что они найдут его в палатке маркграфа [Бонифация]. Когда они пришли туда, то обнаружили его там; и его друзья устроили великое празднество, и выказали великую радость, и весьма возблагодарили баронов, и сказали, что те сделали очень хорошо и очень достойно, что поступили таким образом; и они сказали, что император бежал и пусть бароны войдут в город и в императорский дворец, словно к себе. Тогда собрались все высокие бароны войска и взяли Алексея, сына Исаака, и с большой радостью и с великим ликованием ввели его во дворец. И когда они явились во дворец, то приказали освободить из темницы отца Алексея [...]. И когда Исаак был освобожден из темницы, он с радостью воздал благодарность своему сыну, обнял, и поцеловал его, и горячо поблагодарил всех баронов, которые там были [...]. И тогда были принесены два золотых трона, и на один трон посадили Исаака, а на другой рядом — Алексея, его сына»[132].
Франки добились коронации молодого Алексея IV 1 августа 1203 г., еще стоя лагерем за стенами города и плохо представляя, как вступить в него в качестве хозяев. Но, став императором, Алексей мог добиться, чтобы патриарх или народ признали его пребывание во дворце правомерным, только избавившись от опеки, навязанной чужеземцами; он не выполнял обязательств, несколько раз задержав выплату обещанных сумм. К нему отправили шестерых гонцов — трех венецианцев и трех баронов, — в том числе Жоффруа де Виллардуэна, которые с риском для жизни прискакали во Влахернский дворец, где от них грубо потребовали возвращаться. Это означало войну, но еще до первых штурмов стало известно, что Алексея арестовал Алексей V Дука по прозвищу Мурзуфл, супруг императорской дочери, который собрал небольшую группу приверженцев и короновался в Святой Софии. Алексей IV умер в заточении 8 февраля 1204 г. — его не то отравили, не то задушили.
Бароны больше не скрывали намерений захватить город, который слишком долго как будто бросал им вызов из-за своих гигантских стен. Каждый вечер в лагере они слушали своих клириков, внушавших им, что греки — узурпаторы власти в Римской империи, еретики, схизматики, мерзко отказавшиеся подчиняться римской церкви. С благословения папы надо атаковать этот коварный город, и всем, кто при этом погибнет, простятся грехи. Когда «уже прошло Рождество и дело близилось к Великому посту, и венецианцы и французы снова начали приготовляться и снаряжать свои корабли, причем венецианцы соорудили новые мостки на своих нефах, а французы сделали осадные орудия, [...], чтобы подкапывать и разрушать стены; и венецианцы взяли доски, из которых строят дома, и, плотно их пригнав, покрыли настилом свои корабли, а потом взяли виноградные лозы и прикрыли ими доски [...]. И греки сильно укрепили свой город изнутри, а деревянные башни, которые были над каменными башнями, они еще прикрыли снаружи добрыми кожами, и не (шло такой деревянной башни, которая была бы ниже, чем в семь, или в шесть, или по меньшей мере в пять ярусов. А потом, [...] примерно за 10 дней до Вербного воскресенья, когда пилигримы и венецианцы закончили снаряжать свои корабли и изготовлять свои осадные орудия и приготовились идти на приступ. И тогда они построили свои корабли борт к борту, и французы перегрузили свои боевые орудия на баржи и на галеры, и они двинулись по направлению к городу, и флот растянулся по фронту едва ли не на целое лье»[133].
9 апреля 1204 г. во время первого штурма они понесли столько же потерь, сколько и греки, но 12 июля наконец попутный северный ветер бросил два их нефа под самые башни. Воины взобрались на укрепления, захватили одни из ворот, и в город ворвался большой отряд, преследуя и убивая греков. «И вы увидели бы тогда, как били греков и как овладевали их ездовыми лошадьми и боевыми конями, и мулами, и жеребятами мулов, и прочим добром. Убитых и раненых имелось там столько, что не было им ни числа, ни меры»[134]. Латиняне знали, что им не рады, что они в большой опасности, что их слишком мало, чтобы вступать в бой с массой греков, так давно сражавшихся с ними. «Потом знатные бароны собрались и держали совет между собой, что им делать дальше; наконец, по войску прокричали, чтобы никто не вздумал продвигаться в глубь города, потому что это опасно — как бы в них не стали бросать камни со дворцов, которые были очень велики и высоки, и как бы их не стали убивать на улицах, которые были столь узки, что они не смогли бы там как следует защищаться, или как бы их не отрезали огнем и не спалили бы. И из-за угрозы всех этих бед и опасностей они не отважились углубиться в город и разбрестись по нему, а преспокойно оставались прямо там, где были; и бароны договорились на этом совете о том, что, если греки, у которых было еще в сто раз больше людей, способных носить оружие, чем у французов, захотят сражаться на следующий день, тогда пусть поутру на следующий день крестоносцы вооружатся, выстроят свои боевые отряды и пусть ожидают греков на площади, которая была перед ними в городе»[135]. Действительно, они разбили свои лагеря — два близ стены и один внутри города — наподобие укреплений в открытом поле и, чтобы защититься и чтобы их не застали врасплох, зажгли большие костры и подожгли окружающие дворцы. «И [в ту ночь] сгорело домов больше, чем их имеется в трех самых больших городах королевства Франции»[136].
Император Алексей V Дука бежал со своей охраной, а английские и скандинавские наемники в большинстве примкнули к франкам и даже грабили вместе с ними. Греческие авторы изображают франков худшими из варваров, но не говорят о массовых побоищах. Тем не менее город разоряли с таким остервенением, не считаясь ни с чем — опустошали церкви и монастыри, преследовали монахов, православных священников и монахинь, — что картина этой резни надолго запечатлелась в памяти восточных христиан. Это была гонка за сокровищами и добычей: хватали что подвернется, утратив всякий стыд. Бароны, подоспевшие первыми, присвоили самые богатые жилища, так что рыцарям их не досталось. Маркграф Бонифаций Монферратский «проскакал вдоль всего берега, прямо к дворцу Львиная Пасть [Вуколеон]. И когда он прибыл туда, дворец был ему сдан с тем, что всем, кто в нем был, сохранят жизнь. [...] Влахернский дворец был сдан Анри, брату графа Балдуина Фландрского |...]: там тоже были найдены несметные сокровища, которых было не меньше, чем во дворце Львиной Пасти. Каждый ввел своих людей во дворец, который был сдан ему, и приказал стеречь сокровища. И остальные ратники, которые разбрелись по всему городу, захватили изрядную толику; и добыча была столь велика, что никто бы не мог сказать вам, сколько там было золота и серебра, и утвари, и драгоценных камней, и шелковых материй, и одеяний из атласа, и одеяний на беличьем меху и подбитых мехом горностая, и всяческих драгоценных вещей [...] Всякий взял себе жилище, какое ему понравилось, а их было достаточно. Так разместилась рать пилигримов и венецианцев. И велика была радость из-за чести и победы, которую им дал Бог»