Прощальная песня
Людовик Святой перед Дамиеттой
Решено было сделать нападение на Египет. Людовик в письменном обращении к султану Египетскому объявлял ему войну. «Спеши, – писал он ему, – поклясться мне в подчинении, признать власть христианской церкви и воздать торжественное поклонение Кресту; иначе я сумею добраться до тебя в самом твоем дворце; воины мои многочисленнее песка в пустыне, и сам Бог повелел им вооружиться против тебя». Арабские историки, передающие об этом письме, говорят, что султан не мог без слез читать его, но, тем не менее, на угрозы, полученные им, он отвечал другими угрозами. Египетский государь, Негем-эд-дин, с которым предстояло вступить в битвы, был сын Малик-Камиля, который одержал победу над Иоанном Бриеннским и взял его в плен со всей армией.
Около Троицына дня христианский флот выступил из Лимасола; он состоял из 1800 больших и малых судов. Застигнутый бурею, он остановился утром 4 июня в виду египетских берегов. Его скоро заметили с башен Дамиетты, и немедленно весь морской берег был покрыт мусульманскими воинами. На королевском корабле собрался совет из прелатов и баронов; некоторые из них были того мнения, что следует отложить нападение и выждать суда, рассеянные бурей. Но Людовик не хотел ждать и подал сигнал к высадке на берег. Все воины Креста пересели с кораблей в барки или плоские лодки и выстроились в две линии. Людовик IX был впереди с обоими своими братьями. Рядом с ним находились рыцарь, державший хоругвь, и папский легат, который нес Крест Спасителя. Приблизившись к берегу, вся армия бросилась в море с криком: «Мон жуа Сен Дени!» Король Французский шел во главе армии, со щитом на груди и с обнаженным мечом в руке. Вступив на берег, крестоносцы раскинули палатки и построились в боевом порядке. Вскоре завязалась битва на песчаной равнине; мусульманская конница налетала несколько раз на ряды христиан, но повсюду натыкалась она на целый лес копий, на стальную стену. Битва продолжалась весь день. Потеряв многих из своих эмиров, неверные в беспорядке отступили к Дамиетте и оставили во власти христиан морское прибрежье и северный берег Нила.
В радости провели ночь крестоносцы. На другой день, на заре, некоторые из них выступили вперед и дошли до Дамиетты, не встречая неприятеля; они перешли по деревянному мосту, перекинутому через Нил, вошли в город и нашли его пустым. Известие об этом было сейчас же передано в христианский лагерь. Вся армия двинулась в боевом порядке и овладела покинутым городом. Король Французский и все пилигримы, впереди которых шли епископы, отправились совершать благодарственное молебствие в большую мечеть, из которой во второй раз устроили церковь, посвященную Божией Матери.
Слух о взятии Дамиетты распространился вскоре по всем египетским провинциям. Один арабский историк, бывший тогда в Каире, рассказывает, что все мусульмане пребывали тогда в печали и страхе и что храбрейшие из них даже отчаивались в спасении Египта. Султан Негем-эд-дин лежал больной в одном селении на берегу Нила и не мог сесть на коня; он приказал обезглавить многих из своих воинов, которые покинули Дамиетту, но зрелище мучений не могло заглушить страха, внушаемого прибытием франков. Крестоносцы в продолжение нескольких недель не видели ни одного врага.
Многие бароны предлагали Людовику воспользоваться страхом, охватившим мусульман, и двинуться на столицу Египта. Король же для продолжения своих завоеваний хотел выждать прибытия своего брата, графа Пуатьерского, который должен был выехать морем во главе дворянского ополчения французского королевства. Такое решение короля было несчастливо, и бездеятельность христианской армии сделалась источником величайших беспорядков. В гибельной праздности рыцари Креста забыли свои воинственные доблести и предмет священной войны. Так как им были обещаны богатства Египта и Востока, знатные владетели и бароны спешили истратить на пиры стоимость своих земель и замков. Страсть к игре овладела и вождями, и простыми солдатами, и они увлекались до проигрыша даже меча и шлема. Под сенью знамен Креста войско предавалось самому позорному распутству, как говорит Жуанвилль, «вокруг самой палатки короля, на расстоянии брошенного мелкого камешка». Грабили купцов, доставлявших продовольствие войску. Во всем лагере происходили ссоры и раздоры. В довершение несчастий, власть короля не признавалась, и даже братья его не повиновались ему. Эта непокорность принцев, эта распущенность знати довершили беспорядок; об охранении лагеря, расположенного по равнине и на западном берегу Нила, плохо заботились. Отсутствие дисциплины между христианскими воинами возвратило мужество воинам мусульманским. Ежедневно аравийские бедуины доходили до самых палаток, нападали на спящую стражу и, обезглавив часовых, относили их головы султану Каирскому. Аванпосты армии постоянно подвергались нападениям неприятеля, который не встречал другого сопротивления, кроме одной безумной отваги, только увеличивавшей опасность.
