орые были им в тягость, и сохранили лишь те, которые оказались полезными для их коммерческой деятельности. Через три года после взятия Константинополя венецианский сенат обнародовал указ, разрешивший гражданам республики приобретать острова Архипелага; тогда-то и появились принцы острова Наксоса, герцоги острова Пароса, князья острова Микона и многие другие, ставшие вассалами республики и принесшие ей не только славу, но и богатства, поставив Венецию на тот высокий пьедестал, который она занимала вплоть до эпохи Великих географических открытий.
КНИГА XIIКРИЗИС ИДЕИ(1200-1221 гг.)
Предыдущие книги открыли перед читателем грандиозное зрелище – падение древней империи и создание новой, разрушившейся в свою очередь. Воображение любит останавливаться на развалинах, и кровопролитнейшие события всегда представляют картину, привлекающую взор. Хотим предупредить, что в этом смысле дальнейшее повествование станет менее занимательным, поскольку после великих перемен, описанных выше, предстоит рассказать о чем-то значительно менее впечатляющем. Впрочем, то, что современным людям может показаться мизерным, в те далекие времена выглядело иначе, и порой овладение малым городом или местечком в Святой земле значило для современников не менее, чем завоевание Византии, а Иерусалим все еще оставался драгоценнее собственного отечества. Именно из этого исходил Иннокентий III, расстроенный потерями в Греции, но все еще не терявший надежды на близкие успехи в Сирии и Палестине, куда посылал толпы паломников с целью покаяния благочестивыми подвигами.
1205 г.
Однако думать о новом Крестовом походе в ближайшее время не приходилось. После крушения Константинопольской эпопеи Европа излечилась от безудержной тяги на Восток, и бедствия христианских колоний ее мало волновали. Бедствия же эти возрастали с каждым днем. Похоронив своего супруга, короля Амори, Изабелла, царствовавшая лишь над несколькими опустевшими городами, также скончалась. Номинальное королевство Иерусалимское должно было перейти к молодой принцессе, дочери Изабеллы и Конрада Тирского. Необходимо было срочно подобрать супруга новой королеве – ее рука и корона предназначались тому из европейских баронов, кто отправился бы сражаться за наследие Иисуса Христа. Филипп Август, к которому обратились с этой просьбой, предложил Иоанна Бриеннского, брата Готье, только что скончавшегося в Апулии со славой героя и титулом короля. Папа одобрил выбор и дал свое благословение новому иерусалимскому королю.
1209 г.
Прибытие Иоанна Бриеннского в Птолемаиду вселило новые надежды в сердца палестинских христиан, но не устрашило их врагов, поскольку было замечено, что монарха сопровождало не более трехсот рыцарей. Не успел Иоанн завершить свадебные торжества, последовавшие за коронацией, как ему пришлось защищать свое королевство и даже отразить попытку нападения сарацин на Птолемаиду. И вот преемник Амори, которого ожидали как спасителя, вскоре вынужден был обратиться с призывами к французскому королю, папе и всем западным государям, умоляв прийти на помощь, ради спасения венца, который они сами ему предоставили.
Но Западу было не до спасения христианского Востока; смуты, волновавшие Церковь и светские власти, поглощали все мысли и средства. Лангедок и южные провинции Франции опустошали свирепые Альбигойские войны[7]; масса баронов и рыцарей ринулась в Испанию, предпочитая сражаться против неверных у себя дома, нежели в чужих краях; не утихала и борьба за императорский престол в Германии. И тут миру вдруг представилось зрелище, невиданное даже в то время, столь богатое чудесами и необыкновенными событиями.
1213 г.
Презрев власть родителей, пятьдесят тысяч мальчиков и девочек Франции и Германии вдруг ринулись из родных городов и деревень, скандируя странные слова: «Господи Иисусе! Возврати нам Святой Крест твой!» Когда их спрашивали, куда они идут и что хотят делать, они отвечали: «Идем в Иерусалим освобождать Гроб Спасителя!» Всеобщее ослепление было таково, что духовенство и миряне видели в этом странном порыве вдохновение Небес и мнили, будто Иисус Христос, дабы устыдить высокомерие вождей, вверил дело свое непорочным и робким детям... К движению, естественно, присоединились разного рода авантюристы, чтобы обольстить и ограбить юных поборников Креста. Новые крестоносцы были настолько наивны, что верили, будто море перед ними испарится и они посуху достигнут святых мест. Большая часть детей погибла в пути от голода, жажды, зноя, усталости; иные попали в рабство к тем самым сарацинам, против которых шли; и лишь немногие, во время одумавшись, благополучно вернулись к родителям со словами, что «сами не знали, для чего предприняли этот поход».
Ничто столь ярко не характеризует дух времени, как общее равнодушие, с которым окружающие взирали на столь неординарное явление; никакая власть не отважилась предупредить или обуздать его, и когда папе объявили, что смерть пожрала цвет юности Франции и Германии, он ограничился замечанием, что «отроки сии укоряют нас в усыплении, летя на помощь к Святой земле»[8].
