Примечательно, что у капитана королевского флота было особое задание от самого британского монарха Георга V. Он должен был незамедлительно связаться с вдовствующей императрицей, теткой короля. Ройдс отправил ей письмо с нарочным на мотоцикле в первый же день пребывания в Севастополе[1069]. В последующие дни капитан «Кентербери» несколько раз посетил Марию Федоровну[1070]. Она сопротивлялась всем попыткам спасти ее, хотя обстановка в Крыму, и в частности в Ялте, становилась все опаснее, но в конечном счете 7 апреля 1919 г. она с большой неохотой поднялась на борт корабля Королевских ВМС «Мальборо». Так началась эмиграция оставшихся в живых членов российской царской семьи.
Утром во вторник 26 ноября 1918 г. эскадра союзников вошла в гавань Севастополя. Погода снова была не по сезону хорошей. Ликующие толпы встречали вереницу кораблей, бросавших якорь на рейде. Первым шел итальянский линкор «Рома», за ним французские «Жюстис» и «Демократи», а замыкали строй британские дредноуты «Темерари» и «Суперб»; на последнем был поднят флаг вице-адмирала сэра Сомерсета Гоф-Колтропа, главнокомандующего Средиземноморским флотом. Эти линкоры сопровождал маленький «разведывательный» крейсер «Скирмишер» и двенадцать эсминцев. Хопман назвал это зрелище «ужасным». К британцам он мог испытывать уважение и примирился бы с их присутствием, но итальянцы и французы, на его взгляд, просто наслаждались «дешевым триумфом». Он презрительно отозвался об их кораблях, назвав их «неприглядными и грязными». Размышляя над своими переговорами с британскими и французскими старшими офицерами флота, Хопман снова хвалит поведение британцев — в противоположность союзникам с континента. Он описывает старшего по званию француза, контр-адмирала Густава Леже, как «старого, очень толстого… и лысого», привносящего «яд и злобу» в дискуссии. «Жаль, что мы в ссоре с британским миром, — отмечал он, — поскольку британцы остаются нашими лучшими и единственными в мире товарищами»[1071]. Как бы то ни было, эти сантименты не могли заслонить от него горькой реальности; лишенный иллюзий Хопман вскоре покинул Севастополь и направился в побежденную и поверженную в прах Германию.
15 ноября уже началась эвакуация немецкого гарнизона и подразделений военно-морских сил из Севастополя: недовольные моряки и солдаты требовали, чтобы их отправили домой как можно скорее. По словам очевидцев, «немцы утрачивали свою железную дисциплину». О каком-либо порядке уже не могло быть и речи: «митинги и собрания проходили в бывшем клубе армии и флота, в Морском собрании, в частях и на кораблях». Немецкие войска, «вступив весной в Крым чуть ли не церемониальным маршем, уходили из него осенью, лузгая семечки»[1072]. Эвакуацией оставшихся немецких войск руководили союзники, а в это время жители Севастополя поспешили заявить об ущербе, нанесенном немецкой оккупацией. «Гостиницы, гимназии, магазины и т. д. и частные лица» подали заявления о компенсации ущерба, который составил «астрономическую сумму — 2 563 235 505 рублей». Севастопольцев, многие из которых подали ложные или преувеличенные сведения об ущербе, ждало разочарование: союзники не считали себя обязанными каким-либо способом компенсировать ущерб от действий врага[1073].
В первом докладе из Севастополя от 12 декабря 1918 г. вице-адмирал Гоф-Колтроп сообщал британскому Адмиралтейству, что принял несколько высокопоставленных посетителей, каждый из которых претендовал на внимание и помощь. Среди них были контр-адмирал Вячеслав Клочковский «из российского флота» и генерал-лейтенант барон Николай де Боде, «главный военный представитель генерала Деникина в Крыму», а также вице-адмирал Хопман и генерал-лейтенант Георг фон Вальдерзее, с сентября занимавший должность губернатора Севастополя[1074]. Приходили делегации от украинского и крымского правительств, мэра и городского совета Севастополя, от польской общины города. Из бесед со всеми этими людьми Гоф-Колтроп узнал, что после эвакуации немецкого гарнизона «все предполагали», что «большевистский элемент… вновь заявит о себе, со всеми сопутствующими ужасами, если немцев не сменят силы союзников». Утверждалось, что большевики «спрятали большое количество оружия и только ждут подходящей возможности». Добровольческая армия, наоборот, «существовала лишь номинально». Во всем Крыму она насчитывала «менее тысячи человек», которые «плохо вооружены», у них отсутствовало «снаряжение и припасы». Отмечая суровую действительность, с которой столкнулся он сам и эскадра союзников, Гоф-Колтроп пишет:
«Крымское правительство, похоже, состоит из людей, не пользующихся влиянием, не имеет в своем распоряжении ни вооруженных сил, ни полиции. Его главное желание — получить помощь того, кто в состоянии обеспечить защиту Крыма, и поэтому оно ищет спасения от большевиков у армии Деникина и у союзников. По тем же причинам оно до настоящего времени мирилось с присутствием немцев».
