ЛЮДОВИК СВЯТОЙ - ЗАЛОЖНИК
Чем идти к Александрии, которой можно было достичь только по дорогам и дамбам дельты Нила, где осадные машины пришлось бы тянуть с большим трудом, франки на совете решили атаковать Каир, полагая, что со взятием этого города падет вся страна. «Мы созвали баронов Франции, рыцарей Храма, Госпиталя, тевтонцев и баронов Иерусалимского королевства и посоветовались с ними о том, что следует делать. Подавляющее большинство сочло, что, если бы мы в то время удалились и покинули эту землю, это значило бы полностью отдать ее в распоряжение сарацин, тем более в состоянии нужды и слабости, до которого она была доведена. И мы могли бы считать утраченной всякую надежду на освобождение христианских пленных, находившихся во власти неприятеля. Оставаясь, мы, напротив, сохраняли надежду на то, что удастся добиться чего-либо доброго, например освобождения пленных, строительства замков и крепостей в Иерусалимском королевстве и других приобретений для христиан, особенно после того, как между султаном Алеппо и теми, кто правил в Каире, случился раздор. Этот султан, собрав свои армии, уже захватил Дамаск и некоторые города в области. Говорили, что он готовится к походу на Египет»[185].
Продвигаясь на юг вдоль реки, они наткнулись на пересекавший их путь рукав Нила, который они называли Танис (Бахр аль-Сагир у мусульман). Переброшенный мост позволил им наконец перевести арбалетчиков, и тогда, 8 февраля 1250 г., королевская армия заняла укрепленный город Мансуру. Они там нашли достаточно строительного дерева, шатров, палаток и конской сбруи, оставленной сарацинами, на которых внезапно напал их авангард.
«Этой ночью король остался в том месте с немногими людьми. Мост через реку был хорошо подогнан и хорошо достроен с помощью больших стволов и строительного дерева, так что по нему можно было уверенно переходить из одного лагеря в другой. В Пепельную среду, какая пришлась на другой день, король повелел, чтобы двадцать четыре орудия, захваченные христианами, были разобраны и из них сделали хорошие укрепления вокруг нашего лагеря.
Перейдя реку, мы достигли места, где были воздвигнуты орудия сарацин. Наш авангард атаковал врагов и убил их множество, не щадя ни пола, ни возраста. Сарацины потеряли командующего и нескольких эмиров. Потом наши войска рассеялись, некоторые из наших прошли через их лагерь и достигли деревни под названием Мансура, убивая по пути всех сарацин, каких встречали. Но те, заметив неосторожность наших воинов, вновь осмелели, стали на них набрасываться, окружать и убивать. Там случилось великое избиение наших баронов и воинов, как монахов, так и прочих [...]. Сарацинам было трудно поверить, что франки так уверенно преследовали их, рискнули так далеко продвинуться и рассыпались по улицам этого бурга. Поняв, что смогут поступать с ними по своему усмотрению, они велели бить в барабаны и трубить в рога и в букцины, немедля собрались, со всех сторон окружили христиан и с яростью устремились на них. К великому несчастью, многих наших людей они застали поодиночке. Все эти люди и их кони настолько ослабели от усталости после грабежа множества домов турок, что больше не могли сопротивляться. Сарацины нападали на них маленькими группами и делали с ними что хотели. Все [наши люди] были зарезаны, зарублены или схвачены, связаны и уведены в плен. Некоторые побежали к реке, но сарацины, настигая, поражали их секирами, палицами, копьями, мечами. Сорок галер, находившихся на реке, крайне спешно помчались навстречу тем, кто убегал по воде. Но турки всячески подстерегали их, чтобы убить. Стрелы сыпались на наших людей в таком количестве, что их продолговатые и круглые щиты, луки седел и прочее вооружение были утыканы ими. Наши потерпели столько бед и разочарований, что этому изумлялись даже сарацины. Турки делали с христианами что хотели; они их больше убили, чем захватили; иных они связывали и уводили как пленных; там были захвачены врасплох король и оба его брата, граф Пуатье и граф Анжуйский, граф Фландрский и граф Бретонский, граф Суассонский и довольно много прочих знатных людей, рыцарей и сержантов. [...]
Король весьма опасался, чтобы сарацины однажды не напали на него так яростно, что взяли бы над ними [его людьми] верх и перебили. Даже среди людей в его окружении были такие, кто открыто говорил, что это дело им совсем не по душе, ибо весьма похоже, что Богу оно не угодно, и что, если бы они могли уехать, они бежали бы в родные края, и что они не останутся на этой земле из-за всех этих разочарований и из-за прочих»[186].