Между тем султан, удалившись в Мансур, собирал войско. Из всех провинций Египта спешили к нему подкрепления. Присутствие некоторых пленников, которых водили по городам, вид нескольких голов, выставленных на стенах Каира, долгое бездействие крестоносцев, которое приписывали страху, рассеяли наконец тревогу мусульман. Во всех мечетях возносились благодарственные молитвы к Богу, не допустившему франков воспользоваться их победою, и весь народ египетский готов был подняться для отражения их нападения.
Глава XXXI Движение христианской армии к Каиру. – Битва при Мансуре. – Нужда, болезни и голод в лагере крестоносцев. – Пленение Людовика IX и его армии. – Освобождение его и прибытие в Птолемаиду
жидалось прибытие графа Пуатьерского с многочисленными пилигримами, вышедшими из Лангедока и южных провинций Франции. Когда он приехал, Людовик IX созвал совет князей и баронов; на этом совете было предложено напасть на Александрию или пойти на Каир. Завоевание Александрии представляло меньше трудностей и больше выгод; Роберт, граф Артуаский, человек пылкий и увлекающийся, предпочитал нападение на столицу Египта. «Когда хотят убить змею, – говорил он, – то следует раздавить ей голову». Это мнение восторжествовало; армия двинулась в путь; армия эта состояла из 60 000 человек, между которыми было 20 000 человек конницы; многочисленный флот шел по Нилу с продовольствием, кладью и военными машинами; эмир Факредин от имени султана известил о наступлении франков посредством циркуляра, который был прочитан во всех мечетях; вся египетская страна взволновалась; крестоносцы, вышедшие из Фарескура 7 декабря, прибыли 19 числа того же месяца к Ашмонскому рукаву и расположились лагерем на том самом месте, где стояла армия Иоанна Бриеннского. Ашмонский рукав имеет ширину реки Марны, русло у него глубокое и берег крутой; крестоносцы оставались тут несколько недель и были не в состоянии устроить переправу, так как постоянно были подвержены стрелам и греческому огню мусульман, а неприятельская конница производила ежедневные нападения на их лагерь. Только в конце февраля явился в лагерь один аравитянин-бедуин, который показал им брод; они могли переправиться через канал. Переправа было трудная, и армия употребила на нее несколько часов. Первые, успевшие переправиться, не имели терпения дождаться тех, кто следовал за ними; безрассудная смелость Роберта графа Артуаского увлекла их сначала в лагерь сарацин, которым они и овладели, а потом в Мансур, который они стали грабить. Неприятель, повсюду обращенный в бегство, вскоре, однако же, заметил, что он имеет дело не со всей христианской армией; мусульманские отряды, соединившиеся по призыву Бибарса, вождя мамелюков, напали на отважный отряд Роберта; между тем, не все еще корпуса христианской армии успели переправиться через канал; величайшее смятение царствовало на восточном берегу Ашмона и на равнине Мансурской; повсюду дело доходило до рукопашного боя. Схватки происходили в различных местах; с той и с другой стороны сражающиеся проявляли чудеса храбрости. «Мы видели Мансур, мы проходили по его тесным и темным улицам, среди которых погибли в бою граф Артуаский, великий магистр ордена тамплиеров, Рауль де Куси, Вильгельм Длинный Меч и столько других храбрецов, захваченных неприятелем в городе; мы проходили по этой обширной равнине, на которую Людовик IX, переправившись через канал, вступил со всеми своими людьми, который шел при великом шуме труб, рогов и рожков». Корпус армии, при котором сражался французский король, опирался с правой стороны на Ашмон – тут множество сарацин и христиан были сброшены в воду и потонули; на противоположном берегу находились крестоносцы, которые не могли последовать за армией и оставались для защиты лагеря; «так как они не могли, – говорится в рукописной летописи, – подать помощь товарищам по причине канала, который был между ними, то все, большие и малые, громко кричали и плакали, ударяли себя по голове и по груди, ломали руки, рвали на себе волосы, царапали свои лица и говорили: „Увы! увы! король и его братья и все, которые с ними, погибли!” На этой равнине Мансурской, свидетельнице стольких кровопролитных битв, стольких геройских подвигов, мы искали ту лачужку, в которой приютился благодушный Жуанвилль и в которой он вспомнил о господине св. Иакове; нам казалось, что мы нашли тот самый маленький мостик (poncel), стоя на котором, храбрый сенешаль говорил графу Суассонскому: „Еще мы поговорим об этом в дамских комнатах”».
Каирская цитадель и мечеть Мухаммеда-Али со стороны Нила
Битва продолжалась до вечера; победа осталась за христианами, но она была куплена ценою тяжелых потерь; граф Артуаский, весь почти отряд тамплиеров, множество храбрых рыцарей французских и английских погибли в битве при Мансуре. Мусульмане, хотя и побежденные, тем не менее радовались тому, что они загородили путь франкам; в начале битвы был послан голубь в Каир, и там подумали, что настал последний час ислама. Но в тот же день к вечеру было дано знать таким же образом, что все спасено.