«В этот период наши батареи на высотах, укомплектованные артиллеристами морской пехоты и морскими пехотинцами, вели в высшей степени превосходную стрельбу по вражеской кавалерии, которая появилась на холме перед нами. Один их отряд, около четырехсот человек, повернул налево, отделившись от тех, которые атаковали дивизию лорда Лукана, и поскакал на шотландцев из 93-й дивизии, которые немедленно выдвинулись на вершину холма, на котором стояли, и открыли огонь»[529].
Рассчитывая на свои мушкеты Минье, шотландцы не стали использовать традиционный прием ведения боя и выстраиваться в линию по четыре, чтобы встретить атаку кавалерии. В отличие от своих предшественников в битве при Ватерлоо они построились в линию по два, а затем сделали три залпа по русским гусарам. Первый, вероятно, пришелся поверх голов атакующих и не произвел ощутимого эффекта. Однако второй заставил русскую кавалерию дрогнуть и «отвернуть влево». Стойкость и тактическая грамотность Кэмпбелла (а также командира 93-го полка подполковника Эйнсли) стали очевидны, когда противник «попытался обойти правый фланг 93-го полка, заметив бегство турок, которые стояли там». В ответ «гренадеры 93-го полка под командованием капитана Росса развернулись вправо и открыли огонь [третий залп] по врагу, чем привели его в полное замешательство»[530]. До и во время этого столкновения батареи Королевской морской пехоты вели успешный огонь с дальней дистанции: их 8-дюймовые орудия, стрелявшие гранатами, производили опустошение в рядах русских, «разрывая на части лошадей и всадников»[531].
Тем временем, согласно докладной Лукана, Тяжелая бригада «к счастью, оказалась под рукой, когда значительные силы русской кавалерии спускались с холма». На самом деле кавалерия Рыжова остановилась. Командир кавалерийской дивизии приказал «бригадному генералу Скарлетту атаковать силами шотландских грейских и иннискиллингских драгун, а его атаку поддержать второй линией 5-му драгунскому полку, а также фланговой атакой 4-го драгунского полка»[532]. Рыжов вспоминал:
«Я прослужил 42 года, сделал 10 кампаний, был во многих великих, как, например, Кулем [Кульм], Лейпциг, Париж и других сражениях, но никогда не видал кавалерийской атаки, в которой обе стороны с равным ожесточением, стойкостью и, можно сказать, упорством рубились на месте такое продолжительное время, да и в военной истории кавалерийских атак не много встречаем таких примеров»[533].
Несмотря на то что эта атака не смогла обратить в бегство британскую кавалерию или пехоту, не говоря уже о том, чтобы захватить пушки в Кадыкое, Рыжов, под которым в ходе боя была убита лошадь, заявлял о необыкновенном успехе:
«Атака эта самыми недоброжелательными для нас людьми не может быть названа иначе как самой смелой, решительной, образцовой и в свое время займет местечко в истории кавалерийских дел. В реляции этого знаменитого дня, не знаю почему, не было подробно сказано об атаке, разве от того, как мне кажется, что не следовало подниматься с такою слабою частью на гору и атаковать сильнейшего неприятеля в укрепленной его позиции»[534].
Большинство свидетельств говорят в пользу совсем другой интерпретации. Через два дня после сражения Лукан дал гораздо более точное описание боя: «В очень невыгодной позиции… восемь маленьких эскадронов сумели разбить и рассеять кавалерийский отряд, превосходивший их числом более чем в три раза»[535]. Русские встретили атаку британской Тяжелой бригады, стоя на месте, что было серьезной ошибкой. Кроме этого обстоятельства, успех британцев определили верный выбор времени, эффект неожиданности и, самое главное, жесткий контроль — непременное условие, которое было проигнорировано во время знаменитой атаки при Ватерлоо 18 июня 1815 г. Кроме того, орудия батарей Баркера и Мода вели огонь по отступающим русским, пока те не скрылись из вида за Кадыкойскими высотами.
Отступив за линию редутов, русские гусары и казаки в беспорядке спустились в Северную долину под защиту своей артиллерии — вряд ли это можно назвать маневром победившей стороны. Однако Легкая бригада лорда Кардигана не сумела поддержать Тяжелую бригаду, оставаясь пассивной во время атаки своих товарищей. В результате была потеряна возможность внести хаос в ряды отступающих русских, а возможно, и разгромить их. Тем не менее во время этой второй фазы сражения британская армия благодаря умелому руководству и тактическому искусству Кэмпбелла и Скарлетта отразила атаку превосходящих сил русской кавалерии.
