[347]. Население города, не считая экипажей кораблей, теперь превышало три тысячи человек, в числе которых было много отставных офицеров и матросов, что определило характерный состав жителей — тенденция, сохранившаяся по сей день. Первая коммерческая пассажирская судоходная линия открылась в 1828 г. между Одессой и Ялтой с остановкой в Севастополе; ее обслуживал построенный в Британии колесный пароход. Именно по этому маршруту первые иностранные гости и туристы попадали в город до и после Крымской войны.
Экономическое развитие Севастополя и рост населения получили новый импульс после императорского указа 1836 г., предлагавшего поощрение для тех, кто хотел открыть в городе свое дело. Ремесленникам и купцам из других уголков России, переселявшимся в Севастополь, на период 1838–1848 гг. гарантировалось освобождение от налогов в первые три года, а в остальные семь лет — половинная ставка налога. Нет никаких сомнений, что эта мера оказалась чрезвычайно успешной. Развитие торговли и одновременное усиление Черноморского флота, сопровождавшееся строительством портовой инфраструктуры и оборонительных сооружений, привели к периоду беспрецедентного роста города. К 1853 г. население Севастополя увеличилось почти до пятидесяти тысяч человек — в шестнадцать раз за три десятилетия. В городе появилась не только военная и военно-морская инфраструктура, включая доки, госпиталь и казармы; теперь в нем насчитывалось сорок три улицы, 2810 домов, восемь церквей и четыре школы с пятьюстами учащимися[348]. Значительно расширилась и торговля. Наряду с Евпаторией, Феодосией и Керчью Севастополь стал крупным крымским портом для российской каботажной торговли: по большей части он использовался для снабжения флота и гарнизона. Иностранные суда заходили в другие порты, причем большинство грузов доставлялось в Керчь[349].
Тем не менее в этот период бурное развитие Севастополя один раз было прервано народным бунтом, который стал предвестником русской революции 1905 г. и мятежей на Черноморском флоте. Непосредственной причиной бунта стала вспышка бубонной чумы в марте 1830 г. Она привела к восстанию моряков, солдат и горожан, которое началось в начале лета. Беспорядки были первыми в череде серьезных, сопровождавшихся насилием протестов, которые прокатились в этом и следующем году по всей России и получили название «холерных бунтов». События на Черном море стали одними из самых серьезных нарушений общественного порядка и военной дисциплины в России первой половины XIX в. В Севастополе бунтовщики удерживали город в течение нескольких дней. В марте 1830 г., после появления первых подозрений на заболевание чумой, городские власти и командование флотом полностью изолировали Севастополь от внешнего мира. В результате город превратился в настоящую тюрьму. Излишне строгий карантин сказался на жизни местного населения, солдат гарнизона и моряков. В город поступало ограниченное количество продовольствия, не говоря уже о других товарах. Цены резко выросли; от голода и холода страдали все, кроме богачей.
Обстановка обострилась в начале июня 1830 г., когда группы недовольных моряков и рабочих начали протестовать против быстро ухудшавшихся условий жизни в Севастополе[350]. 15 июня в 7 часов вечера звон церковного колокола возвестил о начале мятежа. Согласно отчетам полиции, большинство протестующих пришли из Артиллерийской и Корабельной слободки; в основном это были разгневанные моряки, вооруженные деревянными кольями, в сопровождении таких же недовольных жен. За три часа они захватили почти весь город. Бунтовщики разграбили дома и служебные кабинеты высших офицеров армии и флота, государственных чиновников и купцов, в результате чего от многих домов остались только поврежденные стены и крыши. Среди убитых были губернатор города Николай Алексеевич Столыпин, которого вытащили из дома, забросали камнями и растерзали, командир бригады полковник Воробьев и карантинный чиновник Степанов. Многие другие едва не были забиты до смерти, в том числе штатный врач по фамилии Галушевский. Начальная стадия севастопольского мятежа закончилась следующим утром, в 6 часов, когда в город вошли войска и усмирили толпу, угрожая открыть огонь. Тем не менее 18 июня местная полиция признавалась, что порядок в городе восстановлен не полностью[351].