Британский адмирал предвидел грядущее столкновение между большевиками и их противниками в Крыму и Севастополе, но отмечал, что «общая ситуация в сфере политики и безопасности на Украине настолько сложна и меняется так быстро», что «невозможно предсказать, что может произойти»[1075]. Согласно другим источникам, Гоф-Колтроп оскорбил гостей, поднявшихся на борт его флагмана, «заставив ждать в помещении, где не было ни стульев, ни скамеек», а также отказавшись сойти на берег, чтобы «откушать хлеба-соли». В свете бесед, которые он провел с Хопманом и Вальдерзее, а также его докладов о политической ситуации в Крыму могло произойти все что угодно[1076]. Тем не менее если подобные происшествия действительно имели место, это дает основание предполагать, что Гоф-Колтроп плохо представлял обидчивость русских: некоторые из его последующих действий лишь ухудшили ситуацию.
Тем временем, предвидя, что эвакуация немцев создаст вакуум власти, Гоф-Колтроп посчитал необходимым «обеспечить минимальные силы» для их замены до прибытия французской дивизии, которая получила приказ о дислокации на Украине. Поэтому британский адмирал перевел «пятьсот британских морских пехотинцев из фортов Дарданелл и Босфора» в Севастополь с целью «должной защиты складов и доков от грабежей и поджогов»[1077]. Прибытие контингента Королевской морской пехоты 1 декабря 1918 г. стало первым появлением британских вооруженных сил в городе после эвакуации союзников в начале лета 1856 г., по окончании Крымской войны.
Неудивительно, что Гоф-Колтропа заботила судьба военных кораблей в гавани Севастополя. В том же докладе он отмечал, что «Воля» и два эсминца находятся под управлением экипажей Королевского флота и проходят испытания. Адмирал настаивал, чтобы эти корабли были направлены в Измит на Мраморном море для ремонта и обслуживания — намерение, признавал он, вызвавшее «серьезное недовольство офицеров русского флота и местного населения»[1078]. Свое решение он оправдывал, что это будет «полезный и желательный урок относительно последствий того, что их корабли были переданы в руки немцев и управлялись с явным намерением использовать их против союзников»[1079]. В этих рассуждениях, продиктованных скорее желанием наказать, чем необходимостью, Гоф-Колтроп совершил ошибку — он смотрел в прошлое, а не в будущее. Ему следовало заняться быстро развивающимся конфликтом в России, а не обращаться к прошедшей войне с Германией. Ситуацию осложняло и отсутствие четких указаний из Лондона относительно его возможной роли или того, чью сторону конфликта ему следует принять. Например, два месяца спустя, 18 февраля 1919 г., он отмечал в докладе, что теперь английские силы «действуют совместно с антибольшевистской армией Колчака в Омске» и что «антибольшевистские операции, похоже, проходят на севере России». Главнокомандующий средиземноморской эскадрой затем выразил желание, чтобы «при необходимости корабли Королевских ВМС оказывали активное содействие Добровольческой армии на юге России, поскольку наша нынешняя политика невмешательства производит неблагоприятное впечатление на Добровольческую армию»[1080]. В ответной телеграмме из Лондона содержались достаточно четкие разъяснения: «Военный кабинет согласился, что Добровольческой армии может оказываться активное содействие при условии, что военно-морские силы не будут высаживаться на берег без уведомления и разрешения из Англии»[1081].
К концу года, по мере того как усиливались бои между большевиками и их противниками, ситуация с безопасностью на Украине, на юге России и в Крыму быстро ухудшалась. В конце декабря ушла британская морская пехота, и ее сменил французский 176-й пехотный полк, который стал главной военной силой союзников в Крыму; в январе 1919 г. в помощь ему был направлен греческий пехотный полк. Эти подразделения общей численностью четыре тысячи человек с трудом могли контролировать только Севастополь. Не могло быть и речи, чтобы защитить Крым и его либеральное правительство от большевистского вторжения или от мятежа.
В самом городе французские и греческие войска все чаще оказывались в положении осажденных и некомпетентных наблюдателей за борьбой красных и белых за власть. Поначалу эта борьба была мирной, но со временем приобрела насильственный характер. 20 февраля появились листовки большевиков, призывавшие сопротивляться призыву в Добровольческую армию, а также к свержению крымского правительства. Через месяц доверие к властям было утрачено. Рабочие, принадлежавшие к профсоюзу металлистов, собрали митинг протеста, на котором потребовали ухода Добровольческой армии, освобождения политических заключенных и передачи власти Совету рабочих и крестьянских депутатов. Ситуация быстро ухудшилась после того, как были арестованы и убиты некоторые организаторы митинга, что не только вызвало враждебность жителей города, но и стало причиной забастовки, охватившей большую часть промышленных предприятий Севастополя. Более того, меньшевики и эсеры угрожали покинуть правительство, дни которого теперь были сочтены — его авторитет подрывали действия как белых, так и красных