Всеобщая регистрация жителей города 9 июля 1942 г. была организована с целью «выявления коммунистов, комсомольцев, установления людских резервов трудоспособного населения». Этот процесс помог немцам выявить «лиц, согласных сотрудничать с новыми властями»[1457]. Выяснилось, что население большого Севастополя составляет 36 тысяч человек, что гораздо меньше довоенного (114 252 в 1939 г.). 7000 из них были украинцами, 1800 — крымскими татарами. После недавних боев большинство населения города «относилось к немцам настороженно или даже враждебно»[1458].
Первоочередной целью войны против Советского Союза Гитлер объявил уничтожение большевизма, главным символом которого был Ленин. Почти в каждом городе и поселке страны имелась улица, названная в честь руководителя коммунистического государства, или памятник ему. В Севастополе, центре революций и 1905, и 1917 гг. имелось и то и другое. Еще один ребенок войны, Евгения Петровна Бараненко, вспоминала:
«В июле 1942 года немцы под дулами автоматов согнали оставшихся жителей Севастополя на Центральную площадь (ныне площадь Нахимова), где стоял чудом уцелевший памятник В. И. Ленину. Думали эффектно сбросить бронзовую фигуру вождя и таким образом показать торжество нового порядка. Однако, когда танк, к которому был прикреплен трос, обвязывавший статую, резко рванул с места, трос натянулся и лопнул. А Ленин остался на своем месте. Конфуз! По площади прокатился шумок со смехом. Людей тут же разогнали, и памятник ломали ночью уже без свидетелей»[1459].
Оккупанты установили жесткий контроль над городом с помощью таких мер, как обыски, психологическое давление и суровые наказания. Например, если во время проверки документов в доме оказывался человек без прописки, то расстреливали всю семью. В городе был введен комендантский час: летом и весной с 20:00 до 6:00, зимой с 17:00 до 6:00. Жители, не имевшие ночных пропусков, задерживались полицейским патрулем и после проверки в полиции направлялись на принудительные работы сроком до 10 дней. Вслед за победоносной армией Манштейна в город пришла СД (Sicherheitsdienst), служба безопасности СС. Кроме уничтожения евреев, ее главной задачей было «выявление коммунистов, сотрудников органов госбезопасности и милиции, работников госаппарата, партизан и подпольщиков»[1460].
10 июля 1942 г. симферопольская газета «Голос Крыма», теперь печатавшаяся под строгим надзором немцев, рисовала достаточно противоречивую картину разрушенного города: «Развертывающаяся перед нами картина представляет собой хаос и разрушение. С трудом пробираемся мы через загромождающие улицы обломки… Густой дым окутывает город. Из погребов начинают выходить первые жители, главным образом женщины и старики. Видно по ним, насколько они рады, что наконец окончился этот ужас…»[1461]
Немецкие войска приступили к расчистке завалов. Саперы взрывали дома, грозившие обрушиться, обезвреживали мины, открывали для движения севастопольские улицы, с помощью местных жителей восстановили подачу воды и электричества. Но при таком масштабе разрушений быстро восстановить нормальную жизнь было невозможно. Например, трамвайные линии пострадали так сильно, что их не удалось ввести в строй ни во время оккупации, ни позднее, при восстановлении города. После войны по бывшим трамвайным маршрутам пустили троллейбус.
В оккупированном Севастополе жителям угрожали голод и болезни. Немецкие источники утверждают, что оккупанты прилагали серьезные усилия для поддержания здоровья жителей города. Ответственным за медицинскую помощь населению Севастополя и военнопленным, среди которых насчитывалось около пяти тысяч раненых и больных, был назначен начальник 1-й (150-й) медицинской роты 50-й дивизии майор доктор Доме. В условиях летней жары, антисанитарии и недостатка чистой воды опасность распространения инфекций была велика. Но «благодаря профилактическим мерам и активной поддержке русских врачей немецкая медицинская служба смогла быстро локализовать вспышку дизентерии в лагере военнопленных и предотвратить ее распространение»[1462]. Такие утверждения противоречат свидетельствам, что немцы жестоко обращались с пленными и не оказывали им никакой помощи.
У победителей были и другие заботы. Через несколько дней после взятия города 1 июля 1942 г. Манштейн планировал провести в одиннадцатой армии пышное празднование победы и поминальную службу. Он решил, что для этого мероприятия больше подходит не Севастополь, а бывший царский дворец в Ливадии под Ялтой. Были приглашены все офицеры в должности командира батальона и выше, а также офицеры, унтер-офицеры и рядовые, награжденные Рыцарским или Золотым немецким крестом[1463]. В своей речи Манштейн поблагодарил солдат одиннадцатой армии и VIII воздушного корпуса «за их преданность, храбрость и стойкость, нередко проявлявшиеся почти в критическом положении, за все совершенное ими». Однако вскоре начались неприятности. Торжества пришлось прервать из-за появления нескольких советских бомбардировщиков, совершивших неожиданный налет на Ливадию, во время которого были убиты или ранены несколько шоферов — неудачное и даже зловещее завершение праздника[1464].
