[1426]. По мере приближения завершающего этапа битвы защитники Севастополя наносили противнику тяжелый урон.
Принимая решение, на каком участке начинать решающий штурм, Манштейн рассматривал возможность нанести главный удар с юго-востока, поручив его XXX корпусу. Но как он объяснял в мемуарах, это «самое удачное» решение было неосуществимо с практической точи зрения. На то имелось несколько причин:
«Переброска пехотных дивизий с северного участка фронта на южный должна была занять много дней, что давало противнику возможность отдохнуть и прийти в себя. Ведь имелась только одна узкая дорога, связывавшая в прифронтовой полосе оба участка и построенная нами зимой в горах ценой неимоверных усилий. Однако по этой дороге нельзя было перебрасывать артиллерию большой мощности. Переброска главных сил артиллерии с северного участка на южный через Ялту и обеспечение ее боеприпасами — это заняло бы несколько недель»[1427].
Таким образом, время не было аргументом в пользу этого варианта. В любом случае «верховное командование» рано или поздно передислоцирует VIII авиационный корпус, чтобы обеспечить поддержку главного немецкого наступления 1942 г. на Кавказ.
В условиях ограниченных ресурсов, нехватки времени и сложной местности Манштейн искал менее затратный вариант штурма Севастополя. Он нашел решение при посещении позиций 22-й пехотной дивизии у Севастопольской бухты. Глядя на полосу воды шириной от 800 до 1000 метров, он понял, что атака с этого направления позволит преодолеть советские оборонительные укрепления на Инкерманских высотах и у Сапун-горы. Но как переправиться на другую сторону? Манштейн обсудил свою мысль с командирами LIV корпуса, которые выдвинули ряд разумных возражений — непонятно, как доставить на берег лодки, погрузить на них штурмовые подразделения и добраться до южного берега на виду и под огнем врага. Но Манштейн развеял сомнения подчиненных, указывая, что, поскольку «атака через бухту Северная казалась почти невозможной, она будет для противника неожиданной»[1428]. Настаивая на своем плане, Манштейн проявил изрядную уверенность в себе и решительность. Многие командиры выступали за менее рискованный, но в долговременном плане более затратный план действий.
Начало штурма назначили на 27 июня. Но к этому дню подготовку к наступлению LIV корпуса закончить не удалось. Поэтому наступление отложили на утро 29 июня. 28-го числа в ходе подготовительных операций 50-я дивизия после ожесточенного боя, когда противник сражался за каждый дом, захватила деревню Инкерман. Был занят древний монастырь, где располагался штаб 25-й стрелковой дивизии, а также восточный берег Черной речки и железнодорожный мост через нее.
Рассказ Октябрьского об этом периоде отмечен растущими сомнениями в надежности обороны города. Например, 27 июня он подсчитал, что городу ежедневно требуется 500 тонн боеприпасов, 200 тонн продовольствия, 75 тонн горючего. Но Севастополь получал всего около 100 тонн боеприпасов и 40 тонн продовольствия. Адмирала очень тревожила убыль личного состава. 28 июня он отмечал, что за двадцать дней жестокой осады потери защитников города составили 24 тысячи ранеными и 9 тысяч убитыми. От трех до пяти тысяч человек считались пропавшими без вести. Таким образом, общее число потерь достигало 40 тысяч. Тем не менее командующий Черноморским флотом находил утешение в том, что потери врага были в три или в четыре раза больше[1429]. Октябрьский преувеличивал масштаб потерь противника; тем не менее потери немецких и румынских войск были велики, о чем свидетельствует Манштейн.
В последние дни перед немецкой оккупацией, когда рушилась советская оборона, в городе нарастали хаос и растерянность. Советские источники рисуют картину героического сопротивления, а немецкие имеют тенденцию приуменьшать трудности, с которыми сталкивался Манштейн при подавлении последних опорных пунктов защитников Севастополя. 29 июня атака Манштейна на внутренний рубеж обороны (операция «Факельное шествие») нанесла смертельный удар по советскому городу, развеяв все надежды его защитников на целесообразность дальнейшего сопротивления. После того как 22-я и 24-я дивизии закрепились на южном берегу Севастопольской бухты, а подразделения 50-й и 132-й дивизий начали наступление от Инкермана и соединились с ними, судьба советских войск, защищавших Севастополь, и оставшихся в городе жителей была решена. Штурм XXX корпусом Сапун-горы, в результате чего Севастополь был отрезан с юго-востока, и последующий бросок на запад, в направлении Херсонесского полуострова, стали смертельным ударом для Приморской армии Петрова.
