Не забывал Маккензи и о духовных потребностях гарнизона и флота: 6 (17) июля состоялась первая служба в часовне Св. Николая Чудотворца. Прошло всего восемь недель после прибытия Клокачева и Маккензи в Ахтиар. В том же месяце первого суматошного лета новой военно-морской базы России в Крыму сюда с официальным поручением прибыл «майор» Сэмпл Лайл. К тому времени его приняли на военную службу, и теперь он выступал в роли адъютанта Потемкина[153]. По прибытии он встретился «со своим старым другом адмиралом Маккензи, командовавшим маленьким флотом». Впечатленный тем, сколько было сделано за такое короткое время, Сэмпл писал, что «укрепления и прочие работы ведутся с великим рвением, и во всем видны признаки усовершенствования»[154].
Адмирал с гостем сели в лодку, чтобы «посетить старинное здание», которое Сэмпл Лайл называет «древним Херсонесом», лежащим в «почти недоступной бухте». Не сумев добраться туда морем, они перебрались через скалы «со стороны суши». Там они увидели здание «если его можно так назвать… почти вырезанное из скалы, необитаемое, если не считать одного человека». Из этого краткого описания невозможно с уверенностью сделать вывод, что Маккензи и его гость действительно добрались до главной части древнего Херсонеса. Человек, которого они встретили, мог быть отшельником или праведником. Как вспоминал Сэмпл Лайл, «не могу сказать, что заставило его поселиться здесь, религия или желание скрыться. Немногие из оставшихся местных жителей оказывали ему уважение и снабжали всем необходимым». Адмирал Маккензи, которым Сэмпл Лайл явно восхищался, «дал строгое указание не досаждать этому человеку»[155].
Рассказ Сэмпла Лайла напоминает нам, что, хотя в то время в Ахтиаре почти никто не жил, а древний Херсонес был заброшен, остальной Крым оставался густонаселенным краем. Во время пребывания Лайла в Ахтиаре к ним с Маккензи приходили «местные» татарские лидеры, пытаясь умаслить новых «русских» хозяев. Каждому подарили коня. Тот, который предназначался Маккензи, был с роскошным кожаным седлом и серебряными стременами. Сэмпл Лайл вспоминает странную и даже неловкую сцену: «Маккензи с видимым удовольствием рассмотрел пугливое животное, в присутствии всей компании толкнул меня локтем и, указывая на стремя в своей руке, сказал: „Бери лошадь, а я возьму стремена — из каждого выйдет пара подсвечников“. „Если бы он сказал, две пары, — прибавил затем Сэмпл Лайл, — я не счел бы такую оценку преувеличенной“»[156]. Несмотря на некоторые сомнения в достоверности автобиографии Сэмпла Лайла или по меньшей мере некоторых ее частей, описание крымского хозяина и его владений выглядит вполне правдоподобно:
«Адмирал Маккензи, чье имя… украсило первую часть этого рассказа, направился в бухту Ахтиар, которую теперь называют Севастополем; здесь он со стремительностью, которая отличала все его действия, начал строить дом для себя, казармы для моряков, госпиталь, склады и возводить батареи, и привел бухту во вполне защищенное состояние»[157].
В Ахтиаре Сэмпл Лайл заболел, но, еще не до конца оправившись, направился в Карасубазар на Крымском полуострове, чтобы снова присоединиться к своему начальнику князю Потемкину, который сам страдал от сильной лихорадки (по всей видимости, это была малярия). Сам шотландец заболел, скорее всего, чумой, которая, как он отмечал, распространилась «среди нас». Эта болезнь стоила жизни многим русским морякам, солдатам и поселенцам в Крыму и на юге Украины, в том числе в портах Херсон и Таганрог.
Сэмплу Лайлу повезло: он выжил и смог рассказать нам о своей поездке. Клокачев докладывал в Адмиралтейств-коллегию, что за первые недели сентября в Ахтиаре умерли тридцать девять человек, а в Херсоне — еще семьдесят[158]. Вскоре после этого чумой заболел сам адмирал; он скончался в ноябре 1783 г. и был похоронен в общей могиле на окраине города. Суровая действительность военной и морской службы, не говоря уже о трудностях строительства в Ахтиаре, означала, что жизнь там была тяжелой, опасной и во многих случаях короткой. Травмы, болезни и смерть были постоянными спутниками людей, и в этом отношении ни должности, ни звания не давали никаких привилегий. В начале того же года скучавшая в разлуке с Потемкиным Екатерина переживала из-за опасностей для его здоровья на юге России. В письме от 9 июня 1783 г. (ст. ст.) она признавалась:
«Не токмо помню часто, но и жалею и часто тужу, что ты там, а не здесь, ибо без тебя я, как без рук. Прошу тебя всячески: не мешкай занятием Крыма. Пугает меня теперь зараза для тебя и для всех. Для Бога возьми и вели взять всевозможные меры»[159].
