1 июля 1942 г. солдаты одиннадцатой армии подняли флаг Германии над Севастополем. В конце этого триумфального (или трагического, с какой стороны посмотреть) дня Гитлер присвоил Эриху фон Манштейну звание фельдмаршала, признав его личные заслуги и заслуги его армии в достигнутом успехе. Примечательно, что фюрер наградил всех участников кампании значком «Крымский щит», который носили приколотым к мундиру. Этот знак отличия предназначался как для увековечения памяти павших, так и для восхваления подвига победителей.
Собственно говоря, советские руководители Севастополя, проиграв сражение, так и не признали себя побежденными. Оказав стойкое сопротивление третьему, и последнему, штурму Манштейна в июне 1942 г., защитники города были подавлены превосходящими силами противника. Советские войска нанесли врагу тяжелые потери и оставили город. Ожесточенные сражения на Херсонесском полуострове продолжались до 4 июля, а в некоторых местах еще в течение недели. Неудивительно, что советские газеты подчеркивали выдающуюся отвагу, проявленную защитниками Севастополя. После взятия города немцами в 1942 г. советский писатель Алексей Толстой торжественно заявил:
«Севастополь приспустил флаг, Севастополь выполнил задачу, но лишь для того, чтобы скоро, скоро в час боевой тревоги снова поднять его. Не отдали защитники славу и честь родины нашей, но возвеличили свою и нашу славу и честь. Севастополь был и будет крепостью Краснознаменного Черноморского флота»[1683].
Но требовалось обращаться и к внешней аудитории — в данном случае приглушить плохие новости. Стремясь избежать международного унижения от опубликованных репортажей о церемонии капитуляции, Сталин приказал на рассвете 1 июля 1942 г. эвакуировать командование и гражданскую администрацию Севастопольского оборонительного района, в том числе вице-адмирала Октябрьского. Таким образом, немецкая пропагандистская машина не получила фотографий, подобных тем, которые опубликовали японцы в Сингапуре, — как 15 февраля 1942 г. генерал-лейтенант Артур Персиваль в сопровождении парламентера с белым флагом сдается своему японскому противнику, генерал-лейтенанту Ямасите Томоюки. Сталин понимал, что нет смысла лишаться опытных военачальников, хорошо зарекомендовавших себя в сражениях за Одессу и Севастополь. Войска, оставшиеся без командиров, были брошены на произвол судьбы — только один генерал остался со своими подчиненными и разделил их судьбу. Для остальных 97 тысяч офицеров, солдат, моряков и летчиков, а также переживших осаду местных жителей спасения не было.
Истинный масштаб катастрофы, которая постигла Красную армию летом 1942 г. под Севастополем, в то время скрывали и от военных, и от советского народа. В современную информационную эпоху крайне маловероятно, что новости о подобной катастрофе можно отрицать долгое время — и дома, и за рубежом. Тем не менее информацией можно манипулировать для достижения определенной цели, создав повествование, сглаживающее или вообще устраняющее влияние фатальных новостей.
На первый взгляд из всех войн Севастополя самой странной выглядит «третья оборона» города в феврале 2014 г. от предполагаемой угрозы со стороны украинских националистов и одновременное присоединение Крыма Россией. Как можно «защитить» город или захватить полуостров, не сделав ни одного выстрела? Мир смотрел на эти события со смесью удивления и растерянности. Было невозможно определить (по крайней мере, поначалу) ни организаторов, ни исполнителей действий, которые отделили Крым от Украины. Двусмысленность и отрицание — две характеристики операции, которую проводила Россия[1684].
В конце 2000 г. в военных кругах почти не обратили внимания на новую доктрину неявной, или гибридной, войны. Опубликованное в 2007 г. новаторское исследование Фрэнка Хоффмана «Конфликт в XXI в.: Появление гибридных войн» (Conflict in the 21st Century: The Rise of Hybrid Wars) лишь ненадолго взбудоражило сообщество представителей военной науки[1685]. Термин «гибридная война» указывает на ее комплексный характер и колебания интенсивности и продолжительности в зависимости от стратегической и оперативной обстановки. Она может сочетать боевые действия регулярной армии с использованием разного рода государственных и негосударственных (в том числе невоенных) формирований, а также ненасильственных методов современной информационной и кибервойны, традиционного дипломатического и экономического давления. Для противостояния формально более сильным правительственным войскам повстанцы могут обращаться к смеси террористических, партизанских и информационных действий[1686]. Таким образом, гибридная война является «многомерной» (возможно, это более точный термин, чем «гибридная»): к ней могут прибегать как сильные, так и слабые. Никто не обладает монополией на ее цели и методы.
