[1531]. Стремясь как можно быстрее пополнить и передислоцировать 2-ю гвардейскую и 51-ю армии, Ставка (по указанию Сталина) потребовала в течение двадцати четырех часов уничтожить остатки немецких войск. На Восточном фронте планировались новые стратегические наступательные операции против немецкой армии[1532].
Тем временем бои на юго-восточной оконечности Крыма продолжались. Немецкие и румынские войска в беспорядке отступали к последнему рубежу семнадцатой армии на западной оконечности Херсонесского полуострова, преследуемые 19-м танковым корпусом и передовыми частями 16-го и 10-го стрелковых корпусов. История повторялась. Теперь роли поменялись, но события развивались точно так же, как в июле 1942 г. Защитники упорно оборонялись, ожидая эвакуации. Затем произошла трагедия. Рано утром 10 мая к берегу подошли два транспорта, «Тотила» и «Тея», и встали на якорь в двух милях к северу от мыса Херсонес — вне пределов досягаемости советской артиллерии. «Тея» приняла на борт около 5000 человек, а «Тотила» — 4000. Оба судна были атакованы с воздуха, торпедированы и затонули в течение дня. Спаслись только 400 человек. Теперь оставалось рассчитывать лишь на эвакуацию, назначенную на ночь с 10 на 11 мая. Темнота значительно уменьшала вероятность воздушной атаки, но вся территория, удерживаемая немецкими и румынскими войсками, простреливалась советской артиллерией. Последний аэродром на полуострове был разбомблен и практически непригоден к использованию. Тем не менее в ночь с 9 на 10 мая отважные пилоты пятидесяти транспортных самолетов Ju-52, как и их коллеги в Сталинграде, сумели приземлиться и, перегруженные, взлететь, забрав тысячу раненых. Этим раненым повезло — улететь смогли не все.
Вечером 10 мая на Херсонесском полуострове оставалось приблизительно 30 тысяч немецких и румынских солдат. В попытке спасти их в море вышли около 190 немецких и румынских судов. Но тут вмешалась жестокая судьба. Сильнейший шторм задержал прибытие конвоя, и эвакуацию пришлось отложить на следующую ночь. Семнадцатой армии предстояло продержаться еще один день. Большая часть штаба армии была эвакуирована из форта «Максим Горький II» рано утром 11 мая. Здесь можно усмотреть параллели со спасением Петрова 1 июля 1942 г. Однако на этот раз средством спасения стала не подводная лодка, а торпедный катер. Вот как описывает эвакуацию очевидец, капитан Хенсель:
«Форт постоянно обстреливают артиллерия и минометы. Но по подземным проходам можно выйти к обрыву на берегу. В темноте мы спустились по веревочным лестницам и с 01 часу ночи ждали среди скал. Два часа прошло без всяких признаков жизни. Только русские снаряды пролетали над головой в сторону моря. Мы находились в нейтральной полосе. Почти расстались с надеждой… Но вдруг они появились. Командир по громкоговорителю позвал нас подниматься на борт. В море ждали два торпедных катера, они не могли подойти прямо к берегу, потому что кругом были скалы. К счастью, море не штормило, и мы поплыли на небольших лодках, по восемь человек в каждой. Дело шло медленно, а уже начинало светать. Но наконец мы были готовы выйти в открытое море. Каждый катер принял на борт около 50 человек. На полной скорости мы пошли в юго-западном направлении… Через восемь часов катера вошли в спокойные воды порта Констанца. Мы были спасены»[1533].
11 мая остатки немецких и румынских войск отбили не менее семи атак противника, но понесли тяжелые потери. Подземные туннели и казематы форта «Максим Горький II» вскоре заполнились ранеными. Последняя ночь эвакуации была успешной лишь отчасти — тысячи удалось спасти, но многие остались на берегу. Всем подразделениям было приказано к 23:00 прибыть к местам погрузки в различных заливах и бухтах, занять оборону и ждать прибытия своих судов. В чрезвычайных обстоятельствах разрешалась погрузка на любое судно.
Из всех немецких дивизий почти полностью удалось вывезти только 98-ю. Из 50-й дивизии был эвакуирован всего один полк (121-й); на берегу осталась и большая часть 111-й дивизии. У подразделений 73-й и 336-й дивизий судьба сложилась по-разному. По приказу штаба группы армий «Южная Украина» торпедный катер вывез генералов Альмендингера и Пикерта, а также остатки штаба семнадцатой армии. Оба генерала сумели вырваться из осажденного Сталинграда, и теперь снова спаслись.
На рассвете 12 мая советские войска под прикрытием авиации и артиллерии начали наступление на скалы и места погрузки. Последние суда отошли от берега двумя часами раньше. К полудню бои практически закончились: почти все оставшиеся немецкие и румынские солдаты — более 15 тысяч — капитулировали. Длинными колоннами их отправляли в плен, где им было суждено либо погибнуть, либо провести долгие годы в тюрьмах и лагерях. Среди них был генерал-майор Герман Беме, командир 73-й дивизии, не покинувший свой командный пункт. Он вернулся в Германию только в 1955 г., в составе последней группы из 16 тысяч военнопленных. Его коллега командир 11-й дивизии Эрих Грунер погиб. Он хотел сдаться, но был застрелен. Отдельные румынские и немецкие подразделения продолжали сражаться до самого конца, пока у них не закончились боеприпасы. Последние счастливчики (семь офицеров и семьдесят пять солдат) были эвакуированы торпедным катером в ночь с 12 на 13 мая.