Чтобы воспламенить энтузиазм верующих, Иннокентий решил созвать в Риме специальный Собор. Приглашая будущих участников, он писал: «Необходимость помочь нашим братьям, надежда победить сарацин теперь более велика, чем когда-либо». Сравнивая Иисуса с государем, изгнанным из своего царства, а христиан – с верными подданными, которые должны вернуть ему престол, папа утверждал, что могущество Мухаммеда близится к концу и, подобно апокалиптическому зверю, не превзойдет шестисот шестидесяти шести лет. Богатые люди должны дать средства, воины – пример доблести, приморские города – корабли, Церковь – благословение и часть материальной помощи, причем сам апостольский наместник был готов показать пример это приглашение, как и грамота о новом походе, были разосланы во все христианские земли от Дуная и Вислы, до Тахо и Темзы; их развозили папские легаты, сопровождаемые многочисленными проповедниками.
1214 г.
Призыв возымел результаты: Филипп Август предоставил будущим крестоносцам сороковую часть своих удельных доходов, многие знатные феодалы и прелаты последовали его примеру. Архиепископ Кентерберийский призвал англичан вооружаться против неверных; король Англии Иоанн Безземельный, занятый войной с баронами, принял Крест, стремясь снискать покровительство Церкви; в Германии Фридрих II также принял одежду пилигрима, стараясь угодить папе и найти поддержку в борьбе со своим соперником.
1215 г.
В христианском мире шли приготовления к Собору; вскоре в Рим прибыли депутаты от Антиохии и Александрии, патриархи Константинопольский и Иерусалимский, послы Фридриха, Филиппа Августа, королей английского и венгерского. Собор, на котором присутствовало более пятисот прелатов, происходил под председательством папы в Латеранском храме. Иннокентий произнес речь, в которой оплакивал заблуждения века и несчастия Церкви; обращаясь к духовенству и всем верующим, он просил освятить своими молитвами те меры, которые предстояло принять против еретиков и сарацин; чтобы тронуть сердца присутствующих, он представил печальный Иерусалим, облаченный в траур, изнемогающий в оковах и ждущий освобождения. Несколько дней ушли на изыскание мер помощи Святой земле. Было решено, что духовенство уплатит двадцатую часть своих доходов, папа же и кардиналы – десятую часть; всех христианских государей обязали соблюдать пятилетнее перемирие и предали проклятию тех, кто стал бы мешать подготовке и проведению похода. Эти постановления были возвещены во всех церквах Запада; обывателям, как и во время первых священных войн, стали чудиться всевозможные сверхъестественные явления, и христиане, только что воевавшие между собой, словно сблизились и поклялись Евангелием не иметь иных врагов, кроме мусульман.
1216 г.
Однако Иннокентий III не смог завершить начатого – смерть застала его среди забот о прекращении распри между пизанцами и генуэзцами. Как и все выдающиеся люди, по смерти своей Иннокентий подвергся хуле и похвалам – результатам любви или ненависти. Одни утверждали, что он призван в небесный Иерусалим в награду за усердие к освобождению Святой земли; другие предавали память о нем проклятию, помещая душу его в пламя чистилища. Надо учитывать, что во время его понтификата Европа находилась в постоянном волнении, и не было ни одной державы, не ощутившей его гнев. Иннокентий любил истину и правосудие; но встречая сопротивление, он раздражался до того, что был способен произнести слова: «Меч, исторгнись из ножен и заострись на убийство!» Своих преемников он оставил в великом затруднении из-за множества неразрешенных дел, а также завещал им борьбу со светской властью, борьбу, которой отныне предстояло довлеть над всеми последующими Крестовыми походами.
Новый папа, Гонорий III, поспешил известить палестинских христиан, что не изменит политику своего предшественника. «Да не сокрушит вашего мужества смерть Иннокентия, – писал он, – я проявлю не меньше усердия для освобождения Святой земли и употреблю все старания помочь вам». И действительно, он снова и снова принимался тормошить государей, баронов и прелатов. С государями вышло не все гладко; и Людовик, сын Филиппа Августа, продолжавший войну с альбигойцами, и Генрих III Английский, разбиравшийся со своими баронами, выказали полное согласие с призывом папы, но участвовать в Крестовом походе не собирались; император же Фридрих II, обязанный Церкви короной, принял Крест, но вместо себя послал на Восток множество немецких князей и рыцарей, часть которых, правда, отправилась крестить пруссов[9]. Однако среди монархов Европы все же нашелся один, который согласился не только принять Крест, но и лично участвовать в намечавшейся экспедиции. То был король Венгерский Андрей II, покинувший свой двор и государство, раздираемые смутами. Подобно матери своей, вдове короля Бэлы, он надеялся в местах, освященных страданиями Христа, найти прибежище от горя, преследовавшего его всю жизнь; рассчитывал он также и на то, что участие в священной войне доставит ему уважение подданных, а Церковь защитит права его короны. В сопровождении герцогов Баварского и Австри