[23].
ЕВРЕИ И БОГАЧИ: КОЗЛЫ ОТПУЩЕНИЯ
Первыми жертвами, особенно в долине Рейна, стали евреи. О злосчастных и трагических эпизодах похода бедноты нам хорошо известно благодаря еврейским авторам того времени, в частности историку Соломону бар Симеону, сообщающему о письмах, которые иудеи Французского королевства послали единоверцам Швабии и Рейнской области, предупреждая о движении этих ненасытных толп, идущих без или почти без съестных припасов, возбуждаемых странными мистическими порывами, которые никто не способен контролировать, и открыто выражающих мстительную нетерпимость. Подстрекатели заявляли, что евреи повсюду угнетают бедняков, а также, используя доводы из совсем другого ряда и более лживые, обвиняли иудеев Святой земли в сговоре с мусульманами против христиан. Говорили даже, будто евреи подожгли церковь Гроба Господня, чтобы ограбить ее и захватить священные сосуды. Другие легенды, неведомо как распространявшиеся, утверждали, что гонения, предпринятые каирским султаном аль-Хакимом, ему якобы посоветовал устроить беглый монах по имени Роберт, обманутый орлеанскими евреями: он предостерег султана, что, если тот не разрушит храм, христиане захватят его царство[24].
Однако по всем рассказам видно, что эти мятежники и массовые убийцы были готовы наброситься и на любого богача, в частности на финансистов, особенно на ростовщиков — как евреев, так и христиан[25]. Они сообщают, что в немецких землях нищета и социальный протест были такими, что к паломникам, нападавшим на города, присоединялись сельские бедняки. Побоища иногда удавалось избежать, если стороны приходили к соглашению о продаже зерна и хлеба по приемлемым ценам и о выдаче немалых денежных сумм. Петр Пустынник в Трире передал евреям письмо из Франции, рекомендовавшее им продавать беднякам хлеб, не слишком взвинчивая цену.
Эту нетерпимость, какую проповедовали монахи и священники — маргиналы среди белых клириков, не разделяло белое духовенство городов в долине Рейна. При первых признаках опасности Иоанн, епископ Шпейерский, открыл иудейской общине ворота своего дворца и официально объявил, что грабителям и массовым убийцам будут отрубать руку. В Майнце евреи, преследуемые паломниками и бедными крестьянами, укрылись в жилище епископа Ротхарда, который собрал их на террасе, укрыв от глаз преследователей, и тщательно спрятал деньги, которые эти несчастные доверили ему, чтобы по наступлении мира вернуть (это было 18 или 20 мая 1096 г.). Но бешеная банда во главе с Эмихо Лейнингенским взломала замки, разорила покои, перебила всех, евреев и христиан, кто попался ей на пути, и скрылась, нагруженная добычей. Весть об этом дошла до Кельна, где евреи успели укрыться в домах сочувствующих христиан, а потом епископ поселил их в безопасные места в некоторых из своих окрестных деревень.
Чем дальше продвигались бедняки, тем больше их было, тем большей редкостью оказывались деньги и съестное и тем более смелыми и дерзкими становились они сами, сознавая свою многочисленность. Они захватывали урожаи на полях или на ригах и штурмовали города, обнесенные стенами. В городе Мерзебурге, еще в Германии, люди Готшалька, встретив хороший прием, несколько дней жили мирно, набираясь сил, но маленькая группа «грубых, безрассудных, невоспитанных и необузданных людей», напившись и подбадривая друг друга громкими криками, начала слоняться по улицам, грабить что попадется под руку, даже забирать мясной скот и убивать тех, кто оказывал им сопротивление.
Миновав имперские земли, бедняки оказались в совсем чужих странах, языка которых они не знали, и их так называемое паломничество выродилось в войну за выживание. «Придя в Бугрию, они подошли к Белграду и нашли город совершенно пустым, потому что все бежали. Потом они за восемь долгих переходов дошли до Ниша и увидели, что этот город очень трудно осаждать: он хорошо защищен высокими башнями и крепкими стенами; внутри был весьма большой гарнизон, и немало добрых людей, и большое изобилие оружия и провизии. Петр Пустынник и его люди перешли мост над водным потоком перед городом. Потом, так как им не хватало пищи, Петр послал гонцов к правителю города и вполне смиренно попросил, чтобы он и его люди, паломники на службе Божьей, могли купить пищи по разумным ценам». Входить в город им запретили, они выдали заложников, всю ночь пировали, а на следующий день заложники были им возвращены. «Но гляньте, как дьявол показывает хвост, вредя добрым делам: в этом походе участвовали Tyois[26], и были они весьма безрассудны и весьма злобны. У всего двоих из них накануне вечером случилась ссора с купцом. Tyois собрались в количестве до сотни и из мести захватили семь мельниц, стоявших близ городского моста, и немедленно их сожгли. Правитель Ниша сразу же поднял весь город и вывел наружу конных и пеших. Приблизившись к войску, они встретили злодеев Tyois, погнались за ними и всем отрубили головы. В арьергарде войска они нашли телеги и повозки, нагруженные больными, старухами и детьми, которые не могли быстро ехать; довольно многих из них они убили»[27].