Несмотря на катастрофы последних нескольких дней, большая часть семнадцатой армии — и немцы, и румыны — была успешно эвакуирована из Крыма. 12 апреля численность армии составляла приблизительно 230 тысяч человек. Из них 130 тысяч были вывезены морем, а еще 21 457 по воздуху — преимущественно раненые. В период последнего сражения за Крым и Севастополь с 8 апреля по 13 мая количество убитых, раненых и пропавших без вести составило 57 500 человек (31 700 немцев и 25 800 румын)[1534]. В их число входили 26 тысяч пленных (по данным Красной армии). Сравнение данных показывает, что неизвестной осталась судьба более 21 тысячи человек.
Несмотря на большое количество спасенных в ходе эвакуации, среди немцев и румын царило уныние. Поражение не могло породить «эффект Дюнкерка», превратившись в легенду и еще больше сплотив нацию. В отличие от обороны Севастополя советскими войсками, которая продолжалась 250 дней, город был сдан через пять дней после начала решающего сражения 5 мая 1944 г. Поэтому ни о какой триумфальной легенде не могло быть и речи. Тем не менее в последние дни командование вермахта выпускало бодрые коммюнике о разворачивающейся катастрофе. Например, 10 мая сообщалось, что «на Севастопольском плацдарме немецкие и румынские войска ведут тяжелые бои с наступающим противником. При отходе были оставлены развалины города Севастополя». Три дня спустя, накануне окончательного поражения, немцы объявили, что «вчера наш арьергард в окрестностях Севастополя по-прежнему вел ожесточенные бои с численно превосходящим противником, с беспримерной храбростью прикрывая эвакуацию немецких и румынских соединений»[1535].
Тем не менее никакие рассказы о героизме не могли скрыть масштаб поражения на Крымском полуострове и потерю Севастополя, за взятие которого заплатили жизнями столько немецких и румынских солдат. Конечно, это поражение несравнимо с катастрофами под Сталинградом и в Тунисе (в феврале и мае 1943 г. соответственно) или с разгромом группы армий «Центр» в июне — июле 1944 г., но семнадцатая армия как боевая единица перестала существовать. Были уничтожены четыре корпуса: немецкие V и XLIX горный, румынские I горный и кавалерийский.
Гитлер снова пошел ва-банк, а расплачиваться пришлось народам Германии и Румынии. Потеря Крыма не стала «вторым Сталинградом», как опасался Гитлер в конце декабря 1943 г., но это была серьезная неудача Германии и ее союзников. Тем не менее была сформирована новая семнадцатая армия — точно так же, как шестая армия после разгрома под Сталинградом. Она сражалась в Галиции, в восточной части Карпат, а в самом конце войны, в мае 1945 г., в Силезии — и проиграла все сражения на долгом пути к окончательному разгрому Германии.
В середине мая освобожденный Севастополь принимал первого важного гостя — маршала Василевского. Инспекция победоносных войск 4-го Украинского флота завершилась досрочно, когда машина маршала подорвалась на мине и перевернулась. Василевский был ранен в голову осколками разбившегося ветрового стекла и эвакуирован в Москву для лечения.
Мины были везде: в городе, в полях и на лесных дорогах. Саперы, в том числе Владимир Колесников и его подчиненные, работали круглые сутки, очищая территорию от мин и неразорвавшихся снарядов. Вскоре после освобождения города американский военный корреспондент Эдди Гилмор описывал свои поездки по узким дорогам в окрестностях Севастополя. Поначалу он удивлялся, почему советские водители едут так осторожно. Объяснения долго ждать не пришлось. «На другой стороне дороги мы увидели, в чем дело, — писал он. — Каждые пятьдесят ярдов там лежали стопки плоских мин, похожих на оладьи». Сидя в машине, он «как никогда раньше, надеялся на искусство саперных подразделений Красной армии»[1536]. Гилмор остался жив, и мы можем читать его удивительный рассказ о первых днях жизни освобожденного города.
Саперный взвод Колесникова не участвовал в штурме Сапун-горы 7 мая, но вскоре его перевели в этот разрушенный сектор боев за Севастополь. Бывший сержант вспоминал:
«Мы разминировали Сапун-гору и окраины города. Мы также извлекли мощную немецкую мину, тонну тротила, из колодца рядом с позициями на Сапун-горе. В конце дня 11 мая мы попали под огонь артиллерии. Я пришел проверить, как идет разминирование. Немецкая батарея все еще вела огонь. Один снаряд разорвался совсем близко. Мой водитель был ранен, а колеса машины пробиты. Мне повезло, и я практически не пострадал — только два или три дня практически ничего не слышал».