Эти северяне уезжали со спокойным сердцем, ведь их родственники получали покровительство со стороны епископа и короля, их имущество было защищено. Часто их сопровождали один-два ветерана, искушенные в опасностях маршрута, и как люди, знакомые с местностью и знающие, к кому обращаться и как разговаривать, служили им проводниками, следя в то же время, чтобы они не платили дороже, чем принято.
По возвращении их встречала сельская община во главе со священниками, оказывая им почести. Они знали, что их мелкие проступки забыты, злые ссоры с соседями утихли, доходы от их земель стали выше, чем были при отъезде, и могли очень рассчитывать на продажу сокровищ или редкостей, шелков, красивых ювелирных изделий, привезенных из Константинополя или Италии. Клирики собирали рассказы и песни и включали их во «Flores peregrinationis», восхвалявшие заслуги этих иерусалимских мужей, воспевавшие добродетели и отвагу героев путешествия — Торда Сьярекссона по прозвищу Скальд, который около 1020 г. повел группу исландцев в опасную авантюру и вернулся покрытым славой, или норвежского вождя по имени Гаути, который вместе с соотечественником, встреченным в Кельне, потерялся в пустыне и умер от жажды в том месте, где Моисей открыл евреям проход через Красное море.
Очень задолго до проповедей Урбана II князья и епископы подавали пример другим, беря под покровительство паломников, слишком бедных и безоружных, неспособных защититься и прокормиться. В то же время или немногим позже безопасней стали дороги. Обратившись в христианство, король Стефан Венгерский (997―1038) проложил широкую Дунайскую дорогу, вдоль которой построил несколько монастырей и приютов, велев оказывать хороший прием паломникам; он принимал их и сам в своем городе Буде, а его епископы и вассалы направились в пограничные области, где учредили настоящую дорожную стражу, преследовавшую разбойников и снабжавшую путников всем необходимым по разумным ценам.
В 1026 г., примерно за три четверти века до призыва Урбана II, состоялось, как пишет один хронист, большое паломничество с участием семисот человек, по преимуществу рыцарей и служителей церкви, которое возглавили граф Ангулемский, аббат Сен-Рикье и аббат Сен-Ванна в Вердене. Присоединив к себе по пути группу из Трира, они прошли через Баварию, а потом через Венгрию, где их принял, ободрил и снабдил припасами король Стефан, а потом, после нескончаемого перехода в разгар зимы, наконец достигли берегов Черного моря и Константинополя, где почтили священные реликвии во дворце, восстановили силы и в сопровождении группы чиновников императорского двора по главе с одним сановником прибыли в Антиохию. В Иерусалиме они были в марте 1027 г. и через три недели двинулись обратно тем же путем, каким пришли.
В 1064 г. несколько тысяч человек (некоторые говорят о семи тысячах), князей и графов, богатых и бедных незнатных людей, прежде всего из долины Рейна, собрались под руководством архиепископа Зигфрида Майнцского, епископа Вильгельма Утрехтского, Альтмана — декана ахенского капитула и капеллана вдовы императора Генриха III Агнессы, епископа Гюнтера Бамбергского, Оттона Регенсбургского и каноников из Ахена и Пассау. Они пошли вместе, неся широко развернутые знамена, хоругви и драпировки, демонстрируя повсюду, где проходили, священные сосуды и реликварии из своих церквей, а на телегах с провизией — богатую столовую посуду под охраной слуг и оруженосцев. Они без особых помех, страдая только от жары, прошли Германию, потом Венгрию и по более трудным дорогам, ведшим на восток, достигли Константинополя, где император гарантировал им проход и пропитание до земель, занятых турками. В большинстве эти паломники были безоружными. 25 марта недалеко от места назначения, под Рамлой, они попали в засаду: «В Великую пятницу, во втором часу дня, на них набросились арабы, как голодные волки на давно ожидаемую добычу. Поначалу наши люди пытались сопротивляться, но им пришлось искать убежища в деревне. После их бегства никто бы не мог сказать, сколько было там убито. Епископ Утрехтский, тяжело раненный и лишенный одежд, был вместе со многими другими оставлен на земле, обреченный на жалкую смерть»[11]. Под предлогом переговоров об отступлении вождей заманили в ловушку, чтобы вернее перебить. Выжившие, оказавшиеся на пределе сил, спасением были обязаны отряду одного эмира, который взял с них пятьсот золотых, чтобы сопроводить до Рамлы, где придирки властей и торг задержали их более чем на две недели, прежде чем они выступили в Иерусалим, правитель которого дал им всего десять дней на то, чтобы помолиться в церкви Гроба Господня, не слишком от нее удаляясь. Собравшись обратно, они, опасаясь вновь попасть во власть бедуинов, договорились о переправе на нескольких судах из Неаполя и Амальфи, которые доставили их в Лаодикею, город, принадлежавший грекам. В Германию вернулось не более двух тысяч человек, в плачевном состоянии, потерявших все.