После присоединения Крыма Россией гибридная война стала ассоциироваться с Валерием Герасимовым, начальником Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации. Его статья в еженедельнике «Военно-промышленный курьер» под названием «Ценность науки в предвидении» привлекла внимание к размыванию понятий войны и мира и к «невоенным мерам». В частности, Герасимов отмечает роль «сил специальных операций и внутренней оппозиции для создания постоянно действующего фронта на всей территории противостоящего государства»[1687]. Оглядываясь назад на события 2014 г. в Крыму, легко сосредоточиться на этой конкретной теме и не заметить более общих выводов, содержащихся в подзаголовке статьи В. Герасимова: «Новые вызовы требуют переосмыслить формы и способы ведения боевых действий». Современная многомерная война, к которой прибегают российская и другие армии, является всеобъемлющим способом войны, и, похоже, именно ее выбрала Россия, опираясь на широкий спектр насильственных и ненасильственных возможностей.
18 марта 2014 г., всего через два дня после неоднозначного референдума, Республика Крым и Севастополь были включены в состав Российской Федерации. Если большинство населения России восприняло этот шаг как исправление исторической несправедливости, то власти Украины и многие жители страны считают присоединение «незаконной оккупацией»[1688]. Этот взгляд подкрепляется неутихающим вооруженным конфликтом между украинскими вооруженными силами, которых поддерживают добровольческие формирования, в том числе из «Правого сектора» и других неонацистских (по мнению Москвы) организаций, таких как батальон «Азов», и «сепаратистами и террористами» (с точки зрения Киева). Пророссийские группы в Донецкой и Луганской областях на востоке Украины провозгласили эти регионы независимыми народными республиками. Существует мнение, что с августа 2014 г. в боях участвуют не только «добровольцы»[1689], но и регулярные части российской армии, что неизменно отрицается Москвой. Несмотря на перемирия и меры по деэскалации, о которых договорились в Минске 5 сентября 2014 г. и 11 февраля 2015 г., конфликт продолжается и в отсутствие политического урегулирования может усилиться в любой момент. Украина хочет возвращения Крыма и Севастополя, а также безусловного уважения Россией ее территориальной целостности.
Несмотря на все инновации в военном деле, вооруженная дипломатия имеет глубокие корни. Дэвид Гланц, известный американский историк, специализирующийся на советских военных операциях во время Великой Отечественной войны, указывал, что подход современной России к защите своих интересов далеко не нов. В письме в журнал Economist от 20 сентября 2014 г. он писал:
«Владимир Путин действует в освященной временем российской традиции беспринципного захвата земли на Украине… В 1478 г. Иван Великий с помощью систематических провокаций на приграничных литовских землях дестабилизировал обстановку на территориях, которые сегодня входят в состав Украины, а тогда принадлежали Великому княжеству Литовскому. Историк Василий Дмитришин назвал эти действия „политикой, направленной на то, чтобы деморализовать людей, живших вдоль границы, и вынудить их искать защиты у Москвы, тем самым передвигая границу на запад. Официально Иван отрицал свою ответственность за подобную тактику, но тайно поощрял ее и награждал перебежчиков“».
Гланц проницательно отметил, что «через четырнадцать лет такой стратегии Иван отбросил всякую видимость невмешательства и вторгся в Литву, присоединив значительную часть ее территории. Не подлежит сомнению, что на Украине мистер Путин ведет долгую игру»[1690].
Джеймс Шерр, один из ведущих экспертов по современной Украине, также обращался к этой теме. В контексте более широкого конфликта, чем тот, который начался в восточных областях Украины в 2014 г., он так охарактеризовал гибридную войну:
«[Она] вызвала неразбериху, как и было задумано. На протяжении сотен лет в партизанских войнах на окраинах империи, царской и советской, применялись те же принципы. Концепция войны строится вокруг неформальных сетей, а не вертикально организованных структур; она неорганизованная и приспособительная, скрытная и жестокая, нацеленная на стирание границы между внутренним и международным конфликтом»[1691].
Все так, но Шерр написал свою статью до того, как начались интенсивные боевые действия с использованием большого количества танков, тяжелой полевой артиллерии, систем залпового огня, беспилотных летательных аппаратов (дронов), а также электронных станций постановки помех и детекторов, появившихся на востоке Украины