После падения Севастополя Манштейн издал приказ по одиннадцатой армии, в котором заявил:
«В ходе 25-дневного наступления ваша храбрость сокрушила самую сильную крепость врага и разбила его армию. Даже самое упорное сопротивление противника не устояло против вашей воли к победе. Ваши пушки уничтожали танки и скалы. Наша авиация и артиллерия пробивали бреши, но наибольшую славу заслужили пехотные полки и инженерные батальоны»[1465].
После того как бои в Севастополе утихли, и одиннадцатая армия выполнила свою задачу, Манштейн покинул Крым, чтобы вместе с женой провести отпуск в Румынии. Будучи личными гостями маршала Антонеску, они прекрасно провели время на роскошном курорте Предеаль в Карпатских горах, а также посетили немецкие общины в Трансильвании[1466].
Манштейну было за что благодарить румынских хозяев. Как отмечает историк Марк Эксворти, Антонеску проявил себя «безупречным союзником». Приняв командование одиннадцатой армией в сентябре 1941 г., Манштейн постоянно просил у руководителя Румынии подкреплений — и получал их. Несмотря на то что их боеспособность была ниже, чем у немецких войск, румынские части внесли существенный вклад в победу. Им отводилась роль поддержки, но это позволяло высвободить «немецкие подразделения для решающих атак, которые они поддерживали своими вспомогательными ударами»[1467]. Немецкие офицеры критиковали действия союзников, но румыны вовсе не уклонялись от боя, как думали многие. Однако храбрость не могла заменить отсутствие тяжелого вооружения и тактического умения во многих аспектах боевых действий.
Эвакуированным советским командирам было нечего праздновать, за исключением собственного спасения. Закончившаяся поражением оборона Севастополя подтолкнула многих из них к серьезным размышлениям. Однако вскоре государственная пропаганда превратила поражение в героический подвиг. В газете «Правда» была напечатана довольно резкая статья Октябрьского, восхвалявшая доблесть его солдат и очернявшая противника:
«По приказу Верховного командования Красной армии 3 июля советские войска оставили гор. Севастополь. Более 8 месяцев наши героические моряки, славные пехотинцы, отважные летчики, артиллеристы, минометчики, танкисты с беспримерным в истории всех войн мира мужеством и стойкостью обороняли морскую крепость. Враг вошел в город через горы своих трупов, вошел, захлебнувшись своей собственной черной, подлой кровью. Слишком дорого далась немцам так называемая „победа“. Это — пиррова победа. Факт этот немцам не удастся скрыть от мирового общественного мнения, как бы они этого ни хотели»[1468].
Петров по возвращении в Москву в конце 1942 г. пытался переосмыслить исход сражения за Севастополь. Бывшему командующему Приморской армией предложили написать вступление к книге военного корреспондента А. М. Хамадана «Севастопольцы». «Героизм и доблесть севастопольцев в отечественной войне 1941–1942 гг., — заявил Петров, — служат путеводной звездой, образцом мужества и примером для всех, кто честно и искренне ненавидит фашистское варварство, кто хочет счастья людям и лютой смерти насильникам, поджигателям и убийцам из гитлеровского лагеря»[1469].
Октябрьский завершил свой рассказ об обороне города такими словами: «Недалек тот час, когда эти бандиты с большой дороги все до одного найдут свой бесславный конец на широких полях Отечественной войны, как нашли его сотни тысяч немцев под стенами легендарного Севастополя»[1470]. Октябрьский оставался командующим Черноморским флотом до конца войны, несмотря на потерю его главной базы[1471]. Будущее Петрова было менее определенным. Он командовал армиями и фронтами, но ни разу долго не задерживался на одном посту. В ноябре 1943 г. во время Керченского десанта Петров вернулся в Крым в должности командующего Северо-Кавказским фронтом.
В то время когда Петров и Октябрьский размышляли над недавними событиями, в Севастополе уже начались репрессии против представителей советских властей. Месть победителей обрушилась на побежденных. Количество военнопленных было так велико, что немцы организовали «более двадцати» лагерей в самом городе и вокруг него. Согласно советским источникам, в июле 1942 г. «в Инкерманском лагере было уничтожено более 450 военнопленных», а в августе «массовые расстрелы были произведены во всех лагерях». Немцы придумали новый способ уничтожения врагов: «С ноября 1942 года они стали ежедневно выгонять по 20–30 человек из лагеря военнопленных в Лазаревских казармах и заживо закапывать их в воронках от авиабомб. После освобождения Севастополя было обнаружено 190 таких воронок, в которых было 2020 трупов». Использовались и другие жестокие способы убийства. Например, «на баржу погружено около 2 тыс. военнопленных, баржа также ушла в море, откуда больше не вернулась»