Как и предполагалось, ночная переправа через бухту 22-й и 24-й пехотных дивизий оказалась полной неожиданностью для советских войск, охранявших южный берег бухты. В первом эшелоне атаки, начавшейся в 1:00, мощные суда 902-го и 905-го отрядов штурмовых десантных катеров переправили через Севастопольскую бухту первые роты 16-го (на левом фланге) и 31-го пехотных полков. Им удалось быстро захватить плацдармы. В течение следующих нескольких часов надежные моторные лодки перебросили на противоположный берег две дивизии. Одновременно с этим 50-я и 132-я дивизии, наступавшие от Инкермана, прорвали слабую оборону 386-й стрелковой дивизии. 29 июня, в еще один солнечный и жаркий день, немецкие войска продвинулись от Суздальской горки на Инкерманских высотах на запад в направлении Малахова кургана на восточной окраине Севастополя. Значительных успехов добился LIV корпус, и его поддержал XXX корпус, наступавший на Сапун-гору вдоль шоссе Ялта — Севастополь.
На острие атаки XXX корпуса находилась 170-я дивизия. 29 июня в 2:30 утра она начала наступление на узком участке шириной всего 800 метров к северу от шоссе Ялта — Севастополь. Первый атакующий эшелон включал по одному батальону каждого из трех полков дивизии. Остальные подразделения шли во втором эшелоне, сразу же вслед за ними. 105-му пехотному полку из 72-й дивизии отведилась роль дивизионного резерва, и он был готов приступить к штурму позиций на Сапун-горе. Несмотря на советские мины, полевые укрепления и плотный огонь, 170-я дивизия при поддержке самоходных артиллерийских орудий и управляемых носителей зарядов «Голиаф» прорвала оборону противника. Через восемьдесят минут немецкая пехота захватила вершину крутого склона. Одновременно с этим существенно продвинулись вперед румынская 1-я горная дивизия и 170-я дивизия на севере, а также 72-я и 28-я легкая дивизии на юге. Уже в 7:15, на волне достигнутого на всех участках фронта успеха, штаб одиннадцатой армии оптимистично объявил, что XXX корпус очистил от противника Херсонесский полуостров. Последнюю в этот день атаку предприняла 28-я легкая дивизия — на английское кладбище времен Крымской войны. Эта атака была отбита, но XXX корпус тем не менее глубоко вклинился в советскую оборону, на 5 километров по фронту и 3 километра в глубину. В результате, а также благодаря наступлению LIV корпуса немецкие и румынские войска теперь напрямую угрожали центру Севастополя с востока и юго-востока.
К концу дня Октябрьский был вынужден признать поражение. 29 июня он в дневнике отмечал, что завтра противник прорвется в город, поскольку резервов больше не осталось. Ситуацию уже невозможно было изменить. В тот вечер, приблизительно в 22:00, Октябрьский покинул свой штаб и переместился на резервный командный пункт на береговой батарее № 35. Он прибыл туда более или менее благополучно, несмотря на свист бомб и снарядов на дороге, что подтверждало серьезность ситуации. К нему присоединились непосредственные подчиненные — Петров, Моргунов и Фадеев. Затем Петров собрал командиров дивизий и бригад и отдал приказ об отходе на Херсонесский полуостров. Продолжать сопротивление не имело смысла: подразделения армии и морской пехоты устали, не осталось ни резервов, ни достаточного количества боеприпасов. Неудивительно, что боевой дух советских войск упал на всех уровнях; в самый разгар сражения были совершены несколько трагических ошибок.
На западном берегу Черной речки тянется череда скал из белого известняка, где издавна добывали камень для строительства. Перед Великой Отечественной войной в каменоломнях были проложены подземные галереи для хранения знаменитого игристого вина. Эти погреба, принадлежавшие Спецкомбинату № 2 (их называли Шампаны), были превращены в подземные склады боеприпасов, заводы и убежища для раненых и эвакуированных из города жителей. Валентина Павловна Кузнецова, которая в то время была юной девушкой, вспоминает жизнь под землей:
«Именно шампанское, которое там хранилось, спасало людей в те тяжелые дни. Сначала шампанское хотели вылить, а пустые бутылки использовать для наполнения горючей смесью. Но когда из-за обстрелов стало невозможно ходить за водой, на шампанском готовили пищу и чай… В конце обороны Севастополя в этом госпитале (ВМГ-41 [Военно-медицинский госпиталь]), рассчитанном всего на 500 коек, скопилось более 2000 раненых. Тех, кому не хватило кроватей, клали на цементный пол, имеющий наклон, и в образовавшуюся канавку стекала кровь. Не каждый мог вынести вид большого количества крови: часто приходившие помочь в уходе за ранеными теряли сознание».
Когда к подземному комплексу подошли передовые части немецкой 50-й дивизии, советское командование решило не отдавать его врагу, что привело к гибели большинства людей, которые находились внутри. Валентина Павловна, чудом избежавшая смерти, рассказывает о той трагедии:
«Знакомые краснофлотцы-взрывники предупреждали о готовящемся взрыве, но никто не верил в это, т. к. в штольнях было очень большое количество раненых. Тем не менее взрыв прогремел неожиданно, в соседних штольнях воздушной волной все снесло, перевернуло, сорвало перегородки, помещение наполнилось ядовитым запахом угарного газа. Те, кто не мог двигаться, остались на кроватях; горящие люди вскакивали и тут же падали…»