Если бы Балаклавское сражение на этом закончилось, то, вероятно, осталось бы в истории Крымской войны как незначительный эпизод, почетная ничья, в которой неудача русской кавалерии в значительной мере обесценила успех пехоты. Однако русские захватили не только редуты, которые защищали турки, но и установленные на них британские пушки. Это унизительное обстоятельство привело к самому известному эпизоду сражения — атаке Легкой бригады, а также малоизвестной, но успешной деблокирующей атаке французских африканских конных егерей (стрелков, разновидности легкой кавалерии).
Неудивительно, что армии и военачальники, участвовавшие в Балаклавском сражении, пришли совершенно к разным выводам в зависимости от национальности и личных интересов. Лорда Раглана резко критиковали за руководство войсками во время Крымской войны, но ничто не может сравниться с противоречивыми приказами, которые он отдавал лорду Лукану 25 октября 1854 г. с Сапун-горы и кульминацией которых стала атака Легкой бригады. Об этом событии было написано так много, что к британской точке зрения трудно что-то добавить[536]. По мнению русских, ход и результат самого сражения, в том числе заключительной атаки британцев, остаются в равной степени неоднозначными — но совсем по другим причинам. Общая неудача операции Липранди — хотя она была объявлена чрезвычайно успешной — впоследствии привела к взаимным обвинениям внутри русской армии. Главной критике подверглись неудачные действия русской кавалерии и роль Рыжова в утрате инициативы, завоеванной пехотой.
Раглана в ходе сражения все больше беспокоила судьба британских пушек, захваченных на редутах на Кадыкойских высотах. По всей видимости, у него в голове сложился план, как отбить их, когда обе его пехотные дивизии будут готовы к атаке. Однако ни на одном этапе боя он не предложил согласованного плана действий для достижения этой цели — или не сообщил о нем подчиненным. Но где же была британская пехота? 1-я дивизия подтягивалась к полю боя через Балаклавский проход, но о «неповоротливой 4-й» не было никаких известий[537]. Все больше раздражаясь задержкой пехоты, Раглан продиктовал приказ Лукану (третий за день): «Кавалерии наступать и использовать любую возможность для возвращения высот. Их поддержит пехота, которой будет дан приказ наступать по двум фронтам»[538]. Это распоряжение, хотя и менее известное, чем следующее, которое привело к атаке Легкой бригады, страдает такой же неопределенностью. Непонятно, какая кавалерийская бригада Лукана должна атаковать и по каким фронтам будет наступать пехота, если пока прибыла только 1-я дивизия. Поэтому Лукан ждал и не предпринимал никаких действий, а только переместил Легкую бригаду к входу в Северную долину.
Тем временем авангард 4-й дивизии Каткарта — с полными желудками и без особого желания вступить в бой — наконец достиг Южной долины. Получив приказ наступать на третий редут, Каткарт принялся увиливать, утверждая, что его люди не готовы атаковать немедленно, с марша. Почему этого не могут сделать гвардейцы и шотландцы из 1-й дивизии? Пассивность пехоты и кавалерии чрезвычайно раздражала Раглана, и его терпение лопнуло, когда ему доложили, что русские увозят британские пушки. Неизвестно, соответствовали эти сведения действительности или нет, но именно они подтолкнули его к действию. Он тут же распорядился, чтобы генерал-майор Ричард Эйри — главный квартирмейстер и номинальный «начальник штаба» — передал письменный приказ Лукану: «Лорд Раглан желает, чтобы кавалерия быстро пошла во фронтовую атаку и воспрепятствовала неприятелю увезти прочь орудия. Пусть их сопровождает отряд конной артиллерии. Французская кавалерия у вас слева. Немедленно»[539].
Полтора столетия спустя этот печально известный (четвертый) приказ Лукану от 25 октября 1854 г. фигурировал в новой доктрине «управления выполнением боевой задачи» британской армии в качестве примера того, как не следует отдавать распоряжения во время боя, а также предостережения об опасностях недопонимания и плохой работы штаба[540]. Тем не менее под Балаклавой то, что видел Раглан с вершины Сапун-горы (с высоты приблизительно 230 метров), было совсем не очевидно Лукану, стоявшему внизу. С его позиции, примерно в 100 метрах ниже, у входа в Северную долину, он не видел, что русские увозят пушки с редутов; они находились в его «мертвой зоне». Поэтому Лукан не понял, какие действия противника беспокоят Раглана. Его растерянность усиливало поведение пылкого адъютанта Раглана, поклонника кавалерии, капитана Льюиса Эдварда Нолана, который при передаче письменного приказа Лукану по собственной инициативе подчеркнул, что кавалерия должна атаковать «немедленно».
Лукан, не понимающий, какие пушки имеются в виду и в каком направлении ему следует наступать, попросил уточнить приказ. Говорят, Нолан саблей указал не на Кадыкойские высоты, которые имел в виду Раглан, а вниз, на Северную долину, где стояла русская батарея. Лукан с неохотой передал распоряжение Кардигану, который вполне обоснованно усомнился в разумности приказа