Чем отступать к Дамьетте, которую еще прочно удерживали, предпочли начать переговоры, предложив отдать всё, если взамен можно будет получить бывшее Иерусалимское королевство. Но султан потребовал, чтобы король сделался заложником, гарантируя тем самым сдачу Дамьетты. Армии не хватало провианта, питались рыбой, выловленной в реке. Всего шесть из двадцати больших «баталий», какими располагал Людовик Святой, покидая Кипр, еще были в состоянии сражаться, и он отдал приказ сложить оружие. Он стал пленником — не в бою, с мечом в руке, а из благоразумия, чтобы иметь возможность вести переговоры, больше не теряя людей. Он оставался в плену всего месяц, с 6 апреля по 6 мая 1250 г.; его поселили в красивом доме, больного лихорадкой, его сторожила совсем небольшая охрана, и за ним ухаживала женщина, которую называли парижской горожанкой. В общем, с ним обходились сообразно его сану и, если верить «арабским» хронистам, осыпали почестями. Саад эд-Дин утверждает, что король мог бы в любое время бежать и никто бы его не преследовал и что султан присылал ему, как и тем, кто был при нем, шелковые одежды, пышные облачения; узнав, что королева Маргарита разрешилась сыном, он ему подарил красивые одеяния и золотую колыбель.
«В скором времени [...] к королю приехали послы императора Фридриха, и привезли ему верительные грамоты, и сказали королю, что император послал их, дабы нас освободить. Они показали ему послание, которое император направил умершему султану (о чем император не знал); и император просил султана, чтобы он проявил доверие к посланным освободить короля. Многие люди говорили, что для нас было бы опасно, если бы послы нашли нас в плену; ибо полагали, что император отправил посланников скорее чтобы задержать нас, нежели освободить. Послы же нас застали на свободе; тогда они уехали»[187].
В Париже «королева Бланка и магнаты королевства, которые не могли и не хотели верить в рассказы тех, кто приезжал с Востока, приказывали их вешать. Наконец, когда количество тех, кто передавал эту весть, стало настолько велико, а письма — настолько подлинными, что сомневаться больше было невозможно, вся Франция погрузилась в скорбь и смятение. Служители церкви и воины выражали равную печаль и не желали слушать никаких утешений. Повсюду отцы и матери оплакивали утрату детей, воспитанники и сироты — родителей. Женщины перестали делать прически; они отвергли цветочные гирлянды; прекратились песни; замолкли музыкальные инструменты. Все виды радости обратились в траур и стенания. Хуже всего было то, что начали обвинять Бога в несправедливости и что предельная скорбь проявлялась в богохульствах. Вера многих поколебалась. Венеция и некоторые города Италии, где живут полухристиане, впали бы в отступничество, если бы их не укрепили утешения епископов и монахов. Последние уверяли, что люди, убитые на Востоке, царят в небесах как мученики и за все золото мира не пожелали бы остаться в этой юдоли слез. Такие речи утешали некоторых, но не всех»[188].
Дамьетта была сдана; почти всех уцелевших из христианской армии и больных, которые оставались на кораблях, стоящих на якоре, перебили, пока шли переговоры. Было признано, что король не вправе сдавать города и земли в Святой земле, которые не зависят от него, а находятся в вассальной зависимости от императора Фридриха II или принадлежат военным орденам. Цену выкупа назначили, не предусматривая территориальных уступок, кроме Дамьетты. Она составила восемьсот тысяч золотых безантов, то есть четыреста тысяч турских ливров, — огромную сумму, которую король был обязан выплатить на месте, тогда как в армии всем жестоко недоставало денег и ему самому изо дня в день приходилось занимать мелкие суммы. Его соратники изыскивали средства везде, где могли, и даже, по словам Жуанвиля, готовы были разрубить топором сундук на корабле, где тамплиеры хранили деньги, которые семьи во Франции передали им для родных.
ФРАНЦУЗСКИЙ КОРОЛЬ В АКРЕ
Людовик Святой покинул Египет 8 мая 1250 г. и через пять дней высадился в Акре. В августе 1250 г. он написал «своим дорогим и верным прелатам, баронам, воинам, горожанам и всем жителям королевства» очень длинное письмо. Это точный и живой рассказ на французском языке, претендующий на откровенность. Автор мало говорит о себе и не пытается обойти молчанием неприятные моменты египетского похода: «В тот день сарацины обрушились на нас со всех сторон и осыпали нас градом стрел; мы выдерживали этот сильный натиск до девятого часа, и нам крайне недоставало поддержки своих баллист. Там случилось великое избиение наших баронов и воинов, как монахов, так и прочих. Там мы потеряли также своего отважного и славного брата графа Артуа, достойного вечной памяти. Эту скорбную утрату мы вспоминаем с горечью в душе». И далее он зовет на помощь, открыто и ясно говоря, что в море должны выйти новые подкрепления; египетский поход не удался и привел к тяжелым потерям как в людях, так и в деньгах. В другом письме он призывает христиан Запада поддержать его: «Мы выступили раньше вас, чтобы послужить Богу. Присоединяйтесь к нам. Хоть вы и придете позже, вы получите от Господа воздаяние, каким отец семейства из Евангелия наделял без различия как работников, пришедших трудиться в винограднике под конец дня, так и тех, кто явился в начале. Те, кто придет или пришлет помощь в то время, когда мы