13 июля (ст. ст.) Потемкин (еще не получив письма императрицы) демонстрировал, что прекрасно осознает, насколько опасна свирепствовавшая на юге болезнь:
«Сею язвою я был наиболее встревожен по рапортам из Крыма, где она в розных уездах и гофшпиталях наших показалась. Я немедленно кинулся туда, зделал распоряжения отделением больных и незараженных, окуря и перемыв их одежду. Разделил по сортам болезней…»[160]
К сожалению, оптимистичное предположение Потемкина, что чуму удалось укротить, оказалось ошибочным, о чем свидетельствуют рапорты Клокачева и его смерть осенью того же года. Несмотря на практические меры, предпринимаемые для минимизации распространения болезни, медицинская наука тогда еще не знала причины смертельно опасного заболевания и не умела бороться с ним[161]. До появления эффективных антибиотиков оставалось еще больше ста лет. В XVIII и XIX вв. вспышки чумы регулярно происходили в Стамбуле. Любая торговля с этим городом — или размещение там войск — несла с собой опасность заражения, в чем убедилась английская армия во время Крымской войны, когда многие ее солдаты умерли в госпитале знаменитой Флоренс Найтингейл в Скутари (ныне Ускюдар, район Стамбула).
Тем временем активные работы в Ахтиаре продолжались все лето, что отражено в восторженных рассказах Сенявина и Сэмпла Лайла. В рапорте Адмиралтейств-коллегии от 20 ноября 1783 г. (ст. ст.) Маккензи докладывал об успехах в Ахтиаре: «Строение для житья штаб и обер-офицерам светлиц, а нижним чинам казарм и к поклаже материалов, припасов и провиантов магазины некоторые приходят к окончанию»[162]. Он считал своим долгом умерить необоснованные ожидания, что за такой короткий срок можно было бы достичь большего, указывая на «крайний недостаток» материалов. Более того, объяснял Маккензи, с наступлением зимы транспортные суда не рисковали выходить в море, а послать в Херсон гребное судно он тоже не решался. Поэтому ему пришлось отправить фрегат, чтобы поддерживать связь со своим непосредственным начальством.
С самого основания города Екатерина II внимательно следила, как продвигается строительство новой военно-морской базы. В письме от 13 июня 1783 г. (ст. ст.), когда не прошло еще шести недель после прибытия в Ахтиар адмиралов Клокачева и Маккензи с их скромным флотом, Потемкин делился с Екатериной впечатлениями от бухты. Он почти не скрывал своего восхищения:
«Не описываю о красоте Крыма, сие бы заняло много время, оставляя до другого случая, а скажу только, что Ахтияр лутчая гавань в свете. Петербург, поставленный у Балтики, — северная столица России, средняя — Москва, а Херсон Ахтиярский да будет столица полуденная моей Государыни. Пусть посмотрят, который Государь сделал лутчий выбор»[163].
История удивительным образом совершила круг, когда 18 марта 2014 г. президент В. В. Путин присвоил Севастополю статус города федерального значения и субъекта Российской Федерации; два других ее города с таким же статусом — Москва и Санкт-Петербург[164].
Возможно, красочное описание Потемкина побудило Екатерину в апреле 1784 г. переименовать Ахтиар в Херсон, связав его с древними руинами Херсонеса рядом с новым городом. Однако некоторые историки утверждают, что она уже решила дать имя Севастополь другому городу — тому, который строился вблизи устья Днепра, где несколькими годами раньше Потемкин разместил русский гарнизон, военно-морскую базу и верфь. Но конверты с указами Екатерины случайно перепутали. Поэтому город, который императрица хотела назвать Севастополем, стал Херсоном, а предполагаемый Херсон — Севастополем[165].
В конечном счете Потемкин и Екатерина остались довольны новым названием крымского города, и оно осталось в истории. Название происходит от греческих слов «севастос», что означает «священный», и «полис», то есть «город». Таким образом, Севастополь — «высокочтимый или святой город»[166]. После смерти императрицы ее преемник Павел I 12 декабря 1796 г. (ст. ст.) приказал вернуть городу название Ахтиар, поскольку хотел избавиться от любых следов деятельности Потемкина, которого он ненавидел. Но Екатерина все же победила, потому что в 1801 г. ее внук Александр I снова переименовал Ахтиар в Севастополь. Тем не менее в официальной переписке какое-то время сохранялось старое название. Только по указу императора Николая I, изданному в марте 1826 г., русским было предписано город «не именовать впредь Ахтиаром, но всегда Севастополем», и название, данное Екатериной и Потемкиным, осталось для потомков