«Касательно любой атаки на Севастополь, то он не очень силен как крепость, и его судьба будет зависеть от возможности овладеть Крымом, и эту атаку следует тщательно обдумать, прежде чем предпринимать. По сомнительности исхода ни одна операция не может сравниться с высадкой во вражеской стране с целью завоевания. Современная, и в частности британская, история изобилует примерами катастрофических неудач, которыми закончились подобные попытки, а те, которые оказались успешными, обычно были самыми опасными»[377].
Бергойн ошибся насчет оборонительных укреплений Севастополя, которые русские усилили, но его общие сомнения относительно разумности операции в Крыму были проигнорированы, что едва не привело к катастрофе. Конкретное указание пришло от британского военного министра герцога Ньюкасла. 28 июня 1854 г. он заявил, что кабинет министров твердо решил поддержать экспедицию в Севастополь. На военном совете союзников 18 июля 1854 г. командующие военно-морскими флотами Франции и Британии, полностью разделяя точку зрения Бергойна, категорически возражали против нападения на крымскую военно-морскую базу.
Тем не менее Раглан и его французский коллега маршал Арман Жак Ашиль Леруа де Сент-Арно пренебрегли мнением подчиненных, поскольку альтернативного плана действий у них не было. Их решение вряд ли было продуктом стратегического мышления — в его основе лежало политическое требование (отражавшее растущее давление общества) жестких военных мер, независимо от шансов на успех и цену. Таким образом, высадка на крымском берегу стала неизбежной. Тем не менее у Раглана оставались профессиональные сомнения. На указание Ньюкасла он ответил с похвальной откровенностью: «Решение о высадке в Крыму принято больше в угоду взглядам британского правительства, чем исходя из информации, имеющейся у морского и военного командования относительно сил врага или степени его готовности»[378].
Здесь можно усмотреть странные параллели с желанием британского правительства осуществить быструю, дерзкую акцию на первых этапах Фолклендской войны 1982 г. и связанное с этим решение об атаке на Гуз-Грин 28–29 мая. Не имея всеобъемлющего плана кампании (за исключением захвата Севастополя), союзники просто решили высадиться на российской территории в удобном месте, чтобы уничтожить Черноморский флот и разрушить его береговую инфраструктуру.
В армии Раглана сомневались в разумности атаки на Севастополь. Например, бригадный генерал Уильям Тилден, командующий инженерными войсками, 10 августа 1854 г. указывал лорду Раглану на опасность того, что для подобной операции выделено недостаточно сил. «На войне является установленным фактом… — отмечал он, — что взятие слабой крепости, которую невозможно окружить из-за ее протяженности или по другим причинам, требует больше времени и усилий, чем захват более мощного искусственного сооружения, которое можно окружить». Более того, доступное для операции время «неизбежно очень короткое», поскольку «зима в этом климате [начинается] в ноябре». Тилден также заметил, что русские вряд ли забыли усилить оборонительные сооружения Севастополя — всем известно, что «на протяжении двух последних лет многие тысячи людей были задействованы для расширения и совершенствования укреплений со стороны берега». В этом отношении Тилден ошибался, но справедливо предупреждал, что «планируемая атака… с имеющимися в нашем распоряжении ресурсами… исключительно опасна и в лучшем случае потребует большего времени для успеха, чем оставляет приближающееся время года»[379]. Более того, без ответа оставались стратегические вопросы «что дальше?» и «какова общая цель?». Помимо всего этого, предстояло подробно изучить практические оперативные аспекты — достижимы ли поставленные цели и следует ли сначала захватить весь Крымский полуостров, блокировав русские коммуникации в Перекопе и Керчи. Современные историки до сих пор спорят, какой была изначальная оперативная идея — просто импровизированный «стремительный набег» или рассчитанный на более длительное время преднамеренный план кампании[380]. Свидетельства указывают на первый вариант.
Как и во время неудачной кампании в Дарданеллах во время Первой мировой войны шестьдесят один год спустя, выявилась огромная разница между расчетами политиков и военными успехами. На стороне русских защитников Севастополя были крымская погода, зима и не в последнюю очередь удача. Ни рейд на Севастополь, ни война с Россией не закончились к Рождеству. Неопределенность целей и трудности в их достижении умножились после того, как союзники высадились на берег. Тем не менее британские и французские силы обладали рядом технических и тактических преимуществ над противником, которые до некоторой степени могли компенсировать отсутствие согласованной стратегии. Пароходы должны были помочь флоту союзников добиться превосходства на Черном море и поддерживать его, что обеспечивало надежные коммуникации и непрерывное снабжение войск. На поле боя новые ружья давали британским и французским пехотинцам значительное преимущество над их русскими противниками. Более того, как и в большинстве конфликтов, грань между успехом и неудачей была очень тонкой. Очень многое зависело от качества оценки обстановки и решения командира, и не в последнюю очередь от скоординированной работы штаба, советников и линий связи. Всего этого не хватало обеим противоборствующим сторонам.