К Константинополю крестоносцы подошли беспорядочной толпой и в плачевном состоянии. 1 августа 1096 г. Петр Пустынник был принят Алексеем I Комнином, но больше ни одному из вождей входить в город не разрешили. Эти люди так и не увидели в Константинополе ничего из его великолепия, церквей и священных реликвий. Их было так много, что они внушали страх. Им велели расположиться за городскими стенами, разделившись на две группы: одним — на берегу Черного моря, на самом севере, другим — на берегу Мраморного моря, далеко на юге. Поскольку греки, которые отваживались с ними торговать, унижали их и дурно с ними обращались, а иногда снабжали их так же плохо, как в худшие моменты похода, они принялись грабить зерновые амбары, поля и фруктовые сады, сначала — чтобы прокормиться, а вскоре — и чтобы поживиться добычей в богатых домах и окрестных храмах. «Они вели себя до крайности дерзко, били по стенам дворцов кирками, всё поджигали, срывали свинец и медь с церковных кровель, чтобы перепродать грекам»[28].
Константинопольские императоры и греки раньше, особенно в течение XI в., уже видели группы паломников, которые проходили через страну, не провоцируя столкновений. Тех было меньше, и они, возглавляемые своими епископами, сеньорами или хорошими проводниками, не выглядели бедолагами, ищущими хлеба. Чиновники императора ограничивались тем, что сопровождали их, чтобы защищать; города не закрывали перед ними ворот, а купцы продавали им съестное по честным ценам. Но летом 1096 г. появление такой массы бедняков, изнуренных долгой дорогой и ничего не имеющих, быстро вывело греков из терпения. Командиры первых гарнизонов, сначала попытавшись договориться с паломниками и назначить им в сопровождение отряды наемников, куманов или печенегов, были вынуждены отступить и дожидаться подкреплений. Лишь потерпев поражение от армии греческого полководца Никиты, участники похода, прибывшие к Софии в самом плачевном состоянии, без продовольствия и без всякой надежды его достать, были вынуждены пойти на суровые условия, согласившись продолжить путь под неусыпным контролем императорских войск и не задерживаться ни перед одним городом больше трех дней.
7 августа греческие корабли высадили их на азиатском берегу, и их собрали в огромном импровизированном лагере, в Цивитоте (сегодня, несомненно, Херсек), куда им регулярно поставляли продукты — возможно, ожидая, пока к ним присоединятся армии баронов. Их вожди не могли найти общего языка и от безделья ссорились. Некоторые ватаги ходили к туркам, нападая на крепости и поселения. Группа людей, вооруженная вилами и двулезвийными топорами, дошла до стен Никеи, грабя сельскую местность, сея страх, насилуя женщин, убивая мужчин и детей. Но когда, нагруженные тяжелой добычей, они осадили один замок султана, то вскоре остались без пищи и еды и в окружении сильной армии; им пришлось сдаться, и их отправили в рабство в дальние провинции Центральной Азии.
Оставшиеся в лагере, изнемогая от долгого ожидания, рискнули двинуться в Иерусалим. В их рядах насчитывалось около сотни рыцарей с боевым опытом, но, не имея ни конвоя, ни проводников, они шли наугад, и первые же набеги турок становились для них неожиданностью, они гибли на месте или обращались в бегство. Анна Комнина, не преминув напомнить, что ее отец-император лишь неохотно отпустил их, пишет: мертвых, павших от меча арабов, было так много, что, когда собрали все трупы, лежавшие повсюду, из них сложили «не холм, не бугор, не горку, а огромную гору, необыкновенную по высоте и толщине; вот какой курган костей они набросали»[29].
Турки взяли значительное число пленных, тоже обрекая их на участь оказаться на рынках рабов в Антиохии или Алеппо и даже в Персии — в Хорасане. «Взятых живыми делили, как овец: одни послужили мишенями лучникам, других продали, как скот»[30], кроме того, «они поражали мечом слабых и больных, пожилых женщин, грудных детей, оставляя в живых только девушек, черты и красота которых производили на них впечатление; уводили они и мальчиков, которые были еще безбородыми и имели красивые лица»[31].
Две-три тысячи выживших вернулись во временный лагерь, близ полуразрушенной крепости, где скоро стало недоставать пищи и воды: «Наши так страдали от жажды, что отворяли вены своим лошадям и ослам, чтобы пить их кровь. Другие бросали пояса и тряпки в отхожие ямы и выжимали из них жидкость себе в рот; некоторые мочились в горсть товарища и потом пили; иные копали землю, чтобы найти влажную почву, ложились и рассыпали эту землю у себя на груди»