Успех бунтовщиков оказался временным. Они выражали недовольство своим бедственным положением и требовали снятия карантина, но у них не было ни согласованного плана действий, ни опытного руководителя. Тем временем генерал-губернатор Новороссии граф Михаил Воронцов принял срочные меры. Он приказал войсковым частям из других крымских городов, в том числе Симферополя, войти в Севастополь. К концу дня 19 июля эти войска не только заняли город, но и подавили восстание. Суд над бунтовщиками был скорым и безжалостным. Не меньше полутора тысяч человек были осуждены по обвинению в участии в беспорядках. Семерых бунтовщиков приговорили к смерти; казнь состоялась 23 августа 1830 г. в трех разных районах Севастополя, чтобы убедить горожан в восстановлении законности и порядка. Многих приговорили к длительным срокам заключения. По сравнению с последующей реакцией на подобные беспорядки и царского режима, и советской власти, такие действия можно назвать относительно мягкими. Строгая дисциплина на военно-морском флоте была восстановлена: следующий серьезный мятеж на Черноморском флоте произошел семьдесят пять лет спустя, в начале революции 1905 г.
Приблизительно через год после бунта 1830 г. Севастополь снова встал на путь экономического развития. За двадцать лет он превратился в красивый и процветающий город. «Дама, проживающая неподалеку от Альмы», которую Британская библиотека идентифицирует как миссис Эндрю Нельсон, оставила нам яркое описание города накануне Крымской войны. Проехав «северный форт, ближе к той стороне, мимо которой проходит дорога… окруженный глубоким рвом, облицованным камнем и увенчанный земляным валом большой толщины», путешественник вскоре прибывает на берег бухты. Здесь, пишет миссис Нельсон, «постоянно снуют корабли самых разных размеров, перевозя товары и пассажиров через бухту, ширина которой здесь составляет около мили». С судна открывается такой вид: «С корабля мы могли хорошо рассмотреть белые каменные батареи, построенные на небольшом расстоянии друг от друга по обеим сторонам бухты, почти на уровне воды; еще левее виден красивый акведук, который перекинут через небольшую долину и подает воду для доков»[352].
Пересекая бухту, «мы направились к Графской пристани», внушительному сооружению, построенному Аптоном по настоянию Лазарева. Причалив, продолжает миссис Нельсон, «мы вышли на берег, на удобный причал, от которого поднимается широкая красивая лестница с двойным рядом колонн наверху и террасами по бокам, со скамейками для публики»[353]. Этот впечатляющий портик остается визитной карточкой Севастополя: немногие города могут похвастаться такими величественными морскими воротами.
В самом Севастополе, пишет миссис Нельсон, «на этих террасах почти каждый день играет оркестр, что значительно оживляет обстановку. Вокруг одни мундиры, и все указывает, что мы теперь в военном и морском городе». Еще больше обогащает культурную жизнь города «очень хороший театр с двумя ярусами лож». Зимой, продолжает рассказ миссис Нельсон, «кроме русской труппы здесь часто выступают очень хорошие итальянские певцы, а им помогают солдаты и моряки, которые заполняют сцену, в результате чего получается достойная постановка итальянской оперы»[354].
«Пройдя через колоннаду, мы видим справа от себя, вдоль кромки воды, трехъярусную батарею, которая называется Николаевским фортом, а рядом с ним простое здание, которое называют дворцом». Разумеется, она имела в виду дом Томаса Маккензи, в котором жила Екатерина II во время своего визита в Севастополь в 1787 г. и который с тех пор был перестроен. Тем не менее миссис Нельсон рассказывает читателям и о другом, менее приятном аспекте повседневной жизни города. «В устье внутренней [южной, военной] бухты, параллельно которой на протяжении полумили проходит главная улица города, стоят суда, которые используются в качестве тюрьмы и в которых содержатся сотни несчастных, закованных в цепи и одетых в пеструю тюремную одежду, дабы предотвратить побег»[355]. Именно этих заключенных, с жалостью отмечает она, «используют на общественных работах; и мучительно было видеть их, слышать звяканье их цепей, когда они проходят по улице утром и вечером». Оборонительные сооружения Севастополя до Крымской войны были результатом их принудительного труда. Как отмечалось выше, осужденных использовали при строительстве сухих доков.
Несмотря на неприятное присутствие закованных в цепи рабочих команд, миссис Нельсон рисует в целом безмятежную атмосферу Севастополя, мирного города, который не слишком усердно готовится — не говоря уже о полной готовности — к войне. Это был красивый город с множеством величественных зданий, таких как ассамблея, театр и библиотека, строительным материалом для которых служил красивый инкерманский камень, и внушительными фортами, защищавшими сердце города — большую Севастопольскую бухту. Миссис Нельсон описывала вид, открывавшийся от Николаевского порта: «Улица ведет к Артиллерийской бухте, рынку и худшей части города, а слева мимо адмиралтейства проходит главная улица с лучшими лавками, собором, резиденцией адмирала порта и домами многих самых влиятельных семей»[356]