Неудивительно, что самые известные британские рассказы о Крымской кампании, как той эпохи, так и современные, имеют тенденцию фокусироваться на успехах и страданиях британской армии до осады Севастополя. Вклад французов освещается слабо, и еще меньше внимания уделяется русской оценке событий[381]. Экспедиция союзников в Крым представляется как череда героических сражений, а падение Севастополя — как неизбежное следствие достигнутого превосходства в силах. Успех омрачался прискорбными ошибками командования и управления, а также сопровождался ужасными страданиями и болезнями участников боев. И наоборот, мы обычно не встречаем анализа обстоятельств, с которыми столкнулось русское командование, доступных им вариантов выбора, возможностей, которые они использовали или упустили, и судьбы их храбрых солдат, которые отчаянно сражались и массово гибли, защищая свою страну[382].
Как гласит знаменитый совет герцога Веллингтона, нужно «угадать, что там, за холмом»[383]. С учетом неизбежной неопределенности войны, эта на первый взгляд поверхностная рекомендация оказывается необыкновенно проницательной. Веллингтон советовал оценить приближающееся сражение с точки зрения врага: проанализировать обстановку и возможные действия, смотря на них его глазами, а не только своими. Но по иронии судьбы доблестный лорд Раглан, который служил в штабе «железного герцога» во время Пиренейских войн и потерял правую руку, сражаясь рядом со своим командиром в битве при Ватерлоо, во время Крымской войны игнорировал знаменитое высказывание Веллингтона. Стоицизм при ранении при Ватерлоо и благородство завоевали ему огромное уважение в армии; не меньше впечатляли его интеллект и способности руководителя. К несчастью для Британии, Раглан не был вторым Веллингтоном, а его экспедиционные силы 1854–1855 гг. не могли сравниться с армией, участвовавшей в Пиренейских войнах. Тем не менее его смерть в Крыму от болезни искренне оплакивалась войсками.
И Раглан, и его французские коллеги не увидели ряд «прорех», образовавшихся в результате ошибок высшего командования российской армии. Поэтому они часто уступали инициативу русским. Более того, защитники Севастополя много раз непостижимым образом предугадывали намерения союзников и принимали соответствующие меры, чтобы обезопасить себя от действий противника. Никакие локальные успехи не спасли русских от поражения, однако они заставили союзников заплатить высокую — непомерно высокую — цену (кровью и материальными средствами) и в сражениях на открытой местности, и во время осады города. Союзники выиграли войну, но это была пиррова победа. За исключением Севастополя, все четыре главных сражения кампании — на Альме (20 сентября), Балаклавское (25 октября), Инкерманское (5 ноября 1854 г.) и на Черной речке (16 августа 1855 г.) — проходили на позициях, которые выбирали русские, уверенные в исходе битвы. Однако в каждом случае они не смогли добиться своих целей. Союзники, в свою очередь, не смогли развить свой успех. Неспособность обеих сторон одержать решающую победу на поле боя обрекла Севастополь почти на год ужасной осады — или героической, но заранее обреченной «обороны» с точки зрения русских.
Силу любой армии определяет подготовка ее командиров, независимо от качества личного состава. В этом отношении полезно рассмотреть и сравнить русский генералитет и генералитет союзников, а также основания, цели и результаты их главных решений. Между стратегией войны и тактикой, реализуемой на поле боя, находится оперативный уровень, который их связывает.
Оперативное искусство, или «большая тактика», как его называли раньше, остается довольно темным аспектом военной науки — для всех, кроме ученых и профессиональной военной элиты. Несмотря на то что во время Крымской войны обе стороны не пользовались «оперативной» терминологией, она дает нам полезный метод для оценки планирования, согласования и результатов сражения в общем контексте кампании. Это суть «оперативного искусства», с которым мы столкнемся позже при описании действий Красной армии и армий оси в битве за Севастополь во время Второй мировой войны. Как бы то ни было, именно блестящий военный теоретик из России Александр Андреевич Свечин (1878–1938), «русский Клаузевиц»