Зная, что на паломников могли в любой момент напасть разбойники с большой дороги, чтобы их ограбить и убить, понимаешь, что путешествия в Иерусалим становились все опасней. В Клермоне папа говорил об этом всего через пять дней после открытия заседаний собора, но эмоционально (один из очевидцев пишет о «слезах папы»), чтобы внушить собравшейся толпе христиан жалость к бедным паломникам, которые подвергаются всевозможным опасностям, на которых нападают и которых унижают в тех самых местах, где жил и страдал Сын Божий. Он долго говорил о жестокостях язычников, которые оскверняют и разрушают церкви и «закалывают христиан, как агнцев». Тотчас последовал призыв к оружию, требовавший от сеньоров поддерживать меж собой прочный мир — тот «Божий мир», который папа месяцами объявлял и отстаивал в каждой проповеди и соблюдения которого добивался каждый собор, — чтобы, как сказал Урбан, они могли «проявить свою честь» в боях с неверными. Он предписал им начертать на плече крест в знак того, что они теперь члены воинства под покровительством церкви, а не злобные вояки — участники корыстных свар между соседями из-за нескольких жалких клочков земли или голов скота. На этих мирных собраниях в основном и набирали рыцарей Христа. Речь шла о священной войне — в некотором смысле призыв к оружию был — вне всякого сомнения, но не было стремления уничтожить другого, нехристианина.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СТАВКИ
Те, кто старается объяснять всё экономикой и поиском прибыли, уверяют, что великие морские государства Италии — Генуя, Венеция и Пиза — пошли на Восток оказывать поддержку латинянам с единственной целью — завоевать там новые рынки. Так говорить — значит ничего не знать или все забыть: итальянские «купцы» уже занимали прочные позиции в Леванте, в Каире и на бесконечно более активном рынке Константинополя, где продавались и товары из мусульманского мира. Иерусалим, живший в основном за счет притока паломников, не мог предложить им большего. Они там так и не обосновались, и в течение всего срока оккупации франками Святой земли их фактории на побережье, от Акры до Яффы, в коммерческом отношении были всего лишь очень скромными портами захода. Они приезжали туда не как деловые люди, а как воины под предводительством военачальников и прелатов и в конечном счете, бесспорно, потеряли много людей и круглые суммы денег, получив лишь скромную добычу и ценные реликвии. В мае 1098 г. генуэзцы привезли к себе мощи святого Иоанна Крестителя; в Цезарее, в храме Августа, они нашли красивый сосуд и заявили, что это чаша Тайной вечери.
БЕДНЯКИ И БАРОНЫ
Те, кто не говорит о священной войне, стараются все-таки различать «крестовый поход бедноты» и крестовый поход «баронов». Эти слова используют все авторы, и ни в учебниках вплоть до университетских, ни во всевозможных публикациях для всевозможной публики никто не пишет по-другому. Но опять-таки выбор слов, рассчитанный на создание ложного представления, небезобиден. Из него следует, что в 1096 г. было всего два похода, тогда как мы можем их насчитать самое меньшее шесть-семь. И, кроме того, это противопоставление «крестового похода», где участвовали только бедняки, отправившиеся в путь исключительно затем, чтобы помолиться, другому походу—сеньоров, воинов, одержимых страстным желанием завоевывать земли. Эти слова, которые, как и многие другие, были придуманы или усвоены педагогами, стали настолько общепринятыми, что ни один автор, заводя речь о «Первом крестовом походе», не может без них обойтись. Однако если четыре отряда «баронов» вели князья или крупные феодалы, то и «бедняки» не были предоставлены самим себе, безоружны, лишены опытных вождей или воинов, которые бы их сопровождали или, скорей, ехали верхом впереди. Конечно, многие крестьяне среди участников похода никогда не ходили нигде, кроме как по своим полям, и отправлялись в путь без малейшего представления о том, сколько предстоит пройти, и об опасностях, которые их подстерегали. Они брали с собой семьи, подковывали волов и запрягали их в двухколесные повозки, нагруженные зерном и живностью из птичника. Наивные, как дети, они, завидев вдалеке замок или бург, спрашивали, не это ли Святой город. Но задолго до 1096 г. движение паломников взяли в свои руки люди, назначаемые приходскими священниками или паломническими братствами. Ни одна группа не выступала в путь без этих проводников, которые за несколько лет до того побывали на Востоке и хорошо знали дорогу, нравы разных стран и ловушки, которых можно было опасаться. Эти люди умели говорить с греками, а потом с чиновниками эмиров и со стражниками святилищ.
Слово «барон» тоже внушает совершенно ложные представления, потому что очень много «бедняков» участвовало и в тех предприятиях, которые мы определяем как «крестовые походы баронов». В Клермоне и во время своего долгого объезда страны папа обращался прежде всего к знати, к рыцарям и воинам всех рангов, заведомо способным взять на себя тяжелые расходы на долгое путешествие. Непосредственно к беднякам он не адресовался, и, судя по всему, ничто не говорилось для того, чтобы побудить к выступлению их. Но «вскоре бедняков охватил столь ярый пыл, что ни одного не остановило осознание своих скромных доходов и сомнение, вправе ли он покинуть свой дом, виноградники и поля». Как можно было запретить им последовать за рыцарями и отправиться в путь? Принимать их, кормить, защищать от врагов и помогать до последнего момента участвовать в паломничестве считалось делом милосердия. Каждый вечер в лагере или на биваке